Комитет Тициана - Пирс Йен (книги серии онлайн .txt) 📗

Флавия выслушала замечание и не нашла в нем ни чрезмерной привязанности к усопшей, ни чрезмерного сожаления по поводу ее кончины, но решила до времени не обращать на это внимания. И снова повернулась к Робертсу:

— Если я правильно понимаю, она вступила в комитет полтора года назад?

— Да, — снова кивнул председатель. — Потому что в тот момент ушел в отставку Бралль. Кстати, вы знаете историю комитета?

Флавия покачала головой.

— Он был организован как частное предприятие двенадцать лет назад Браллем, мы с Коллманом помогали ему: оба были учениками великого человека. Через несколько лет к нам присоединился Ван Хеттерен, а примерно пять лет назад — Миллер. Мы ковырялись, как могли, а потом нас, так сказать, национализировали.

— Простите, не поняла.

— Прибрало к рукам государство. Мы работали на скудные средства и не могли себе многого позволить. А затем итальянское министерство искусств решило финансировать престижный проект и предложило нам большую субсидию и официальный статус. Я провел переговоры, и несколько лет назад соглашение вступило в силу.

— Вам повезло.

Однако Робертс не разделял ее энтузиазма:

— Деньги пришлись весьма кстати. Но вместе с деньгами мы получили массу бюрократических проблем. Браллю это не понравилось, и он в конце концов решил уйти. Естественно, в комитет следовало ввести итальянца, и два года назад у нас появился доктор Лоренцо. Поскольку нам дали деньги и министерство по вопросам охраны памятников культуры явно ожидало, что наши усилия станут более эффективными, мы решили предпринять шаг и расширить свой состав еще на одного члена. Наш выбор остановился на Мастерсон, — в его тоне проскользнуло нечто подразумевающее, что ее приход прошел не так мирно и гладко, как он говорил.

— И она оказалась не совсем тем человеком, что вы ожидали? — переспросила Флавия.

Робертс, взвешивая слова, помолчал. И Флавия почувствовала, как он отбирал то, что намеревался сказать, — неблаговидность под маской объективности.

— Я не жалуюсь, — наконец с особым ударением произнес он.

— И тем не менее…

— Скажем так: она была еще относительно молода и неопытна. Нет сомнений, усвоив суть нашей работы, она бы прекрасно вписалась в наше сообщество. Но некоторые члены комитета доверяли ей меньше, чем я. — Поразительно, он говорил так, будто Миллера вовсе не было в комнате.

— Другими словами, вы не сожалеете, что рекомендовали ее в члены?

Робертс был не из тех, кто признавал ошибки. Или верил в благонадежность своих подчиненных.

— Господи, конечно же, нет! Она была добросовестной и полной энтузиазма. Ей только следовало поднабраться опыта в методике работы комитета. И еще: бывали случаи, когда она высказывала свое мнение не так тактично, как следовало бы.

Все намеки, намеки… Почему, черт возьми, люди не способны говорить прямо? Осторожность — хорошая штука, но нельзя же заходить настолько далеко.

— Что вы имеете в виду, профессор? — спросила Флавия.

— Что ж, приведу один пример. Тем более что рано или поздно вы все равно об этом узнаете. Кстати, вы представляете методы нашей работы?

Она покачала головой. В последние двадцать четыре часа ей пришлось переворошить множество всякой информации. Но никто не придавал особого значения деталям работы искусствоведов. Печальное и вопиющее невнимание.

Как объяснил Робертс, их главные методы были просты. Каждому члену комитета поручалось исследование одного произведения — либо самостоятельно, либо в сотрудничестве с другими учеными. Готовый отчет обсуждали на ежегодном заседании комитета, в результате чего картине голосованием присваивались категории «А» — подлинный Тициан, «В» — не ясно или «С» — явная подделка. Произведения категории «А» подвергались дальнейшим исследованиям, чтобы избежать возможности ошибки. Индивидуальные отчеты и коллективные выводы постепенно накапливались и оформлялись в глянцевые, дорогие, богато иллюстрированные тома.

