Я, Мона Лиза - Калогридис Джинн (полные книги TXT) 📗
Леонардо смягчился, ему было жаль меня, но я все же почувствовала прохладцу в его тоне.
— Как мне быть? — Я всем сердцем верила в пророчество мамы о том, что монаха ждет смерть. — Чем дольше я остаюсь в городе, тем опаснее становится ситуация для моего отца. Вы должны нам помочь. Увезите нас из Флоренции. Возьмите с собой в Милан.
— Лиза… — В его голосе послышалась жалость. — Если бы я только мог, я бы давным-давно это сделал. Но это не просто. Речь ведь идет о вас, вашем отце, вашем ребенке… и вашей рабыне, я полагаю. Четыре человека. Вы сами знаете, за каждым вашим шагом следят. Я потому и остановился здесь, в монастыре, чтобы вы могли приходить сюда регулярно, не вызывая подозрения. Но вам ни за что не удастся проскользнуть за городские ворота, пока ваш муж пользуется властью.
— Выходит, я должна здесь оставаться до тех пор, пока не будет слишком поздно? Ждать, пока отец умрет?
Мои слова задели Леонардо, но его голос по-прежнему звучал мягко.
— Ваш отец вовсе не беспомощный человек. До сих пор ему удавалось продержаться. И скоро наступит время, когда вы сможете уехать. Это я вам обещаю. Оно обязательно наступит.
— Поскорее бы, — вздохнула я.
Теперь я жалею, что тогда поторопила время.
LXVI
Флоренция жаждала увидеть обещанное чудо Савонаролы, что и привело к событию, названному Испытанием огнем.
Пока фра Джироламо хранил молчание, его место за кафедрой в Сан-Марко занял фра Доменико. Он не пользовался такой славой, как его хозяин, отличался упрямством и некоторой туповатостью, зато обладал чрезвычайной силой и был фанатично предан Савонароле. Он упорно твердил, что каждое слово из уст фра Джироламо подсказано самим Всевышним.
Тут громко заявили о себе и другие проповедники, включая прямодушного францисканца из церкви Сайта-Кроче, фра Франческо да Пулья, бросившего смелый вызов:
— Я пройду сквозь костер с любым, кто пожелает доказать, что Савонарола — пророк, устами которого глаголет Всевышний. Ибо я считаю фра Джироламо лжецом и еретиком, и любой, кто шагнет в костер, думая иначе, погибнет. Я и сам не жду, что выживу… Но, разумеется, если кому-то удастся успешно пройти сквозь пламя с верой во фра Джироламо, тогда все убедятся, что монах изрекает правду.
Доменико узнал о вызове. И однажды в воскресенье он объявил с кафедры Сан-Марко, что намерен пройти сквозь огонь. Его страстное заявление настолько тронуло прихожан, что все мужчины и женщины, пришедшие на проповедь, с энтузиазмом выразили желание ступить в костер вместе с ним.
Город охватило дикое воодушевление. Впервые «беснующиеся» и «плаксы» пришли к соглашению: Савонароле следует принять вызов и доказать раз и навсегда, является ли он помазанником Божьим или нет.
Обе партии выступили с этим предложением перед синьорией, которая тут же его одобрила и объявила, что на площади Синьории будет сооружена сцена и что событие состоится в субботу, седьмого апреля, в час пополудни. Всем не терпелось увидеть воочию, как все произойдет. Уважаемый представитель «беснующихся» Леонардо Строцци так выразился по этому поводу:
— Мы требуем скорейшего выяснения вопроса о том, кто является вдохновителем Савонаролы — Господь или дьявол.
Все были полны нетерпения, кроме Савонаролы. Он сожалел о том, что его последователи готовы потворствовать ненужной проверке, которая может привести еще к одной смерти; по его словам, у них уже было достаточно доказательств того, откуда берется его вдохновение, и больше подтверждений не требуется. Он публично осудил Доменико за то, что тот поставил его в такое положение, которое «может оказаться опасным для других». Он попытался, правда, безуспешно, убедить «плакс», что подобное испытание — всего лишь помпезное зрелище и совершенно бесполезно.
Но он уже не мог ничего изменить.
— Если мой хозяин не вступит в огонь, — хитро заявил Доменико, — то это сделаю я, и докажу, что он избранник Божий.
