Миллион с Канатной - Лобусова Ирина (мир бесплатных книг .txt) 📗
— Глупость все это! — рассердился Туча. — Я тебя на Канатной в квартире Японца устрою. Я там иногда хожу. А твои люди под Фараоном.
— Под кем? — не поняла Таня.
— Под Фараоном. Бóльшая часть банды. Потолковать бы тебе с ним надо, если опять на дело пойдешь.
— Да не пойду я! — отрезала Таня. — Не хочу!
— А делать чего? Не проживешь, — пожал плечами Туча. — Ты вот что: сходи-ка до Фараона, покумекай, может, даст тебе людей. Работы за сейчас много. Смотри, время быстро пройдет...
Поздней ночью Таня вышла из пролетки, всматриваясь в покосившиеся, но ярко освещенные окна дома на Греческой, где жил Фараон. Подошла ближе. Из-за двери слышались громкие мужские голоса. Фараон явно был не один. Таня решила переждать, присев на небольшую скамейку в глубокой темноте. Минут через пять дверь хибары открылась, выпуская таинственного ночного гостя. Таня не поверила своим глазам! Это был Сергей Ракитин! Подождав, пока он растворится в ночи, Таня предстала перед Фараоном.
— Я ждал тебя, — он посторонился в дверях, и Таня вспомнила, что видела этого человека с Японцем, только звали его тогда как-то по-другому. — Ты работала с Мишкой, теперь будешь работать со мной. Будем брать банк, — решительно произнес он.
— Банк? Не круто ли? — В тесной комнате Таня увидела деревянные ящики под стеной — в таких перевозили оружие.
— Завтра обсудим, — Фараон явно хотел ее выпроводить, — приходи завтра.
— Зачем тебе столько оружия? — все же не удержалась Таня.
— Позже узнаешь. Потом. Ты завтра приходи...
На следующее утро Таня снова собиралась к Фараону. Ей очень не нравилась идея брать с ним банк. Но, похоже, особого выбора у нее не было...
Она уже выходила, как в дверь раздался резкий стук. Квартира на Канатной, обставленная с роскошью, нравилась ей, кроме всего прочего, и тем, что была уютной и тихой. И потому громкий звук больно ударил по нервам. Она открыла. На пороге стоял Туча, белый как мел.
— А я к Фараону собралась, — произнесла она, — проводишь?
— Не ходи туда! — Туча мотал головой и даже дрожал. — Не ходи... Прибили Фараона... На двери подвесили... Звери... Не ходи... Не надо тебе туда ходить...
Глава 8
Володя остановился, лишь приоткрыв дверь, вдруг проявив несвойственную ему нерешительность. Ему приятно было снова вдохнуть запах типографской краски, густо наполнявшей воздух комнаты. В редакции «Одесской жизни» действительно бурлила газетная жизнь, и только теперь, переступив редакционный порог, Володя понял, как не хватало ему этой обстановки. Несмотря на все печали и волнения, репортерская жилка в нем не угасла. Так же, как и все, кто хоть раз в жизни поработал в настоящей редакции газеты, Сосновский был обречен тосковать по этой обстановке до конца своих дней. И всю эту суматоху, суету, сумятицу, творческую зависть и вечные яркие вспышки сумбурной газетной жизни всегда носить в себе.
Все эти месяцы Володя ничего не писал. Он хотел было начать новый роман, но мысли не складывались в слова. К тому же отсутствовало главное — идея, ее у него просто не было. А значит, не о чем было и писать.
Роман этот, по мысли Володи, должен был быть об Аккерманских призраках, ну если не роман, то хотя бы повесть или расширенная статья. Но и тут ничего не вышло — потому что жизнь его кардинально изменилась из-за Тани, из-за разочарований и, черт возьми, из-за уроков французского, эта тема стала причинять ему физическую боль. Писать стало невыносимо. И после нескольких ночей бесплодных мучений Сосновский наконец-то оставил эти попытки. Но он продолжал тосковать о редакционной жизни. И против воли вспоминал даже зловредного редактора Хейфеца.