Объяснения Робертса вызывали все более сильное удивление Флавии.

— Вы утверждаете, что большинство членов комитета голосовало за то, что картина подлинная или подделка, не видя ее в глаза?

— Да. Но в большинстве случаев в этом нет никакой необходимости. Произведения Тициана разбросаны по всему миру. Мы не в состоянии ездить все вместе, чтобы оценить каждое. Кроме того, принимая от итальянского государства средства, комитет находится под его постоянным давлением: министерство желает получать то, что оно именует ценностями, за свои деньги. Доктор Лоренцо не устает повторять, что мы живем в новом веке конкуренции. Ужасное положение.

— И как много времени вы тратите на одну картину?

— Вы хотите спросить, на ее изучение? Это зависит от конкретного случая. Зачастую хватает пары часов.

— Странно. Не слишком ли это поспешно? Окончательное заключение за такое короткое время?

— Уверяю вас, — пожал плечами Робертс, — мы выполняем работу тщательнее, чем это делается в рамках других проектов. Нам предстоит еще проверить несколько сотен картин, а мы между тем стареем. История, о которой я хочу рассказать, заключается в следующем. На первом заседании Луизы доктор Коллман предложил присвоить картине из собрания миланского коллекционера категорию «С». Я изучал полотно вместе с ним, и нам пришлось проделать серьезную работу с архивами. Сам я не склонялся ни к какому определенному мнению, но доктор Коллман полагал, что архивных свидетельств недостаточно. Все, кроме Луизы, согласились с его суждением. Она тоже была поначалу «за», но на следующий день именно она стала причиной серьезных разногласий.

— Почему?

— Я думаю, дело в ее энтузиазме. Но уж слишком все зашло далеко, и люди стали раздражаться. Меня всегда огорчало подобное отношение: какой смысл в нашем проекте, если он превращается в арену борьбы за власть? Я сделал все возможное, чтобы ради всеобщего блага ее остановить.

— И преуспели?

— Частично. По крайней мере убедил ее не поднимать шум. Это оказалось весьма утомительно. Луиза уперлась и, как я уже упоминал, была со мной резка. Сам я высоко оценил труд Коллмана и был готов согласиться с его рекомендациями. Исследуемое произведение — всего лишь набросок маслом для религиозного полотна. Сюжет неясен. Стилистические особенности позволяют отнести его к началу шестнадцатого века. Луиза настаивала на том, что работа проведена неправильно.

— Ее за это вряд ли можно судить, — отважилась возразить Флавия. — Ведь вы же не желаете допустить ошибку.

Робертс нахмурился:

— Естественно, нет. Поэтому я не стал возражать. Но доктор Коллман огорчился. Он считал, что со стороны Луизы неэтично на первом же заседании подвергать сомнению выводы своих коллег. Впрочем, спросите его сами. Я считаю неверным описывать за него его же реакцию.

— А каковы были выводы Мастерсон?

— Не знаю. Они содержались в работе, которую она должна была представить вчера. Полагаю, бумаги находились в сумке, которую у нее украли.

— Возможны ли неоспоримые выводы по такому поводу, как этот?

Это было приглашением к спору, и Робертс не мог его отклонить. Он откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу, свел вместе кончики пальцев и заговорил так, словно поучал самую отсталую из своих студенток:

— Видите ли, вы не должны забывать, что Тициан — один из величайших гениев Ренессанса. В силу этого теоретически возможно вычленить искру таланта, которая должна содержаться во всех его работах. Но даже гений его уровня не вылупляется готовым, так сказать, сформированным…

Флавия пожалела о своей неосторожности: Робертс говорил так, словно каждое слово начиналось с большой буквы. А по блеску в его глазах она понимала, что его монолог надолго. Еще даже не дошло до тицианова мастерства владения кистью. Но она напросилась сама — оставалось расслабиться и изобразить на лице терпение и заинтересованность.

Робертс осветил юношеский период творчества Тициана — рассказал, как тот начинал в студии Беллини, а затем подпал под влияние Джорджоне.