Точка возврата - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
Через два часа после Сосенко в квартире побывали еще трое. Сам пан Моцар, его друг и однокашник пан Степан и третий, кривошеий человек с взглядом мутных глаз, устремленным то ли в потолок, то ли внутрь страшных бездн своей души. Это был лучший в восточных странах эксперт-криминалист британской службы «ди-фо». В руках у страшного коротышки находился портфель с аппаратурой.
Было достоверно установлено, что объект «Дед» покинул свое убежище не более чем за час до прибытия туда капитана Сосенко. Покинул, совершенно очевидно, навсегда. Потому что он напрочь уничтожил все видимые следы своего пребывания. Даже догадался покрыть засаленной скатертью стол, с которого стер пыль. Причем стало ясно, что старик заранее был готов к отходу из этого логова. Он не заводил часов и не выносил мусора, предпочитая ночевать под вонь затухающих пищевых отходов. Выдали Деда оставленные им невидимые следы, как то: микроскопические крошки сигаретного табака, тогда как Черепков курил только папиросы; пары коньяка, тогда как Черепков пил только водку; наконец, отпечатки пальцев Деда.
Куда подался Дед на этот раз, достоверно установлено не было. Да что говорить, не было установлено вообще. Не существовало ни одной, даже самой бредовой версии. Умная голова пана Моцара отказывалась родить хоть такую.
Она полюбила его с первого взгляда. Его, красавца офицера, она, простая раздатчица в офицерской столовой. Претендовать на него Зоя не могла. Она была вся какая-то кривенькая, горбатенькая. Реденькие волосы обрамляли страшноватенькое личико с невыразительными глазами. А до войны она была прелестной девочкой. Но когда она с матерью эвакуировалась из Киева, окруженного фашистами, на их поезд налетели «мессеры». Бомба разорвалась совсем рядом с Зоей, как раз на том месте, где мгновение назад стояла ее мать, что-то крича своей дочери сквозь рев моторов и треск пулеметов. После этого Зою скрючило, волосы начали выпадать, а те, что остались, поседели. Левый глаз стал сильно косить, но не к носу, что, может быть, придало бы некоторую пикантность взгляду, а в сторону, так, чтобы любой взгляд на девочку вызывал у смотрящего отвращение...
В столовой появлялись офицеры и получше. Выше ростом, осанистей, красивей лицом, у некоторых и наград на щеголеватых френчах было побольше. Но Зоя полюбила не за красоту, награды и форс. Она полюбила его просто так. Может быть, потому, что он был единственным, кто не отворачивался от нее брезгливо, а казалось, не замечая ее убогости, охотно с ней болтал, даже шутил. Но где же ей было тягаться с роскошной полькой Региной, официанткой в той же столовой! Регина тоже была не дура, она сразу отличила относительно скромного капитана. Ее женский глаз не замылить было блеском орденов и знойными взглядами героев, так щедро ей отпускаемыми.
Зоя объяснилась с Николаем за день до его свадьбы с Региной. Она ни на что не претендовала, просто не в силах была держать свое чувство в себе.
— Эх, Зоя, Зоя, — грустно произнес Николай. — Раньше для таких, как ты, хоть монастыри были. А здесь, как ни крути, рано или поздно ты бы все равно в кого-нибудь да влюбилась бы. Забудь, девочка, обо мне, постарайся научиться быть счастливой сама по себе. А впрочем, может быть, и к тебе кто-нибудь когда-нибудь придет...
Но Зоя не забыла. Правда, она не была несчастна, но не была и одинока. На стене в ее квартире появился неизвестно как добытый большой фотопортрет Николая, который и был ее единственным другом более чем полвека. И еще Зоя знала, что к ней действительно когда-нибудь придет, но не кто-нибудь, а сам Николай. Поэтому каждый день готовился обед, на стол ставился графин самой очищенной водки, какую только производила эпоха, скатерть была бела и накрахмалена. На следующий день большая часть тщательно готовленных блюд отправлялась на помойку, а на вновь выкрахмаленную скатерть ставился свежий борщ, с пылу с жару пирожки, самая очищенная, какую только производила эпоха, водка.
И вроде бы город был небольшой, и на центральных улицах так тесно от знакомых, а Николай после свадьбы исчез, будто покинул вовсе здешние места. Но Зоя знала, что он во Львове. Над ней смеялись, когда она спрашивала, но она спрашивала и узнавала, что здесь он, рядом, и со спокойной душой шла домой готовить стол к приходу Николая.
Он не пришел к ней, даже когда умерла не успевшая состариться красавица Регина. Но и город он не покинул. Так что обеды готовились с тем же тщанием и всей возможной роскошью. И портрет одобрительно смотрел на накрытый стол и приказывал не отчаиваться. И отчаяние никогда не посещало ее.
Правда, в последнее время к приходу Николая готовились, а на следующий день отдавались соседке-нищенке блюда весьма скромные, хотя и съедающие всю без остатка пенсию Зои и ее ничтожные приработки по людям. Но скатерть была белоснежна и накрахмалена до хруста, и в графине бросала на эту белизну разбитый на спектр зайчик самая очищенная, какую только производила эпоха, водка...
Он появился утром, когда Зоя только начала свои ежедневные приготовления к его приходу.
Постарел. Господи, как же он постарел! О себе Зоя уже и не думала, себя она считала старухой с войны. Но это был он, и он был лучше, чем тогда, потому что он пришел.
— Это я, Зоя, — сказал Николай Иванович. — Здравствуй.
— Ой, Боженьки, — всплеснула руками старуха, — а у меня еще и не готово-то ничегошеньки!
Три раза в жизни на лице Николая Ивановича Соколова появлялись слезы. Впервые это было очень давно, когда его, тогда семилетнего мальчишку, пчела ужалила в висок. На всю жизнь запомнил Коля презрительный голос отца, объяснявший, что слезы — удел девок да баб, а семилетний мужчина может любое горе пережить и без них. И все же Николай плакал молча, когда хоронили Регину — любовь и жену. Выпроводил гостей, которые, поминая покойницу, нарезались, как это обычно и бывает на поминках, до неприличия, сидел один, пил, молчал, а слезы текли.
И в третий раз Николай Иванович почувствовал позорное пощипывание в носу, когда увидел свой портрет, довлеющий над комнатой горбатой старухи. Фотография не пожелтела — раз в пять лет Зоя Сергеевна носила ее к реставратору, и тот делал обновленную копию.
