Монстр сдох - Афанасьев Анатолий Владимирович (читаемые книги читать TXT) 📗
— Неужто померли?
— Считай, что так.
— Чин у тебя какой? До старлея хоть дослужился?
— Умный Вы человек, Никита Павлович, даже слишком. А со мной, сколь ни тыкай, все пальцем в небо.
— Почему так?
— Из разных мы поколений.
— Что ж, понимаю… — Никита плеснул себе в чашку. Пора двигать, но что-то его держало.
— А эта, которую за мной посылал, кем тебе приходится?
— Потаскуха, — сказал Гурко. — Честная давалка.
Приглянулась, а?
— Пожалуй, побудет пока у меня. До выяснения всех обстоятельств.
— За сколько?
— Что за сколько?
— Сколько дашь за нее? Учти, девка вышколенная, справная. И для удовольствия, и так. Всему обучена…
Пару тысчонок, не много будет?
— Нравишься ты мне, — неожиданно признался Никита Павлович. — Вижу, пустой, ломаный, а нравишься. Лихо на проволоке танцуешь. Убивать-то доводилось?
— Где уж нам.
— Если все сполнишь, как сулишь, возьму тебя в штат. Со временем, даст Бог, человеком станешь. Пойдешь ко мне служить?
— Зависит от суммы вознаграждения, — застеснялся Гурко.
Глава 5
АККОРД В СТИЛЕ РЕТРО
Во субботу, по обряду — светлая банька. Омовение тела и души. Почти священнодействие. К банному процессу старик относился очень серьезно, это свидетельствовало о том, что богатый Запад с его иллюзорными соблазнами не переломил натуру, и он остался желудевым руссиянином, как и господин Президент. В бане с ним нередко происходили чудеса. Лет тридцать назад в бане (не в этой, конечно, с пластиковыми стенами, а в Тамбовском централе) он впервые изведал клиническую смерть, и в такой же точно парилке, пусть победнее, зато пожарче, ему однажды открылась ошеломительная истина: весь подлунный мир с его четырьмя миллиардами говорящих обезьянок — не более чем галактическая погремушка, выброшенная в космос неизвестно для какой цели. И кем — тоже неведомо. Наверное, тем, для кого мириады небесных планет все равно что надувные разноцветные шарики для земного дитяти. Масштаб разный, суть едина — череда бессмысленных превращений, тишина и взрыв в одном флаконе.
Кругляшок Земли так же легко уместить в кармане, как проткнуть иглой резиновый пузырь. Судьба улыбнулась ему, открыв чудесное знание.
Клиническая смерть в тамбовской парилке (по медицинской практике случай редчайший) произошла с ним не от сердечного спазма, и не по какой-либо другой пустяковой причине, а оттого, что верный товарищ, побратим и кунак, некто Савва Горбыль обрушил ему на затылок медную шайку, обидевшись на какую-то ерунду. Савве Горбылю, впоследствии искренне раскаявшемуся в нелепом поступке, старик был благодарен до сих пор. Та область, куда он погрузился после смерти, вовсе не напоминала описанный американцем Моуди длинный тоннель, коридор с яркой точкой в конце — надо понимать, сияющей дверцей в потусторонний мир. Ничего подобного. Он очутился в гнилом болоте, прыгал с кочки на кочку, а из тины, из-под зеленой ряски выныривали гнусные чудища с фарфоровыми челюстями и электрическими фонариками вместо глаз. Он пробыл там недолго, но едва уцелел. Зато прознал, что смерть ничем не лучше жизни, и в царстве мертвых так же скучно, как на собрании одураченных пайщиков «МММ». И там, и здесь — единственной реальностью можно считать лишь унылый писк неостерегшихся жертв и удовлетворенное утробное похрюкивание победителей. Все остальное — мираж. За последние годы вся Россия сравнялась с тем давним, послесмертным видением. С той лишь разницей, что по кочкам теперь прыгали другие, а он лениво подплывал из тины, угадывая, кем посытнее закусить.
В баню он взял с собой Агату, чтобы сделала массаж.
Также за ним увязался Иудушка Шерстобитов, который привык, что хозяин на полке добреет, и надеялся выторговать у него какую-то льготу. Когда Иудушка застенчиво растелешился, старик от отвращения срыгнул.
Ткнул пальцем в раздутое пузо Иуды.
— Ты в кого превратился, засранец? Ведь я велел тебе бегать по утрам… Посчитай, скоко мне лет, и скоко тебе — и сравни… Что скажешь, Агата?
