Только одной вещи не найти на свете - Руис Луис Мануэль (читать онлайн полную книгу txt) 📗

Глаза великана скользили по тетрадным страницам. Эстебан, томясь скукой, обернулся к двери и принялся разглядывать изъеденную ржавчиной вывеску: «Сантьяго Берруэль. Ремонт часов». Тут он вспомнил, что и в прошлый раз чувствовал мерзкий желтый запах — запах жженой серы, — который доносился из задней комнаты и от которого у него сразу заложило нос. Солнце все никак не решалось высунуться, прячась за белыми грядами облаков. Наверняка опять пойдет дождь.

— Ваши часы еще не готовы, — сказал великан, ткнув пальцем в какую-то запись. — Это ведь «Ланкашир», так? Нет, они не готовы.

— Я принес их неделю назад, — напомнил Эстебан.

— Ну и что? — Тетрадь вернулась на полку, откуда незадолго до того вынырнула. — У меня были более срочные заказы. К тому же я ведь говорил вам, что «Ланкашир» починить довольно трудно.

— Ладно. — Подбородок Эстебана ткнулся в ворот куртки. — Когда мне зайти?

Великан, казалось, прикидывал, бледная рука почесывала шрам, наискось пересекавший лицо, — память о какой-то неприятной истории из прошлой жизни.

— Зайдите через неделю, — проговорил он наконец. — Посмотрю, что с ними можно сделать.

В антикварной лавке на углу появился новый постоялец; Эстебан остановился перед бюстом Адриана, который теперь украшал витрину и оттуда скуки ради наблюдал за прохожими. Сказать что-то определенное о материале было трудно — не то мрамор, не то алебастр. Бюст был установлен на дорическую подставку. Щеки у Адриана от времени покрылись трещинами. Все старые вещи действовали на Эстебана одинаково — внушали чувство острой тоски, ибо источали особый запах, как комната, долго простоявшая запертой, или пляж в дождливый день. Слишком литературно. Эстебан зашел выпить кофе, заглянул в три-четыре магазинчика, затем двинулся к дому Алисии, чтобы узнать, чем же закончилась история с городом и ангелом; но дальше площадки перед ее дверью ему пройти не удалось; палец долго давил на кнопку звонка, пока не стало ясно, что в квартире этот звонок никто не слышит. Алисия опять улизнула — где она, черт возьми, шатается в такой час? Наверняка бродит по книжным лавкам в поиске пищи для своих идиотских фантазий. А ведь они договорились встретиться и заняться переводом отрывков из треклятой книги. Он постучал в дверь костяшками пальцев: а вдруг Алисия принимает душ и звонка не слышит? Подождав еще немного, Эстебан решил возвращаться домой. Планы рушились, и вечер превращался в пустынную пепельно-серую равнину, когда совершенно некуда себя деть и нечем занять. Эстебан смирился с тем, что придется удовольствоваться романом Агаты Кристи, который лежит на ночном столике, рядом с картинкой, изображающей Пантеон Агриппы. На лестнице Эстебан приостановился, тряхнул пачку, выбивая последнюю сигарету, и увидел Нурию: она выходила из своей квартиры с двумя большущими мешками в руках. Эстебан сунул сигарету обратно в пачку и подхватил мешки, от которых пахло опилками и аммиаком.

— Вот спасибо! — сказала Нурия, вздернув остренький, как у мышки, носик, из-за которого она напоминала Эстебану персонажа Уорнер [14]. — Давай так: ты мне поможешь вынести мешки на помойку, а я угощу тебя кофе.

— Идет.

Мусорный контейнер никак не желал принимать еще двух постояльцев, тем не менее мешки удалось впихнуть в пространство между связкой картонок и пачкой грязных и липких журналов. Нурия и Эстебан, болтая о музыке, поднялись по лестнице. Они обсуждали, что лучше поставить: «velvet Uderground» или Баха. Все тот же острый запах аммиака, прелой древесины и лака плавал по гостиной, где совсем недавно, по всей видимости, разыгралась опустошительная битва: чашки и ложки валялись на полу рядом со столярными инструментами, а всего пару раз укушенный бутерброд лежал у печки и уже успел покрыться сажей. Толстый слой стружки устилал пол; правда, в некоторых местах роль ковра выполняли старые газеты. Через балконную дверь в комнату уже начали проникать отблески рекламных огней от кафе-мороженого, приютившегося в доме напротив. Рядом с балконом застыла деревянная фигура, покорно позволявшая покрывать себя слоем какой-то желтой — нечто среднее между медом и шафраном — жидкости. Это и была несчастная, покалеченная Дева.

