В тени Нотр-Дама - Кастнер Йорг (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Огромный снаряд упал вдоль фасада, оцарапал его, отбил пару рук и ног у каменных фигур и непоколебимо закрутился вокруг себя, словно крылья ветряной мельницы. Он обрушился прямо на лестницу и проломил черепа и кости доброй дюжине разбойников. Затем столб скатился с грохотом залпа фальконета вниз по ступеням на стоящих внизу и кричащих в ужасе людей, разбежавшихся в разные стороны. Некоторые споткнулись о своих товарищей и замешкались. Балка нагнала их и переломила им ноги, как осенний шторм обламывает высохшие ветки.
Скуля, раненые остались лежать на опустевшей Соборной площади. Задиры тоже спаслись бегством от невидимого соперника. Клопеи отступил со своей армией за пограничную стену, откуда полностью ошеломленные, они обескуражено таращились на Собор и на небо, откуда рок обрушился на их соратников. Башенная галерея лежала в темноте, по ту сторону света их факелов, и ужасный Квазимодо остался для них скрыт.
Клопен сделал так, как поступает полководец, если победа значит больше, чем все остальное. Он снова бросил своих солдат на штурм, крича призывным голосом:
— Разграбить!
Но армия стояла тихо. Воинственный дух их военачальника, похоже, не передался им. Пока не было иного выбора, кроме как собраться возле портала и ждать обрушившихся балок. Задиры собрались вокруг Клопена и объяснили ему, что если они и не обломают себе зубы о крепкие порталы, то потом их вырвут клещами.
Клопен знал ответ и крикнул:
— Здесь нужен таран, и небо само послало нам его. Бог с нами, он дал нам в руки ключ от Собора! — с наигранным почтением он наклонился, и в свете факела я видел волчий оскал на лице Клопена. Он победил, сломав лед.
Большинство мужчин собрались в кучу возле балки, подняли ее и превратили в могущественную штурмовую сороконожку, которая пробежала по площади, взлетела по ступеням и с тяжелым грохотом обрушилась на Главный портал. Если я скажу, что стены западного фасада задрожали под натиском, это не будет преувеличением. Снова и снова отъявленные негодяи таранили ворота под крики «ура!»
Возможно, епископ укрепился в своем дворце, горожане притворились спящими в своих каморках, но у Собора был только один защитник, который отвечал всей компании — Квазимодо. Даже если ему теплая плоть цыганки была больше по сердцу, чем холодные камни храма Божьего, воздействие оказалось одинаковым. То, что король оборванцев прокламировал освобождение Эсмеральды, ускользнуло от ушей глухого. Он видел там внизу свору, бросившуюся на Нотр-Дам, и принял это за нападение на свою подопечную. Для простого сознания звонаря оборванцы были нарушителями права убежища, так что он боролся с ними всеми средствами.
Пока ворота дрожали под ударами тарана, Квазимодо прыгал как демон между Южной башней и галереей туда и сюда, чтобы нагромоздить возле перил все, что плохо лежало. Он использовал гору камней для ремонта стен, а заодно — и инструменты, и даже тачку. Когда он собрал достаточно снарядов, то открыл свою канонаду и обрушил ее с непрекращающейся равномерностью часового механизма. Как раскачивающийся маятник он брал снаряд, перевешивался через перила, кидал его, двигался обратно и хватал новый камень или что притащил. Делалось это так быстро, что всегда два снаряда одновременно были в воздухе, и оборванцы, в плотных рядах которых образовались огромные дырки, возомнили об огромном числе защитников, во много раз превышавшем их.
Когда некоторые стали предполагать, что Собор сам защищается от нападавших и стряхивает свои камни на них вниз, вмешался Клопен Труйльфу с призывными словами. Бог разозлился из-за предстоящей отмены права убежища и поэтому он — на их стороне. Смертельный град идет от священников, которые будут подняты на копья и поджарены, как только ворота поддадутся. И когда пара мошенников снова захотела отступить, белая плетка Клопена оставила кровавые следы на их лицах.
Численное превосходящие осаждающие отошли от ужаса огромной летящей балки и принялось за штурм заново, несмотря на обстрел Квазимодо. Раз за разом таран ударялся в ворота, которые охали и дрожали, как человек в смертельной борьбе. Клопен хлестал своей плеткой и делал это в такт ударам тарана. Матиас держался на заднем плане со своими цыганами. Они расположились лагерем у входов в дома по ту сторону ограничительной стены и были готовы к тому, чтобы поспешить на помощь Зите, пока оборванцы штурмовали Собор.
