Сердце Льва — 2 - Разумовский Феликс (е книги .TXT) 📗
Длинное Копье напоминал ему Чингачгука Большого Змея из одноименного кинофильма. Такой же горбоносый, в орлиных перьях. Хорошо, что не в петушиных.
— Он последний из рода Видящих в темноте, — Клара, прищурившись, отодвинулась на шаг, пристально уставилась на свое творение. — Я специально ездила в резервацию. Жила там неделю. Да, есть колорит. И цветовая гамма вроде ничего.
— Да, очень даже, — Андрон из вежливости кивнул, подмигнул, так, чтоб не заметила Клара, Видящему в темноте и кардинально изменил тему разговора. — Слушай, мать, а вот фигня эта твоя. С ней что же, ничего нельзя поделать? Так вот и жить, не вылезая из Швейцарии?
Хотел небрежно так спросить, как бы невзначай, да не получилось — голос дрогнул, осел, скованный ошейником спазма. И на глазах у Андрона — это у несгибаемого-то, уважаемого человека Кондитера! — вдруг предательски блеснули слезы. Хорошо хоть, что кроме Длинного Копья слезы эти не заметил никто…
— Ох, Андрюша, Андрюша, — Клара потупилась, качнула головой и вдруг широко, словно человек, которому уже нечего терять, улыбнулась, — что я только не пробовала, к кому я только не обращалась. И к хирургам, и к гомеопатам, и к хиллерам. Даже вот он, — она перестала улыбаться и указала на портрет Длинного Копья, — пробовал меня лечить. Увы, духи не дали. Сказали, что помочь мне может только священный камень. Спрятанный — ни больше, ни меньше — в стенке дома, стоящего на северной реке, на крыше которого гуляет на ветру железный пес. Представляешь, какая хренотень? А с другой стороны, сдохну и плевать, все мы там будем, позже или раньше. Кстати, по поверьям хопи в 2012-м году ожидается конец света. Так что усядем усе. Эй, Андрюша, Андрюша, ты чего побледнел-то так? Конца света испугался?
Нет, мысли Андрона были очень далеки от мировых катаклизмов. Он думал о двухэтажном доме с флюгером на крыше, из окон коего видна Фонтанка…
А на следующий день он засобирался домой. Клара поняла все по-своему, сугубо по-женски.
— Андрюшенька, не уезжай, — попросила она. — Оставайся… Я все понимаю… Я страшная, больная, похожая на чучело… А потому без претензий. Живи, как хочешь. С кем хочешь… Только не уезжай, будь рядом. Ты мой единственный свет в окошке. Тебя люблю… Не уезжай…
Однако Андрон не внял, уехал. С пугающей, непонятной поспешностью. Понятной только одному ему.
Лена. 1997-й год. Париж
Над Парижем опустился вечер — теплый, весенний, благоухающий цветами. Эйфелева башня расцветилась огнями, купол Град Салона нилился томным светом, сполохи иллюминаций отражались в водах Сены. Серебристой ленты, перетянутой пряжками мостов. Ах, Париж, Париж, прекрасная Лютеция!
— Чертов гадючник! Столпотворение вавилонское! — Лена посмотрела вниз, на скопище автомобилей, тярнущееся с урчанием по Елисейским полям, с чувством затянувшись, выщелкнула сигарету, проследила за полетом огненного светлячка и, вдохнув напоследок запах вечера и каштанов, возвратилась с балкона в свой рабочий кабинет. Это была просторная мрачноватая комната с массивнолй, мореного дуба мебелью. На письменном столе, как и положено для прорицательницы, да еще дочери Марии Леннорман — магические кристаллы, человеческий череп и десятилитровая хрустальная посудина с семенем горного козла. В бронзовых шандалах таинственно горели свечи, из золотых курительниц струился сизый дым, дрожащий воздух был ощутимо плотен и густо отдавал эбеном, новозеландской амброй и индусскими ароматическими палочками. Все было неясно, расплывчато, как в тумане. А как же может быть иначе в храме мистики, магии и практического оккультизма.
— Разрешите, о госпожа? — в дверь между тем постучали, клацнул негромко язычок, и с поклонами, прижимая руки к груди, пожаловал Ужасный Ибрагим — огромный, иссиня-черный, в белых шароварах и чалме. Снова поклонился, трижды притопнул и с почтением подал оранжевый конверт. — Вам, о госпожа, письмо.