— Не пугайся. — Нурия улыбнулась, на цыпочках пересекла гостиную и поставила диск. — Я как раз провожу обработку газом. Честно говоря, с этой Девой я намучилась.

— Могу себе представить.

Стараясь не свалить обернутую фольгой банку с красноватой пастой, Эстебан приблизился к Деве и увидел лицо с глубокой черной дырой вместо глаза, от жуткого зрелища у него закружилась голова и перехватило дыхание. При первых звуках «Восстаньте от сна» Баха Нурия спросила его об Алисии, и он почти механически буркнул что-то в овет; все его внимание поглотила Дева, и он, словно зачарованный, не мог отвести глаз от черной дыры на ее лице.

— Я принесу бумагу и ручку, и ты, если хочешь, напиши Алисии записку. Сейчас будет кофе.

— Давай.

Позднее, размышляя о том, что случилось (а он не раз прокручивал в голове события того вечера), Эстебан понял, что его завороженность искалеченной деревянной скульптурой следовало толковать лишь как прелюдию, пролог или, если угодно, предупреждение о том, что вскоре он обнаружит нечто иное, по-настоящему важное — для чего надо было только сделать шаг влево и глянуть сзади на накидку Девы, где под облупившейся краской обнаружилось бурое пятно в форме слона. Сперва, пока мысли его были заняты черной дырой, этим ужасным проломом на лице статуи, он ничего другого вокруг не замечал; но потом вдруг случайно метнул взгляд в дальний угол комнаты, где были кучей свалены журналы. И тут в голове у него что-то колыхнулось, огромная желто-черная воронка закружила его, затягивая в бездну, и он чуть не сел на пол. Затем почувствовал, как онемела скула, словно он сам дал себе пощечину, затем дважды хлопнул глазами и застыл с открытым ртом, потом приблизился и потрогал это самое. В углу, на подстилке из заляпанных гипсом газет, рядом с кипой журналов и бутылкой сока «JB», из которой торчала полусгоревшая свеча, стоял бронзовый ангел с вывихнутой ногой. Эстебан погладил поверхность крыльев, провел пальцами по волнистым волосам. Да, совершенно такой же ангел, как на гравюре, если, конечно, не считать размера; и еще — у левой ноги ангела притулился крошечный человечек, а вовсе не лев. Изваяние было не более полуметра высотой, в нем чувствовалось что-то барочное; этот ангел напоминал ангела с трубой на фасаде университета. В коридоре раздались шаги Нурии. Тут только Эстебан заметил, что на пьедестале выбито множество знаков: имя Азаэль, одна еврейская буква, два латинских слова «Dente Draco», греческие буквы, но он не успел их разобрать и перевести. Нурия протягивала ему синюю чашку, от которой руке сразу стало тепло.

— Нравится? — спросила Нурия. — Мне его только вчера принесли.

— Чудесный, — выдавил из себя Эстебан, все еще не веря собственным глазам.

— Восемнадцатый век. — Ложечка Нурии зазвенела в чашке, почти как колокол. — Надо почистить его и снять следы ржавчины с волос, а так он в очень приличном состоянии, сам видишь.

— А кто тебе его принес? Нурии вопрос явно не понравился.

— А тебе какое дело? — Она облизала ложку, и та заблестела, словно зеркало. — Знаешь, что такое профессиональная тайна? Я не собираюсь объявлять на всех углах имена своих клиентов.

— Ну ладно, ладно.

Две мысли с грохотом сшиблись у него в голове. Бронзовая фигура, стоявшая на газетах, швырнула ему под ноги загадку, но он не желал клевать на приманку; ангел требовал, чтобы Эстебан принял решение: отнестись с полной серьезностью к фантазиям Алисии либо заставить ее прекратить любые разговоры на эту тему, вернуть в пространство, где обитают все нормальные люди. И поговорить, наконец-то поговорить с ней. Теперь он получил веские доказательства — скульптура, которую он обнаружил в квартире Нурии, полностью разоблачала выдумки Алисии и ставила точку в этой истории. Но тоненький голосок продолжал взывать из глубины его души, голосок защищал Алисию, выдвигая сложные и путаные аргументы в ее оправдание. Всякий раз, когда Эстебан наталкивался на неприятную правду: Алисия обманывает его, обманывает всех окружающих, чтобы спастись от пытки памятью, — это вызывало у него приступ ярости, он сжимал кулаки и цедил сквозь зубы ругательства, но тотчас сам же опутывал себя паутиной возражений, перед глазами начинало маячить слово «возможно», ведь надо иметь очень убедительные улики, чтобы бросить камень… В таких делах нельзя допускать даже намека на ошибку.