Агата помяла его упругий животик, восхищенно поцокала языком:
— Как арбузяка! — потянулась к Шерстобитову, но тот жеманно отшатнулся:
— Меня не трогай, пожалуйста. Не люблю я этого.
— Герасим Юдович, — удивилась девушка, — вы меня за кого-то не за того принимаете. Я здесь не для озорства. Иссидор Гурович пригласили меня в качестве врача и массажистки.
Ее пышное тело действительно плотно облегал белоснежный накрахмаленный медицинский халат, волосы аккуратно подобраны под скромную голубую шапочку.
— Все равно не надо, — сказал Шерстобитов. — Знаю, как ты щиплешься. От прошлого раза синяки не сошли.
— Это потому, что у вас кожа дряблая. Вы же никогда не слушаетесь. Думаете, самый умный.
— Охолони, коза, — благодушно остановил ее Самарин. — Видишь, Иудушка тебя страшится.
Агата обиженно заморгала огромными невинными глазищами.
От греха Шерстобитов утянулся в парилку, Иссидор Гурович отправился за ним, наказав девушке заварить чаю с травками. В парилке — чисто, сухо, блаженно. Карельская береза, мореный дуб, булыжная каменка — и ничего лишнего. По первому заходу веников не брали, привыкали к неге. Шерстобитов развалился на скамье, растекся жирными телесами от края до края. В принципе баня была ему не показана, вредна — повышенное давление, сосуды ни к черту, — но он не мог отказать себе в этом маленьком удовольствии.
Ради чего? Осталось так мало желаний, грех поступаться хотя бы одним из них — даже из соображений долгожительства. Баня заменяла многое из того, что он утратил, поднимаясь со ступеньки на ступеньку к вершинам богатства и власти…
Иссидор Гурович привалился спиной к теплому дереву, подогнув худые коленки к груди.
— Ну? — рассеянно взглянул на соратника. — О чем сегодня будешь нудить?
— Ни о чем, Сидор. Ей-Богу, ни о чем. Все хорошо, нормально. Все под контролем… Пожалуй, только политика. Надвигаются некие события, готовы ли мы к ним?
— Имеешь в виду Бориску?
— Его держат на препаратах. За бугром пока никак не подберут замену. Но сковырнуть могут в любой момент. Не прозевать бы.
Это было что-то новенькое. Шерстобитов занимался текущими проблемами, следил, как добросовестный каменщик, чтобы в фундаменте возводимого здания не осыпался ни один кирпичик, не перекосились опорные скрепы, и никогда не лез в генеральную стратегию. Да у него и времени на это не оставалось.
— Чего это ты вдруг? — с любопытством спросил Самарин. — Сон худой приснился?
— Может и сон, — Шерстобитов красной пятерней размазал по груди жирный пот. — Старею, наверное. Не всем же, Сидор, две жизни отпущены. Смерти боюсь. Ну не смерти, это, конечно, пустое. Трудов наших жалко.
Как представлю, что явится этакий кудрявый субчик на готовенькое, аж дух захватывает. Погляди, Сидор, сколько их развелось, молодых, шустрых, азартных, голодных. Разве за всеми уследишь.
— Понимаю, — Иссидор Гурович кивнул, круче подтянул к груди коленки, будто озяб. — Хорошо, что об этом заговорил. Хорошо, что размышляешь. Мы частенько за деревьями леса не видим… Но причин для беспокойства нет. Ни малейших. Своего мы давно раскрутили, его рожа с экрана не слезает. Денег не жалко, из говна свернули конфетку. Народ его полюбил, принял.
Какого рожна еще надо? Гонимый, с русской мордой, полудикий, голос, как иерихонская труба, вдобавок генеральские эполеты — Спаситель и есть. Фитиль промаслен, осталось спичку поднести. Насчет момента ты прав. Момент надо выбрать точно, по-Ленински. Или по-Ельцински. Как тебе приятнее. Прозевать нельзя.
— Если рыжий силовиков поменяет, что станем делать?
Самарин снисходительно усмехнулся: умен Иудушка, хваток, но все по-мелкому, по-коммерчески. Тоже хорошо. Больше с него и не требуется.
— Отстал ты немного, брат My-My, выбился из колеи. Кто теперь силовик, кто бытовик — уже неважно.
Армии нет, и милиции нет. Лубянки тоже нет. Остались толпы вооруженных мужиков в форме. Они страшны только самим себе. Их даже чеченец не боится, смеется над ними. Но переворот действительно будет силовой, со всеми атрибутами. Для этого понадобится сотня опытных, решительных профессионалов. Они у нас есть. Не волнуйся, Иудушка, я слежу по часам за каждой уходящей минутой. Кстати, хочешь Агатушку попользовать?