Зубы его напоминали мрамор, кожа эбеново блестела, глаза были как яичные белки — никто бы даже не подумал, что эфиоп этот вовсе не эфиоп, а русский эмигрант горе-культурист Василий Дятлов. Правда, недурственно загриммированный.
— Давай сюда, раб, — Лена царственно взяла письмо, посмотрела на обратный адрес и сразу же нахмурилась. — Да, дела. — Покачала головой, подняла зеленые, густо накрашенные глаза на Ибрагима. — Ладно, Васька, расслабься, один хрен, никто не видит. Что, народу там много?
— Во! — культурист провел ладонью над чалмой, почтительно оскалился и вздохнул: — В очередь, полная приемная. Любознательный народ, так и прет.
В высветленных линзами глазах его читалось неподдельное уважение — ай да Ленка, ай да молодец, вот надыбала себе тему!
— Ладно, скажи Магистру, чтобы шел разогревать публику, — Лена махнула наманикюренной, сплошь в таинственных знаках мехнди рукой так, что зазвенели браслеты. — Прием откладывается на полчаса.
Выругалась про себя, посмотрела Ибрагиму в спину и резким, нетерпеливым движением вскрыла конверт. Это было письмо от ее бабушки, Елизаветы Федоровны. Естественно шифрованное, весьма лаконичное, твердым, убористым почерком. «Ох, боже ты мой», — выругавшись вторично, Лена поднялась, подошла к книжному шкафу и начала искать шестой том Мопассана. Отыскала с трудом. Теперь — нужную страницу, строчку, слово, в коих содержится ключ к шифру. И все это не просто так, а с поправкой на время года, фазу Луны и положение Венера по отношению к Юпитеру. Наконец бастионы криптографии рухнули, и Лена, шевеля губами, прочитала: «Заклинаю тебя, любимая внучка, быть рядом со мной на чердаке известного тебе дома на Фонтанной под лапами железного цербера утром дня пятницы тринадцатого, отмеченного в зодиаке солнечным затмением. Речь идет об истинном величии священного рода Брюсов. Твоя бабушка по крови Е.Ф., взрастившая тебя. P.S. И не забывай, что ты сама из этого рода.»
«Ну такую мать! Опять бабуля за свое, — Лена, расстроившись, закусила губу, медленно, в задумчивости, опустилась в кресло. — Достала уже всех со своей идеей фикс. Ах, величие рода Брюсов! Ах, мировое господство! Эка невидаль, скукотища. Есть дела поинтересней. Вон сколько народищу-то в приемной, словно сельдей в бочке. Толстых, жирных, отливающих золотом карасей…» И перед мысленным взором Лены, словно в немом кино, промелькнули жизненные коллизии последних лет. Тернистых, не простых, тем не менее принесших успех. Да, было, что вспомнить, было… И хорошего, и скверного. Поначалу, когда они свинтили с Папой из Индии, было трудно. Дело доходило до вульгарного хипеса. Собственно как вульгарного? Лена силовым гипнозом шарашила клиентов, те с радостью отдавали деньги и, будучи препровождены Мильхом куда-нибудь подальше, сразу напрочь забывали обо всем случившимся. Однако, как говорится, не хипесом единым… При отбытии из Индии Папа спер у Воронцовой записную книжку, с явками, паролями, адресами агентов. Так что один бог знает, сколько денег именем Союза Советских Социалистических республик было выцыганено на помощь Африке, на проведение спецопераций, на закупку оружия. Причем давали охотно, по принципу Кислярского — парабеллум нам не нужен, нельзя ли оказать материальную помощь… Да, пришлось Лене с Папой помотаться по миру, пришлось — наша агентура, она везде. Только ведь не всю же жизнь галопом-то по Европам. И было решено в концо концов осесть в Париже, городе Сены, Эйфелевой башни и неограниченных возможностей. Лена прорицала, изображая дщерь Марии Леннорман и Наполеона Бонапарта, Папа же выступал в роли Хоттаба ибн Дауда, любимого визиря Шаха Джехана. Дело двигалось, охмуреж крепчал. Гадательный салон на Елисейских полях приобретал всепарижскую известность. Клиент валил валом, расценки росли. И вот пожалуйста, здрасте вам — нужно ехать в немытую Россию, чтобы не припоздниться на какой-то там чердак по случаю солнечного затмения. И чего ради? Ради какого-то там графского величия? Насрать. Она и так дочь императора. Нет, похоже, бабушка не убереглась и угодила-таки в омут маразма.
