Записки наемника - Гончаров Виктор Алексеевич (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
Выстрелы, крики, топот ног продолжались до самого утра. Скорее всего, боснийцы ловили своих же преступников.
После полудня я пролез в коллектор канализации, просидел там часа два или три, прислушиваясь к шумам на улице. Наконец, я внятно расслышал, как на джипе меняют колеса. Тогда мы вернулись на первый этаж дома, выждали, пока закончится работа с колесами и начали ждать удобного момента, чтобы завладеть джипом.
Когда колеса были сменены, обстановка оказалась такова: на своем посту у двери, как обычно, стоял часовой; немец, владелец джипа, то садился за руль, то выходил из машины, собирая свои гаечные ключи и прочие причиндалы; журналистка стояла на тротуаре и непрерывно вращала головой. Двое других фоторепортеров просто слонялись по улице.
Главную опасность представлял босниец-сопровождающий, который ни на минуту не отходил от немца. То он ему помогал менять шины, отложив в сторону автомат, то снова брал оружие и нервно прохаживался взад-вперед.
Я выбрал момент, когда и часовой, и босниец-охранник не смотрели в мою сторону, стояли отвернувшись.
– Пошли, – скомандовал я Федору.
Изготовившись к стрельбе, мы приближались к джипу. Первым нас заметил часовой у двери. Он соображал туго, а когда сообразил, то, пользуясь расстоянием, быстренько залег за каменным крыльцом и заорал, предупреждая охранника и немца. Охранник оглянулся, схватился за оружие. Но мы были уже достаточно близко. На него, безусловно, подействовала угроза наведенного прямо в лицо автомата.
Федор обезоружил охранника, немец стоял с выпученными глазами, журналистка присела, поджав колени, а вот оба фотокорреспондента не растерялись и без устали щелкали камерами, наведя их прямо на нас.
«Наконец-то я до вас доберусь» – со злорадством подумал я и, переставив автомат на одиночный огонь, прицелился в фоторепортеров. Кому из наемников охота попадать на обложку «Шпигеля»? Потом тебя узнает любой таможенник, любой шпик, или любой полицейский из любой страны. Фотографов я бы причислил к естественным врагам нашей профессии. Поэтому я не жалел ни своих естественных врагов, ни их камер.
Я прицелился прямо в объектив наведенной на меня камеры. Если пуля пробьет аппарат и ранит или убьет корреспондента, то он будет простой жертвой войны. Его сюда никто не приглашал.
Я нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Пуля разбила бленду, линзы объектива, зеркало отражателя и застряла в фотоаппарате. Однако удар был такой силы, что фотоаппарат ткнул репортеру в лицо, и он за него сразу схватился.
Второй журналист сорвал камеру с груди и швырнул ее на асфальт. Я расстрелял и вторую камеру. В это время Федор на глазах у часового, который залег у двери, держал ствол автомата у горла боснийца-охранника.
Затем мы затолкали струхнувшего немца и боснийца в джип, и я заорал немцу:
– Вперед! Форвэртс! – добавив потом в азарте и «доннер веттер», и «ферфлюхте швайн», и «гитлер капут», словом, все то, что отцы этого немца принесли на землю Беларуси в 1941 году.
Тем временем журналистка вцепилась в ручку двери и закричала:
– Я с вами, возьмите меня!
– К черту! – ответил Федор. – Зачем ты нам?
– Возьмите меня, умоляю…
Федор наставил автомат на девушку, но она отвела ствол, и уже щемилась в салон, пытаясь усесться рядом с охранником. Немец с испугу нажал на педаль газа. Джип сорвался с места и помчался по улицам пустынного города.
Я из открытой двери пустил очередь по часовому – не с целью убить его, но чтобы он не высовывал из-за каменного крыльца голову. Только спустя секунд тридцать, когда мы отъехали на метров сто, позади послышались выстрелы.
Немец уцепился за руль и вовсю давил на газ. Джип несся по прямой. Вот центральная площадь, мы проскочили ее и въехали на широкую улицу. Нет, это не та дорога, она не приведет к мосту.
– Поворачивай! – снова заорал я на немца, показывая ему рукой круговые движения. Он затормозил, развернулся, и мы снова вылетели на площадь. Люди шарахались от автомобиля. Из-за отсутствия транспорта, они привыкли ходить прямо по проезжей части улицы, тем более, что вечерело, а только в сумерках здесь начиналась более или менее активная жизнь. Вот городской мост, через метров двести поворот налево и прямо к мосту, на котором стоит пост боснийцев. Как мы его проскочим? Боснийцы могут открыть фронтальный огонь по шинам. Тогда нам каюк. Придется прорываться с боем. Но два ствола автоматов против крупнокалиберного пулемета – это несерьезно.
