Королева Бедлама - Маккаммон Роберт Рик (мир бесплатных книг .TXT, .FB2) 📗
Однако, когда Мармадьюку Григсби приходилось отстаивать свое мнение, несчастная тварь вдруг превращалась в ладного и самонадеянного джентльмена. Вот и сейчас Мэтью стал свидетелем подобной метаморфозы. Григсби прохладно глядел сквозь очки на судью Пауэрса. Казалось, печатник был не вполне собой, покуда ему не бросали вызов. Когда же это случалось, странное соединенье черт великана и карлика вдруг обретало суть и облик государственного мужа.
– Считаю своим долгом доносить до горожан последние новости, сэр, – ответил Григсби тоном не мягким и не жестким, а, как сказал бы Хайрам Стокли про добротный горшок, хорошо пропеченным. – Горожане имеют право их получать.
Судья не был бы судьей, если б не умел отстоять свою точку зрения.
– Вы действительно считаете новостями эти враки про… Масочника, будь он неладен?
– Я своими глазами видел тело Годвина, сэр. И не я один обратил внимание на то, как его изрезали. Эштон Маккаггерс тоже озадачен. Кстати, он первым об этом заговорил.
– Ваш Маккаггерс – круглый идиот, как я погляжу!
– Может быть, может быть, – сказал Григсби. – Однако главный констебль Лиллехорн назначил его судебным медиком и наделил полномочием осматривать трупы. Вы ведь не считаете его непригодным для такой работы?
– Это все потом окажется в вашей газетенке, правильно я понимаю? Если так, то все вопросы к главному констеблю. – На этих словах Пауэрс нахмурился, ибо не считал себя обладателем скверного характера и не желал быть в этом уличенным. – Марми, – примирительно сказал он, – меня волнует не ваше издание. Конечно, рано или поздно у нас должна появиться достойная газета, и, вероятно, вы как нельзя лучше подходите на роль ее издателя. Однако мне не нравится это обращение к низменным чувствам читателей. Мы надеялись, что здесь подобного не будет, что такого рода приемчики – удел лондонской «Газетт». Вы не представляете, какой вред недостоверные, спекулятивные статейки могут нанести благосостоянию города.
Лондону они особого вреда не нанесли, едва не вырвалось у Мэтью, однако он вовремя вспомнил, что в таких случаях мудрее смолчать. Все приходившие из-за океана выпуски «Газетт» он зачитывал до дыр.
– Я лишь написал об обстоятельствах убийства доктора Годвина, сэр, – парировал Григсби. – О тех, что нам известны.
– Нет, вы зачем-то выдумали этого Масочника. Положим, выдумал его действительно Маккаггерс, но статью-то напечатал не он! Место подобных слухов, сеющих панику среди народа, – в мире фантазий. Также хочу добавить, что если в будущем вам надлежит пересмотреть список достойных доверия источников, то в настоящий момент ваша первая задача – обуздать свое буйное воображение.
Григсби открыл было рот, однако замешкался – не то сраженный могучими доводами судьи, не то передумавши портить дружеские отношения.
– Ваша точка зрения мне понятна, – только и сказал он.
– Ужасное происшествие, ужасное, – вставил Соломон Талли. – Джулиус был прекрасный человек и отменный врач, когда не пил. Знаете, ведь именно он мне присоветовал, где зубы сделать. Когда я узнал, что его убили, ушам своим не поверил!
– У каждого из нас найдется доброе слово о докторе Годвине, – согласился печатник. – Не могу представить, чтобы у него были враги.
– Тут маньяк потрудился, не иначе, – сказал Пауэрс. – Какой-то несчастный прибыл на корабле и прошелся по городу… С той ночи уже две недели минуло. Стало быть, он уехал. Мы с главным констеблем оба так считаем.
– Как-то чудно́, не находите? – Григсби приподнял бровищи, что казалось поистине геркулесовым подвигом.
– Не понял?
– Чудно́, – повторил печатник. – Сразу по нескольким пунктам. Во-первых, уж больно много денег оказалось в кошеле Годвина. А сам кошель так и остался лежать в кармане сюртука. Нетронутый. Понимаете, куда я клоню?
– Это еще раз подтверждает, что врача убил маньяк, – сказал Пауэрс. – Либо кто-то спугнул убийцу, прежде чем тот успел выудить кошель, – если мотивом преступника все же было ограбление.
