Перст указующий - Пирс Йен (книги онлайн полные .txt) 📗
К тому времени мне уже было известно, что попавшая ко мне книга – это том Ливия, который разыскивали Уоллис и Кола, и который являлся ключом к неким зашифрованным письмам, переданным мне Джеком Престкоттом. Однако разобрать эту тайнопись было непросто; рассказывая об одержанной победе, я ни в коей мере не желаю умалить или как-либо очернить достижения доктора Уоллиса.
Поначалу я медлил и оттягивал не из уверенности в том, что любое добытое подобным путем знание не принесет мне добра; события тех дней столь тяжким грузом лежали у меня на душе, что я еще многие месяцы провел погруженным в меланхолию и вялость. По обыкновению я искал убежища среди книг и заметок, читая и снабжая примечаниями с жаром, какой едва в силах был сдерживать. Деяния давно умерших стали мне величайшим утешением, и я почти превратился в отшельника, лишь с преходящим интересом замечая, что моя слава как человека сухого и со странностями разрослась и стала непоколебимой. Полагаю, меня считали невоспитанным чудаком со скверным характером и раздражительным и кислым нравом, а я об этом даже не подозревал. Теперь это действительно так: я мертв для мира и с большим упоением беседую с умершими, нежели с живыми. Не находя себе места в моем собственном времени, я ищу убежища в прошлом, ибо только там я могу выказать чувства, какие не способен выказать своим современникам, которым неведомо то, что знаю я, и которые не видели того, чему я был свидетелем.
Мало что отвлекало меня от книг, и я был столь безразличен к обществу людей, что не заметил, как тает круг моих знакомых. Лоуэр постепенно перевел свои дела в Лондон и добился такого успеха (под покровительством Кларендона и благодаря смерти многих серьезных соперников), что получил место при дворе и взял в обычай держать не только прекрасный дом, но и карету с семейным гербом на дверце – за что его немало порицали те, кто считал это дерзким хвастовством. Однако это не принесло ему вреда, ведь богатые и высокородные любят, чтобы их лечили люди должного, на их взгляд, происхождения. Еще он выплатил приданое сестрам и восстановил положение своей семьи в Дорсете и тем снискал множество похвал. И хотя он опубликовал свой прекрасный труд о мозге, он больше никогда не проводил серьезных изысканий. Все, что он считал поистине благородным, сам поиск знания посредством опыта, он оставил в погоне за мирскими благами. Сдается, я – единственный, кто постигает горечь его успеха. Все, что свет почитает успехом, на взгляд Лоуэра было пустой растратой сил и несостоятельностью.
Мистер Бойль также уехал в Лондон и с тех пор в Оксфорд, приезжал, кажется, только дважды. Большей потери для города невозможно даже вообразить, потому что, хотя он никогда не принадлежал к университету, его присутствие все же озаряло его и принесло ему известность. Эту славу он увез с собой в Лондон и неустанно преумножал ее нескончаемым потоком замысловатых приспособлений и тем упрочил вечную память своему имени. И Локк тоже уехал, как только нашел себе теплое местечко, и он тоже оставил опыты ради мира и при этом вступил на столь опасную политическую стезю, что его положение стало вовеки шатким. Может быть, настанет день, и он достигнет славы, опубликовав свои труды, но с равной вероятностью его может унести за собой водоворот событий, и он закончит жизнь на виселице, если только посмеет вернуться из изгнания на наши берега. Время покажет.
Мистер Кен, что было неизбежно, получил приход, который достался бы доктору Грову, будь тот в живых, и тем самым как будто стал единственным, кто извлек выгоду из описываемых мной трагических событий. Переменившись, он превратился в хорошего человека, умеренного в набожности и известного благотворительностью. Все это явилось до некоторой степени неожиданностью, но иногда люди поднимаются над собой, чтобы соответствовать достоинству своего звания, а не низвергают его до собственного уровня. Такое – редкость, но все же случается достаточно часто, чтобы служить опорой и утешением. На благо всему человечеству мистер Кен, слишком занятый обязанностями, налагаемыми на него саном, оставил игру на виоле, за что всем нам следует возблагодарить тех, кто облачил его в епископскую мантию и этим благословил все творение Господне.
