Сердце Льва — 2 - Разумовский Феликс (е книги .TXT) 📗
— Я всем сердцем верю, — веско сказал Тотраз, и слезы затуманили его молодецкий взор, — что настанет время, когда мы поедем к нам, выроем из-под яблони дедовский кувшин, опустим ноги в хрустальную воду ручья и хором споем нашу песню. Любимую. Да, дорогой?
Выпили еще, закусили сациви и, не дожидаясь лучших времен, и не опуская ноги в ручей, затянули любимую:
Затем Аслан Штопаный, как обычно, спел акапелло про то, как мальчонку того у параши бардачной поимели все хором и загнали в петлю, после чего Тотраз умоляюще взглянул на Андрона:
— Сбацай, дорогой, чтоб душа развернулась, а очко свернулось. Сейчас гитару принесут.
Только Андрон петь не стал, сообщил, что не гнутся пальцы. Отбитые нынче ночью об чью-то репу во время добывания скудной доли на пропитание. Потому как ни воздухов, ни подъемных. Заголодал, приходится мелковать. Эх, хоть бы киоск какой. Чтобы не сдохнуть.
— Вай! Зачем киоск? — Тотраз с силой ударил по столу, распушил усы, и лицо его преисполнилось состраданием. — Чтобы мой кореш, кореш моих кунаков и жених моей родной сестры мелковал? Да дети детей моих детей мне этого не простят. Ты, дорогой, Финляндский вокзал знаешь? С паровозом? Так и бери его со всеми потрохами. И с киосками. Его и метро. А паровоз не надо. В нем Ленина сожгли.
На том и расстались, сердечно и по-кунацки. Тотраз со товарищи остался петь песни, а Андрон, тяжелый от баранины и вина, грузно опустился на сидение мерседеса.
— Трогай, Аркаша.
— У, Андрей Корнеич, живой! — жутко обрадовался тот, учуял запах шашлыка, настоянного на вине, скорбно вздохнул и проглотил слюну. — Куда?
— К Финбану, — веско произнес Андрон, важно цыкнул зубом и с видом триумфатора значительно простер длань. — Принимать хозяйство.
А уже на месте, когда Зызо, хренея, пялился на скопища киосков и несколько двусмысленно шептал: «Неужели это мне одной?», — подытожил:
— Хозяйство у тебя теперь большое. Так что не забудь про долю малую.
— Не забуду, Андрей Корнеич, не забуду, — истово, как бы не в себе отвечал Аркадий Павлович. — Бля буду. Не забуду.
В расширившихся глазах его светилось счастье.
А между тем наступила осень. Отчалили перелетные птицы, скучно облетала листва, девушки одели колготки, а молодые люди кто кожкуртки, кто кашемировые пальто, а кто и деревянный макинтош — времена были суровые. Дела у Андрона шли, и бога гневить нечего — в гору. Он установил еще два киоска, забурев, нанял экспедитора, снял вместительный уютный склад — по уму, в полуподвале, с телефоном и ночным сторожем. Все отдавали должное его уму, Аркадий Павлович — долю малую, Оксана и Надюха — гибкие, привычные к любви тела. Казалось бы, что еще нужно человеку для полного счастья? Живи и радуйся. Только не было покоя У Андрона на душе. Понимал он и понимал отлично, что все это так, мелочевка, банальнейшая спекуляция. И сам он вульгарный спекулянт, каких по стране сотни тысяч. Не было изюминки, центральной идеи. А кроме всего прочего Андрону не давал покоя отчий дом, тот самый, с флюгером в виде пса. Вернее мысль о том таинственном, что было спрятано в кирпичной кладке на чердаке. Гладком и холодном наощупь. Только вот к охранно-страховому «Джульбарсу» иди-ка подступись. Сигнализация, камеры слежения, опытные секьюрити. Андрон пытался навести кое-какие справки, и результат был очень неутешительным — контора крутая, стоит соответственно, а в директорах какой-то Евгений Дмитриевич Иванов, мэн донельзя проженный и скользкий как устрица. Ушлятина еще та. Вхож и к бандитам, и к чекистам, и к ментам. Такой своего не отдаст… А еще Андрону хотелось увидеть Клару, однако написать ей он как-то не решался — она в Америке, занимается прекрасным, а он в дерьме, собирает сало с этого же дерьма. Как ни крути, они в разных весовых категориях, так что любая весточка похожа больше на сигнал сос — тетенька Клара, а не заберешь ли те меня отсюда, из лап перестройки, в свой заокеанский рай? Вобщем Андрон не расслаблялся, думу думал. Приглядывался, примеривался, прикидывал варианты. И в конце концов в восторге заорал — но не «эврика», как в свое время Архимед, — нет, что-то невыразимо похабное, естественно по матери. Случилось это в годовщину октября. Шел себе Андрон, шлепая по лужам, отворачивал лицо от порывов ветра и посматривал с отвращением по сторонам — ларьки, ларьки, ларьки. Разномастные, разноцветные, различающиеся по ранжиру. Грязное, похотливое, алчущее скопище. Стадо, толпа. Никакого порядка. Постой, постой, постой… Ни хрена себе мысля! Вот тут-то Андрон и заорал, восторженно и жутко, распугивая кошек, покупателей и продрогших шлюх. Эврика, такую мать, эврика!