Итак, в субботу, седьмого апреля, в десять часов утра мы с мужем отправились в карете к Дворцу синьории. Заранее были приняты чрезвычайные меры предосторожности: иностранцев изгнали и заперли все городские ворота. Флоренцию патрулировали небольшие отряды из соседних городов, а ее улицы были заполнены «плаксами», пешком добиравшимися до площади. Все подходы к площади, кроме трех, были перекрыты, а оставшиеся три улицы охраняли собственные стражники синьории.
Женщинам не разрешили присутствовать на зрелище — по крайней мере, тем, у кого не было могущественных мужей и кареты. Мой муж теперь стал одним из самых влиятельных граждан Флоренции: наконец-то его избрали на текущий срок приором. В ознаменование этого события мы устроили пиршество — довольно роскошное, хотя никто из его коллег-«плакс» даже не возмутился.
Франческо с большой гордостью носил длинную алую тунику приора, и сегодняшнее утро не было исключением. При виде его облачения стражники сразу отвесили поклон. Франческо поприветствовал их любезным снисходительным жестом, и нас пропустили дальше. Мой муж то одаривал меня милостивой холодной улыбкой, то молчал и хмурился. Думаю, он тешился надеждой, что ситуация каким-то образом сама собой разрешится в пользу Савонаролы.
Мы подошли к дворцу, и Франческо, извинившись, присоединился к остальным приорам, которым предстояло сидеть в огороженном крытом дворике перед дворцом: оттуда открывался самый лучший вид на площадь. Я проследовала немного дальше, собираясь занять место в скромной небольшой лоджии, где расставили удобные стулья для четырех женщин, жен официальных лиц. Моей соседкой оказалась Виолетта, златокудрая жена Франческо Валори, который так оголтело призывал снести голову Бернардо де Неро с плеч. Утро стояло прохладное, но Виолетта захватила с собой веер и теперь нервно обмахивалась, говоря о чуде, которое обязательно должно произойти.
Как восхитительно, заявила она, видеть, что «беснующиеся» наконец-то прикусят языки.
Я принялась осматриваться по сторонам. Приоры, включая гонфалоньера Валори и моего мужа, сидели рядом с огромным каменным львом работы Донателло, тем самым, что изображен на гербе Флоренции. Тут же начиналась длинная деревянная платформа, такая узкая, что на ней не разошлись бы два человека. Она была поднята высоко над землей. Под платформой вырыли ров, заполненный сучьями и хворостом, поверх которых аккуратными стопками разложили необожженный кирпич, чтобы платформу не поглотило пламя. Это хитрое сооружение протянулось почти на всю площадь.
Атмосфера напоминала карнавальную. Стоял теплый безоблачный день. Зрители, попавшие на площадь с рассветом, теперь ликовали. «Плаксы» проявляли свою преданность, распевая гимны и держа в руках маленькие красные кресты; «беснующиеся» и не присоединившиеся ни к той, ни к другой партии, затягивали непристойные песенки и обменивались друг с другом сальными шутками. Хотя Савонарола еще раньше призывал всех верующих поститься, из дворца вышли слуги и начали предлагать дамам угощение — хлеб, сыр, вино, — словно мы присутствовали на рыцарском турнире.
Наконец появились двое с кувшинами в руках и начали щедро поливать маслом дрова и растопку. Потом другие люди с факелами подожгли траншею. Толпа возликовала. В небо взвились клубы черного дыма. Примерно час, пока росло пламя, не стихало веселье и людское возбуждение, но потом оно сменилось беспокойством.
Спустя еще час нашу скуку развеяло появление францисканцев: они вышли вместе, в серых робах, гурьбой, словно стая голубей. Их представитель сразу направился к приорам за ограду, где они все вместе сгрудились, о чем-то беседуя. Тем временем остальные францисканцы заняли места в галерее, примыкавшей к нашей.
Всех нас перепугала Виолетта, когда, отложив веер, подошла к нашим каменным перилам и прошипела соседям-францисканцам:
— К чему эти разговоры? Или ваш брат передумал войти в огонь?
Какой-то молодой монах не выдержал и, несмотря на предостережение старших, повернулся, чтобы ответить, окинув ее при этом презрительным взглядом.
