Imprimatur - Мональди Рита (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗

Как бы то ни было, история уготовила Бюва лучшую долю, нежели Атто: аббат канул в безвестность, а Бюва – один из персонажей «Шевалье д'Арманталя» Александра Дюма-отца.

Я отыскал краткую биографию Атто (Archivio di Stato di Firenze, Fondo Tordi, n. 350, p. 62), составленную его племянником Луиджи спустя несколько лет после его кончины. Из нее явствует: Мелани состоял с Фуке в дружеских отношениях. Племянник свидетельствует, что между ними велась активная переписка. Жаль, что от нее не осталось и следа.

Атто находился в Риме, когда задержали Фуке. Как следует из рукописи, он бежал от гнева герцога де Ля Мейерэ, могущественного наследника Мазарини, который, застав кастрата, что-то вынюхивающего в его доме, попросил короля выслать его из Парижа. Однако по Парижу распространился слух, что он замешан в скандале с Фуке.

Осенью 1661 года Атто пишет из Рима Югу де Лионну, министру Людовика XIV.

Это письмо хранится в архиве Министерства иностранных дел в Париже (Correspondance politique, Rome, 142, p. 227 e sg., оригинал на франц. языке) и несет на себе печать глубокого горя. Написано оно нервным почерком, который вкупе с вымученным синтаксисом и ошибками передает состояние тревоги, в котором пребывал его автор.

Писано в Риме в последний день октября 1661

В своем последнем письме от 9 октября вы сообщаете, что беда моя непоправима и Король все еще зол на меня.

Написав это, вы вынесли мне смертный приговор; зная мою невиновность, было так бесчеловечно с вашей стороны хотя бы слегка не похвалить меня, ведь не можете же вы не знать, до какой степени я обожаю Короля и с какой страстью всегда ему служу.

Ежели бы Богу было угодно, чтобы я не любил так Государя и был бы более привязан к г-ну Фуке, чем к нему, тогда по крайней мере я был бы покаран справедливо за совершенное мною преступление и не сетовал бы, как я есть теперь самый несчастный из смертных, и нет надежды, что я когда-либо утешусь, поскольку отношусь к Королю не как к своему повелителю, а как к человеку, к которому питаю такую великую любовь, какая только может быть. Все мои помыслы были устремлены на то, чтобы служить ему верой и правдой и удостоиться его милости, не ища никаких выгод, и знаете —я бы не задержался так надолго во Франции, даже при жизни покойного кардинала [214], не испытывай подобной любви к Государю.

Душа моя не обладает стойкостью, достаточной, чтоб выдержать столь непомерное горе, свалившееся на меня. Я не смею жаловаться, не зная, кому вменить в вину такую немилость, и хотя мне кажется, Король весьма несправедлив по отношению ко мне, роптать я не вправе, ибо как ему было не удивиться, что я состою в переписке с г-ном суперинтендантом.

У него был повод счесть меня коварным злодеем, узнав, что я отсылаю г-ну Фуке черновики писем, адресованных мною Его Величеству. Он, безусловно, прав, осуждая и меня самого, и те выражения, к коим я прибегаю в посланиях к Фуке.

Да, мой бедный господин де Лионн, Король действовал по справедливости, объявив о своем недовольстве мною, ибо рука, творившая это, заслуживает того, чтобы ее отсекли, но сердце мое невинно, а душа безгрешна. Они всегда были преданы королю, и ежели он желает быть справедливым, то должен вынести приговор руке и оправдать душу и сердце, ибо Рука моя дрогнула от чрезмерной любви, переполняющей сердце. Дрогнула оттого, что ею двигало страстное желание быть подле своего Государя. А также оттого, что я счел г-на суперинтенданта лучшим и преданнейшим помощником Короля, осыпанным милостями, как никто другой.

Таковы четыре побудительные причины, повинуясь коим я писая г-ну Фуке, и нет ни словечка в моих письмах, которого я бы не мог так или иначе оправдать, и ежели королю будет угодно даровать мне эту милость, в коей никогда не было отказано ни одному преступнику, сделайте так, чтобы все письма были хорошенько изучены и я сам подвергнут допросу, чтобы я познакомился с тюрьмой прежде, нежели предстану перед судьями и понесу наказание, либо буду признан невиновным и оправдан.