На следующий день утром он уже был в кабинете Надюхи.
— Да, странно, — сказал та, послушав. — Ты вероятно уникум природы. Работаешь отлично не только хером, но и мозжичком. Сегодня же доведу до зампреда. Не в плане хера. В плане мозжечка.
Надо отдать ей должное, она и сама имела не только хорошо оттренированный орган малого таза, но и светлую голову. И вот настал торжественный и памятный день. В высоком кабинете собралось районное начальство — зампред по торговле Надюха, районный архитектор и районный художник. Позвали и Андрона, при галстуке, в костюме, собственно ради него и собрались. Вернее из-за осенившей его гениальной как все простое мысли — покончить с разнобоем ларьков и собрать их в торговые зоны.
— Причем они должны соответствовать единому, утвержденному мною образцу, — возрадовался районный художник.
— И стоять на соответствующих, утвержденных мною местах, — тут же поддержал его архитектор.
— С выписанными мною разрешениями, — не будучи дурой добавила Надюха.
— И под моим общим руководством, — сразу согласился зам и многозначительно, но с надеждой, вперил свои очи в Андрона. — Товарищ Метельский, вы ухватываете суть вопроса?
Чего уж тут не понять — крыша, она всегда стоит денег.
И было создано при мэрии малое, но удалое предприятие, коему эта самая мэрия сдала в аренду территории, прилегающие к станциям метро. А уж по каким тарифам это самое удалое предприятие собиралось впаривать в субаренду эти самые земли, уже никого не волновало — коммерческая целесообразность, рыночные отношения. И утвержден был типовой проект ларька, в коем надлежало размещаться всем желающим предаваться бизнесу, прочие же, как несоответствующие, подлежали экстренному закрытию, отключению от электросети и немедленной эвакуации. И наступили для предпринимателей тяжелые дни, время раздумий, муторных перетурбаций и авансовых платежей. Деньги ручейками, реками, Ниагарским водопадом потекли к Андрону в закрома, трансформируясь в стандартные куски асфальта, в доброе его, Андроново, отношение и в те самые, вышеутвержденные киоски, кои интенсивно воплощались в жизнь на прославленном Ждановском заводе. Такое дело само собой без пролетариев не делается, а потому Андрон и озадачил первым делом своего бывшего квартиродателя.
— Михалыч, эскиз видишь? Мне бы сотни три таких для разгона…
— Не, в одиночку никак, сколько ни наливай, — ас судосборки прищурился, крякнул и оценивающе колупнул ватман ногтем. — Здесь размах нужен, простор, стапель. Коллектив одним словом. Завтра поутряне на проходную подгребай
Андрон, как учили, подгреб, и Михалыч подвел его к своему мастеру, тот — к начальнику цеха, ну а дальше иерархическая кривая привела в конце концов к замгендиру. Тот был сметлив, несколько кучеряв и, не чураясь тонкостей и мелочей, шибко радел за пользу дела. Лично откорректировал себестоимость к вящему обоюдному удовольствию высоких договаривающихся сторон, прикинул приблизительные сроки, узнал наличие металла на складе, а получив из рук Андрона заманчиво шуршащий сверток, вызвал командиров производства и тоже пошуршал, только ватманом.