А потом к нему пришла идея. И даже первый успех — возможность сформулировать словами! Буквально за один вечер Володя сел и написал большой материал о том, что в городе кто-то таинственным образом убивает ближайших соратников Мишки Япончика, покойного бандитского главаря.
Писалось легко. Мысли четко укладывались в слова, и работалось ему с удовольствием, как в прежние времена. Сосновскому очень понравился результат. На следующее утро, перепечатав статью набело на печатной машинке, когда-то принесенной домой из «Одесских новостей», он решил вернуться в былую жизнь. Володя направился в редакцию самой крупной газеты города.
Как уже упоминалось, за несколько месяцев до белого восстания и появления деникинского десанта большевики принялись закрывать в городе газеты, в том числе и свои, красные. Связано это было с тем, что для них главным стало положение дел на фронтах, а не газетная пропаганда среди населения, как было раньше. И все силы были переключены на фронт, чтобы удерживать ситуацию любой ценой, а это было непросто, учитывая количество противников, в буквальном смысле слова окружившее их красное государство.
К тому же и деньги, все деньги нужно было перебросить на фронт, а не на печать газет. В Одессе с бумагой было плохо, поэтому большевики и принялись закрывать газеты, начав с «Одесских новостей».
Ну а после высадки белого десанта и установления власти ВСЮР в Одессе под эгидой генерала Деникина ситуация стала прямо противоположной. Первое, что сделали белые, это возобновили выпуск самых крупных газет. В городе стали печататься «Одесский листок», «Одесские новости» и «Одесская жизнь». Финансирование их было серьезным, газеты выходили с завидной регулярностью, и туда потянулись все бывшие сотрудники.
Сосновский хотел было пойти в «Одесские новости», но бывший коллега, успевший устроиться на службу в новую редакцию, сказал по секрету, что Володю не хотят там видеть, потому что среди офицеров стали известны его высказывания о большевиках. Сосновскому стало так противно, что он так и не переступил порога бывшей редакции. Тем более, что идти туда было не с чем.
Но теперь все изменилось. Теперь у него появилась история, да еще такая, какую в прежние времена у него оторвали бы с руками в любой крупной газете! Это был прекрасный козырь для возвращения в привычную, прежнюю жизнь, и Володя решил его использовать. Он не захотел идти ни в «Одесский листок», ни в «Одесские новости», а сделал ставку на «Одесскую жизнь», с которой ни разу не сотрудничал в прежнее время.
Написав статью, Сосновский набрался мужества и направился в редакцию. Она располагалась на Екатерининской улице — в бывших меблированных комнатах, — и занимала весь второй этаж. Переступив порог, Володя тут же с восторгом вдохнул знакомый запах типографской краски и утонул в шуме голосов.
В большой комнате было людно, тесно, накурено и шумно. За неимением мебели одни репортеры расположились прямо на подоконниках, выстукивая на машинке свои шедевры с такой скоростью, что из-под клавиатуры почти в буквальном смысле шел дым. Другие, сгрудившись вокруг круглого стола, о чем-то горячо спорили и бесконечно курили. Третьи рассматривали свежие гранки, принесенные из типографии, по ходу дела отпуская в адрес наборщиков далеко не лестные комментарии.
Среди тех, кто возмущался гранками, Володя разглядел яркую рыжеволосую барышню, кричавшую громче всех остальных и потрясавшую прямо над головой бумажными полосами.
— Это ж надо! Второй раз! Я этому придурку все выскажу! — вопила она. — Зарезать мою статью! Сократить на подвал! Да что же это, в самом деле!!
Ей вторили другие, такие же возмущенные голоса, и Володя с восторгом окунулся в знакомый омут газетной жизни.
Между тем барышня была красива, и против своей воли Володя ее отметил. К концу 1919 года в моду вошли короткие стрижки, и большинство женщин состригли волосы, наслаждаясь этой необычной модой. Но, как и большинству мужчин, Володе не нравились женщины с короткими волосами. Однако он предпочитал молчать. У барышни же были длинные вьющиеся волосы, чем она резко выделялась среди стриженых девиц, которых в комнате было достаточно.