Тяжелые вздохи портала говорили о скором успехе ударов тарана. Квазимодо не падал духом и снова прыгал туда-сюда между Южной башней и галереей. Как одержимый, он складывал штабелями связки хвороста, поверх досок и маленьких балок, а сверку ложились оловянные рулоны, которые целыми днями доставлялись сюда рабочими. Напряженно и одновременно недоуменно я следил за его деятельностью, в которой не мог увидеть ничего осмысленного. Неужели от неистовства он окончательно потерял рассудок?
Он вернулся с фонарем из башни и метнул его с воинственной усмешкой в поленницу. Стекло треснуло с легким звоном, и горящее масло вылилось из оловянного стакана на дерево. Тут же вспыхнуло пламя, с жадной поспешностью пожирая все, и залитая маслом поленница оказалась охваченной огнем. Он поднялся выше и перекинулся на перила, словно хотел проглотить весь Нотр-Дам. Дико пылающее пламя пожара осветило еще ужаснее отвратительное лицо Квазимодо. Оно то полыхало красным жаром ада, то снова удалялось в мрачную тень.
Олово скукожилось, напузырилось, расплавилось под неудержимым жаром, полилось по крыше галереи, как горячая мокрота Сатаны, желая лизнуть мои ноги. Поспешно я отскочил на большую каменную глыбу, которую установили здесь строители.
Олово не распространялось дальше. Оно потекло вниз по двум дождевым водостокам, которые находились под перилами и заканчивались в гневных рожах демонов над главным порталом. Лишь теперь я понял всю изощренность плана Квазимодо. Звонарь ни в коем случае не потерял голову, а замахнулся в ответном ударе, как мог ему подсказать только злой дух. Он научился у других людей быть жестоким, и стал таковым ради Эсмеральды.
Я ни в коей мере не забыл о Зите, но был пленником жидкого олова, которое с бульканьем ползло вокруг моего каменного постамента. Я должен был, хотел я того или нет, смотреть на нечеловеческое наказание оборванцев: оба водостока непрерывно извергали кипящее олово на головы плотно сбившихся нищих. Два густых жарких луча, которые объединялись на половине высоты в смертельный каскад, выжигали жизни несчастных, пожирали платье, кожу и кости. Кому повезло в беде, у того жизнь была отнята сразу. Другие, обваренные, кричали громко и жутко, словно я слышал каждого из них.
Те, кто мог еще бежать, спасались бегством в распространяющейся всюду панике, как перед падением деревянной балки, которая до этого заставила упасть многих задир. Капли олова величиной с кулак били как огненный град по толпе и валили новых мужчин, женщин и детей, которые считали себя в безопасности. Других роняли наземь их напуганные до смерти товарищи и нагнанные разливающимся потоком олова по ступеням и площадью перед Собором. Прежде чем они снова могли подняться на ноги, оборванцы с душераздирающими криками заканчивали свои дни в вязкой массе, которая не выпускала ничего, что однажды поглотила.
Оборванцы должны были поверить, что в Нотр-Дам вселилось возмущенное чудовище, огромный зверь, исчадие ада, которое изрыгало огонь и дым. Ветер разметал огненные лохмотья пламени, разожженного Квазимодо, и разнес их над островом, как летающих духов огня. Черный дым поднялся и распространился надо всей Сеной. Порой я задыхался, отчаянно кашлял, да и горбатому мастеру Преисподней явно было не лучше.
В раскачку он подошел к огню — либо ослепленный кусающимся дымом, либо стремясь разжечь пламя и избежать извержения дыма. Вдруг он закричал и повернулся, словно танцующий висельник вокруг собственной оси: его одежда была охвачена огнем.
Пламя было ненасытно, теперь оно хотело поглотить даже своего творца. Он бросился на пол, к маленькому возвышению за полыхающим пламенем, и вертелся, воя и визжа. Я не мог помочь ему, я все еще был окружен горячим оловом и не хотел закончить так же, как жалкие создания на площади перед Собором, которые, облитые охладившимся металлом, выглядели, как творения алхимика, напрасно пытавшегося превратить людей в статуи.