– Маньяк-грабитель, значит? – спросил Григсби, и Мэтью прямо увидел, как тот мысленно занес перо над бумагой.
– Нет-нет, я лишь строю догадки. И повторюсь перед свидетелями: не вздумайте поминать мое имя в этом своем «Клопе»… или «Уховертке», или как бишь вы назовете свою газету. Ну, садитесь, садитесь, олдермены идут!
В противоположном конце зала открылась служебная дверь, и вошли пять олдерменов – представители пяти городских округов. Они сели за длинный дубовый стол, по которому имели обыкновение стучать кулаками в ходе жарких споров. Следом свои места заняли десяток писцов и секретарей. Как и замершая в ожидании публика, олдермены и писцы были разодеты в пух и прах – иные из нарядов, по всей вероятности, пролежали в сундуках со времен падения Стены. Мэтью заметил, что у мистера Конрадта, ведавшего Северным округом, крайне больной и серый вид. Впрочем, старик почти всегда имел подобный вид, равно как и олдермен от Портового округа, мистер Уиттакер, с запавшими глазами и бледным, совершенно обескровленным лицом. У одного из писцов нервно дергалась рука, вследствие чего он по неосторожности уронил на пол стопку бумаг. Мэтью начал гадать, в чем может быть дело.
Наконец на трибуну оратора рядом со столом поднялся глашатай и, набрав в легкие побольше воздуха, завопил:
– Слушайте, слушайте!.. – Тут его голос дрогнул, он гулко откашлялся, будто продули фагот, и начал заново: – Слушайте, слушайте! Всем встать перед досточтимым Эдвардом Хайдом, лордом Корнбери, губернатором королевской колонии Нью-Йорк!
Глашатай покинул трибуну, и все собравшиеся встали. Однако в дверях, шелестя кружевами и перьями, возник отнюдь не лорд Корнбери, а – к ужасу и возмущению публики – одна из блудниц Полли Блоссом, задумавшая, верно, своим появлением оскорбить сие торжественное собрание.
Мэтью обмер, как и все остальные. Разряженная потаскуха в платье с желтыми лентами и лимонной шляпке с пышным фонтаном павлиньих перьев наверху (в сравнении с ней даже владелица публичного дома выглядела нищенкой) прошествовала мимо олдерменов с таким видом, словно она тут хозяйка, черт побери (как сказал бы Соломон Талли, если б не потерял дар речи). На руках у нее были высокие белые перчатки, поверх которых красовалась целая коллекция блестящих колец и перстней. Из-под вороха лент на юбке доносился громкий стук французских каблуков по английскому полу. Шляпка с перьями кое-как держалась на высоченном белом парике, украшенном драгоценными камнями; благодаря всему этому казалось, будто на трибуну взошла великанша более шести футов ростом.
Мэтью ждал, что публика начнет возмущаться и штурмовать трибуну, или же какой-нибудь олдермен в ярости вскочит на ноги, или же сам лорд Корнбери ворвется в зал и погонит прочь девку, посмевшую столь вопиющим образом омрачить его явление народу. Однако ничего подобного не случилось.
Вместо этого распутница, которая не плыла, как уличная женщина, а шагала стремительно и без всякой грации, миновала глашатая (тот совершенно усох и вжал голову в плечи, так что над воротом остались только нос и глазки). По-прежнему никто не пытался ее остановить. Она поднялась на трибуну, схватилась за нее своими крупными руками в перчатках, обратила к горожанам белое, напудренное, немного даже лошадиное лицо… и вдруг размалеванный рот по-мужски гаркнул:
– Добрый день! Прошу садиться.
Глава 5
Никто не сел. И не шелохнулся.
Из дальней части зала, кажется, раздался знакомый раскат китайского гонга. Мэтью краем глаза заметил рядом какое-то движение: Соломон Талли широко разинул рот, и его новенькая челюсть, влажно блестя слюной, поползла вон из зияющей пещеры. Не успев даже как следует подумать, Мэтью затолкал челюсть обратно до щелчка. Талли продолжал глазеть с разинутым ртом на нового губернатора колонии.
– Я сказал, прошу садиться, – повторил лорд Корнбери, однако качание павлиньих перьев на его шляпке, судя по всему, загипнотизировало публику.