Все послания, отправленные мною г-ну Фуке, относятся ко времени моей опалы, и это свидетельство того, что я не знал его ранее. В полученных от него записках не найдется ни денег, ничего другого, подтверждающего, что я числился среди пользующихся его пенсией. Я могу предъявить некоторые из его писем и показать на их примере, что он писал мне чистую правду, а поскольку он хорошо знал и то, что заставляло меня обращаться к нему, то отвечал мне – то ли правда так думая, то ли желая польстить, – что оказывает мне добрые услуги в отношении Короля и действует в моих интересах. Вот копия последнего письма, единственного, которое я получил с тех пор, что нахожусь в Риме. Пожелав иметь оригинал, вам нужно лишь сказать мне об этом…

Атто признается: когда он писал Королю, черновик отправлялся суперинтенданту! А ведь то были донесения агента Франции, адресованные не кому-нибудь, а Государю! Поистине смертный грех.

И тем не менее Атто отрицает, что в его действиях был злой умысел: по его собственному признанию, в переписке с Фуке он состоял уже после того, как впал в немилость, то бишь когда гнев герцога де Ля Мейерэ достиг точки каления и Атто потребовалось местечко, где бы укрыться (точь-в-точь как о том рассказывает Дульчибени).

В качестве доказательства Атто прикладывает к своему посланию копию письма, полученного от Фуке. Волнующий документ: суперинтендант пишет ему 17 августа 1661 года, за несколько дней до своего ареста. Это одно из последних обращений свободного человека.

Фонтенбло, 27 августа 1661

Получил ваше письмо от первого сего месяца вместе с письмом кардинала Н. Отписал бы вам ранее, когда б не лихорадка, две недели продержавшая меня в постели и отпустившая только намедни.

Предполагаю отправиться послезавтра с королем в Бретань и постараюсь сделать так, чтобы итальянцы более не перехватывали наших писем, поговорю об этом и с господином де Неаво, как только прибуду в Нант.

Не переживайте, поскольку я пекусь о ваших интересах, и хотя недомогание и помешало мне в последнее время беседовать, как обычно, с королем, я не забываю свидетельствовать ему рвение, с коим вы ему служите и коим он весьма доволен.

Это письмо доставит вам г-н аббат де Креси, можете ему доверять. Я с удовольствием прочел то, что вы передаете мне от имени г-на кардинала Н., и прошу вас заверить его, что нет ничего, чего бы я не пожелал сделать ради того, чтобы быть ему полезным. Прошу вас также передать мои заверения в неизменном почтении г-же Н. Я пребываю в полном ее распоряжении.

Заботы, которые тяготят меня накануне отъезда, мешают мне более детально ответить на ваше письмо. Пришлите мне записку относительно ваших пожеланий по пенсии и будьте уверены, я не забуду ничего, чтобы дать вам понять, каково мое к вам уважение и желание вам служить.

Если Фуке и впрямь обращался таким образом с Атто (оригинал, если и был, утрачен), было нетрудно снять с себя вину, показав эти строки королю. То, что объединяет кастрата и суперинтенданта, слишком двусмысленно и подозрительно: перехваченные письма, секретные послания, некий кардинал Н. (может быть, Роспильози, друг Атто?) и загадочная госпожа Н. (не Мария ли Манчини, племянница Мазарини, бывшая возлюбленная короля, также находившаяся в это время в Риме?).

Но более всего вызывает подозрение та возня, которая затеяна Атто и Фуке вокруг короля. Один тайно пересылает копии своих писем королю другому, а тот рекомендует его государю. Да и пенсия, выхлопотать которую обещает один для другого…

И все же, несмотря на свалившееся на Фуке несчастье, он не предает друга. Когда во время процесса его станут спрашивать об их взаимоотношениях, Фуке ответит уклончиво, чем спасет Атто от тюрьмы: протоколы заседаний в полной мере подтверждают это, как о том рассказывает Девизе.