Турлоу умер несколько лет спустя и свои тайны унес в могилу – если не считать тех, какие, по всей видимости, скрываются в бумагах, которые он спрятал, чувствуя приближение болезни. Он был поистине удивительным человеком, и я весьма сожалею, что не был ему представлен. Я убежден, что он не только знал все тайны, о которых я говорю, но стоял за многими мерами правительства в те дни. Это может показаться странным, если вспомнить его преданность Лорду-Протектору, но он служил великому Кромвелю потому, что тот водворил порядок в нашей многострадальной стране, а Турлоу чтил порядок и цивилизованный мир более, нежели почитал людей, будь то король или простолюдин.
Доктор Уоллис изменился мало, но становился все более раздражителен и вспыльчив по мере того, как слабело его зрение. За исключением меня самого он, думаю, единственный, кто по-прежнему ведет ту же жизнь, какой жил тогда. Труды – по английской грамматике, по обучению речи немых, а также в самых запутанных и трудных для понимания областях алгебры, не постижимых ни для кого на свете за вычетом его самого и еще горстки математиков, – текут из-под его пера, а из его уст изрыгается поток порицаний и брани в адрес тех коллег, кого он всегда считал своими никчемными соперниками. У него много поклонников и нет друзей. Не сомневаюсь, он по-прежнему трудится на службе правительства, ибо годы не лишили его способности разгадывать тайнопись. Теперь, когда Турлоу мертв, а власть Беннета растаяла как дым, как это неминуемо случается с людьми от политики, один только старый король знает истинную тайну того, как обманули Уоллиса, как наговорили ему лжи, как выставили его глупцом.
И еще я.
Ведь я сам – и без посторонней помощи – расшифровал письмо, которое Уоллис перехватил на пути к Кола в Нидерланды, и раскрыл заключенную в нем тайну. Это было непросто. Как я уже говорил, я долгое время избегал даже глядеть на него и взялся за работу лишь много позднее, когда после чумы и пожара в Лондоне Оксфорд вновь наводнили несчастные, испуганные и ищущие пристанища люди. Я и сам был напуган, и только уверившись, что после долгого молчания эта история сгладилась из памяти всех заинтересованных сторон, достал письма из тайника под досками пола и попытался их прочитать.
Это, разумеется, было лишь начало. Работа, на которую доктору Уоллису понадобилось бы несколько часов, заняла у меня несколько недель, так как мне пришлось многократно изучить книги, прежде чем я понял принцип построения этого шифра. Простое объяснение, какое приводит в своей рукописи Уоллис, сберегло бы мне немало трудов и усилий, будь у меня этот манускрипт тогда, но доктор был единственным человеком, к кому я не мог обратиться за помощью. Но со временем я до всего дошел своим умом. Буква, с которой каждые двадцать пять знаков начинался шифр, была не первая подчеркнутая буква, и не следующая за ней, и не первая буква следующего слова, а вторая по счету помеченная. Шифр сам по себе нетруден и объясняется просто: он должен быть настолько доступен, чтобы малограмотный солдат на привале мог бы в мгновение ока написать письмо, будь у него нужная книга. В этом – весь смысл шифра.
И потому, как только меня посетила эта чудесная догадка, вся тайна писем открылась мне за одно утро. Понадобилось еще несколько месяцев, прежде чем я смог поверить прочитанному.
Как и обещал, я все уничтожил. Существует лишь одна копия сделанного мной перевода, и ее тоже я уничтожу вместе с этой моей рукописью, когда буду знать, что моя последняя болезнь уже на пороге. Я просил мистера Тэннера, молодого библиотекаря и ученого из университета, после моей смерти уладить мои дела, и сжечь эти бумаги будет частью его обязанностей. Тэннер – человек чести и свое слово сдержит. Пусть никто не скажет, будто я нарушил данное слово или открыл что-либо, что следовало сохранить в тайне.