Немец продолжает жать на педаль акселератора. Он добросовестно выполняет то, что от него требуется. Вот поворот, и я показываю рукой, мол, надо поворачивать. Немец еле вписывается в поворот. Теперь по прямой. Мелькают деревья на обочине. Неестественно быстро приближается мост. Охранники на мосту, в касках и бронежилетах, выстраиваются в ряд, поднимают оружие к уровню глаз.
Сейчас начнется! Это верная погибель. Немец видит новую опасность и сбрасывает скорость. Я нажимаю своей ногой на его ногу на педали газа. Немец пытается вытащить свою ногу из-под моей. Но я уперся плечом в стойку салона и давлю ногой из последних сил, понимая, что, возможно, это самоубийство. Вся жизнь – это самоубийство.
Джип рывками набирает скорость. Замелькали перила моста, вижу, как затряслись от выстрелов автоматы охранников, автомобиль бросает вправо, влево, и тут я рву на себя рулевое колесо, выворачиваю его вместе с немцем.
Страшный удар потрясает автомобиль!!! На несколько секунд я теряю сознание, ударившись головой о переднюю панель. Ощущение такое, что переломаны руки и ноги. Джип со всего размаху врезался в перила, разбил их и сейчас завис над пропастью, над ревущей рекой. Он медленно, но неуклонно наклоняется к пропасти. К машине бегут охранники. Немец пришел в себя от удара и откидывается назад, пытаясь перевесить своей тяжестью наклоняющийся джип. Но джип наклоняется все больше и больше, я слышу душераздирающий крик журналистки Светланы, вопль боснийца и рев немца. Мы летим в пропасть, с ужасающей быстротой приближаются острые камни, поверх которых бурлит вода. Я лихорадочно нащупываю ручку двери. Удар! Темнота… Сознание медленно возвращается… Как сквозь туман, я вижу и ощущаю струи воды, которые хлещут через разбитые стекла. Автомобиль поворачивается потоком, джип еще плывет некоторое время, цепляясь колесами за камни, вода волочит его, бьет о скалу, снова разворачивает. И, наконец, автомобиль застревает между скал, наклонившись набок. Немец потерял сознание и навалился на меня всей своей упитанной тушей. Я толкаю дверь, но ее не пускает обломок скалы. Вода мне по горло. Поднимаю немца и начинаю его трясти, чтобы привести в чувство. Иначе он утонет. Он приходит в себя, захлебывается, паникует и пытается выбить лобовое стекло, чтобы вылезти. Что творится на заднем сидении? Там можно стоять по грудь в воде. Босниец выплевывает воду, журналистка пробует выломать дверь, а Федор бросил автомат и держится за голову. Если выбраться из машины и нырнув, пройти метров десять-пятнадцать под водой, а потом еще раз нырнуть, то можно достигнуть второго перепада воды, за которым уже не страшны пули охранников.
Только вот что с Федором, сможет ли он самостоятельно плыть, нырять? Умеет ли плавать журналистка? В такой бешеной и ледяной воде и отличный пловец может запаниковать, наглотаться воды и утонуть.
– Федор! Как ты?
– Ничего, нормально, – бормочет Федор.
– Выходи из машины и плыви по течению к водопаду. Отдавайся воде, чтобы отнесло подальше от моста. Старайся подольше быть под водой, иначе заметят и догонят по берегу…
Я схватываю за руку обезумевшую журналистку, которая уже открыла дверь и пытается выбраться наружу, вода захлестывает ей голову, и кричу ей:
– Набери в грудь воздуха! Вдохни поглубже!
Она ошалело вертит головой, хватает ртом бурлящую пену. Я протискиваюсь поверх сиденья к ней. Зажимаю ей рот ладонью и выскальзываю в дверь, сильно толкнув ту ногами. У меня в руках – журналистка. Под двойной тяжестью я иду по дну. Вода стремительно несет меня. Девушка бьется в руках, ей не хватает воздуха. Выныриваю так, чтобы сверху было видно только девушку. Светлана кашляет, начинает орать «спасите!», я кричу ей прямо в ухо:
