Палач приходит ночью - Шарапов Валерий (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT, FB2) 📗
Авторитет отца был для меня непререкаем. И воспринял я эти слова очень серьезно. Всей душой был готов принять, что наш народ однажды скинет буржуев со своей шеи, забудет о национальной вражде, станет брататься, вне зависимости от языка и крови. Только со временем уверенность эта сильно ослабла. Ведь националистических агитаторов становилось все больше. И я видел, как от одного упоминания о «Свободной Украине для украинцев» глазки некоторых односельчан радостно загораются, а от речей о диктатуре пролетариата и колхозах как-то сразу тухнут или отсвечивают подозрительностью. Это что же получается: наши люди за национальную свободу головы сложить согласны, а за диктатуру пролетариата – не особенно?
После той потасовки около школы мои противники долго боялись с разбитыми физиономиями на люди показаться. А к отцу пришел разбираться отец Купчика.
О чем они там говорили – не знаю. Но досталось мне по первое число. Правда, отец ни разу нас рукой не тронул. Однако сам голос его мог как воодушевлять, так и замораживать. Отчитал меня он так строго, что я готов был сквозь землю провалиться, а потом со вздохом произнес:
– Руки, сын, никогда не распускай первым. Если донести свою мысль словами не можешь, горячая рука только хуже сделает.
– Но он же враг? – все не мог угомониться я.
– А после оплеухи другом стал? Можно и руками махать, и стрелять, но для этого причина очень веская должна быть, а не детские обиды. Понял?
– Понял я все. Не буду больше, – сказал я искренне, потому как слово отца почитал за мудрость в последней инстанции.
Правда, мою уверенность поколебал старший брат, который после моего разговора с отцом прошептал заговорщически:
– Да правильно ты ему врезал. Молодец.
В общем, вынес я из той истории урок – бить стоит не когда тебе этого хочется, а когда очень надо. Вот только как это «надо» вовремя и правильно распознать?
Недруги теперь обходили меня стороной. Была у них шальная мысль гуртом навалиться, но подсчитали, что дорого обойдется. Отныне малолетние украинские националисты тихо жили своим узким кружком, секретно обсуждали друг с другом и с Химиком очень важные вопросы и все время заговорщически переглядывались, как будто уже решили, когда будут брать власть, гнать поляков и евреев. Выглядело это несерьезно. Но на деле все оказалось очень серьезным. Долго потом этот поганый кружок люди недобрым словом поминали.
Впрочем, заговоров, секретов и в нашей семье хватало. Отец давно был членом запрещенной в Польше Коммунистической партии Западной Украины – КПЗУ. Со временем в нее вступили и мои старшие братья. А меня на очередном тайном заседании приняли в комсомол. Вообще комсомольцев и большевиков в Бортничах и Вяльцах насчитывалось около полусотни человек – достаточно крепкая организация.
В четырнадцать лет со школой я закончил. Стал помогать отцу в кузне, заодно пристроился учеником в мастерскую по ремонту сельскохозяйственной техники. Погрузился с головой в комсомольскую работу: занимался агитацией, распространял листовки, выполнял отдельные партийные поручения. Считал себя опытным подпольщиком и ничего не боялся.
А зря не боялся. Иногда бояться полезно…
Пуля вжикнула где-то совсем рядом. Это был первый раз, когда в меня стреляли. И я буквально всем телом ощутил холод смерти, прошедший совсем неподалеку. И понял, что сейчас меня могли, да и должны были убить…
Глава третья
Да, смертельный холод от выстрела из полицейского карабина тогда прошел надо мной и ушел в сторону, не в силах развеять овладевший мной лихой азарт.
По партийным поручениям не раз доводилось мне выезжать из родного села, передавать товарищам по борьбе записки или сообщения на словах. Были задания и поопаснее.
Польские власти давили большевиков нещадно. Кидали в тюрьмы, не скупясь на длительные сроки. Немало коммунистов томилось в казематах. Вот и приходилось мне разными способами передавать туда весточки или получать оттуда сообщения. Интересно было. Кровь будоражила близкая опасность. И охватывало пьянящее, упоительное осознание своей личной значимости.
В тот день я подобрал брошенный из тюремного зарешеченного окна, выходившего на площадь, камешек с запиской. Вот только недооценил то, сколько вокруг трется шпиков и полиции. Послышалась отчаянная переливистая трель свистка. Я успел схватить сообщение и сделал ноги.
За мной бухали тяжелые полицейские сапоги. Сбивая дыхание, я мчался по мостовой. При этом воспринимал все как забавное приключение, эдакое спортивное мероприятие. Я же юный и сильный. Весь мир принадлежит моей отчаянной молодости и бурлящей энергии. Что со мной может случится, с самым ловким и быстрым?
Тут бухнул выстрел.
Переживать у меня времени не было. Я припустился еще быстрее. Вот только свистки теперь переливались трелью со всех сторон – меня брали в клещи. Вырисовывалась мрачная перспектива попасть в лапы врагов, и даже не обязательно живым.
Спасло то, что я всегда чтил старших товарищей и их уроки. А они напутствовали: перед любой, даже самой незначительной акцией надлежит тщательно изучить местность и присмотреть пути отхода. Я юркнул в заранее приглянувшийся тупик. Кошкой забрался на крышу. Распластавшись там, ехидно смотрел, как мечутся по улицам полицаи в поисках меня, преданного бойца мировой революции.
Вернулся я после этого задания здоровый, немного испуганный, но довольный собой. Впрочем, мне хватило соображения прикусить язык и не распространяться о своих приключениях. Только брату сказал, и мы оба решили, что отца информировать не обязательно.
Однако отец все узнал. Собрал на семейный совет всех, кроме матери. Лицо его было бледное и злое.
– Тебя пристрелить могли, Иван!
– Да плевое дело, – хорохорился я. – Было бы о чем переживать.
– Нет плевых дел! Есть наплевательское отношение!
Братья были пунцовые. Ведь это они подбили меня на задание. Хотя дело и правда казалось плевым, но ведь могло окончиться плохо.
– Если ввязался в авантюру, так продумывай все! – напирал отец. – А пока запрещаю тебе все эти подвиги! Подрасти! Поумней!
– А как же долг комсомольца?! – обиженно воскликнул я.
– Придумаем, как его выплачивать, – усмехнулся отец. – И не обязательно для этого совать голову льву в пасть!
Говорил он все это якобы грозно, но больше с надеждой. С тщетной надеждой. Он нас так воспитывал – быть стойкими бойцами. И в клетке его страхов за нашу судьбу удержать нас вряд ли было возможно.
Сам отец с детства был именно таким бойцом. Охочий до знания, умеющий работать руками, он быстро дослужился до мастера на заводе во Львове. Будучи одержимым идеей справедливости и равенства, вступил в КПЗУ, стал активным функционером. После массовых стачек и столкновений с полицией, а также голодных крестьянских выступлений, в которых принимал непосредственное участие, едва не был схвачен полицией. Пришлось срочно бежать из Львова. Осели мы в Бортничах, где у мамы родня.
Жили сперва очень тяжело. Это было начало тридцатых, только стал отступать страшный голод, косивший и Польшу, и соседние страны. Но мы выжили. Отец пристроился на первых порах на заводике в Вяльцах, а потом ему досталась от маминой родни кузница.
Партийную деятельность он не оставил. Приступил к формированию партийной, а затем и комсомольской подпольных ячеек. Уставший от панского произвола народ большевикам сочувствовал, так что ячейка укреплялась. Их заседания чем-то напоминали коллективные молитвы. Только «прихожане» не просили Бога о прощении грехов, а призывали на Западную Украину всемогущий СССР и добрую советскую власть. Заодно читали воззвания, партийную литературу, грезили, какая светлая жизнь настанет без панов.
Мне в селе нравилось куда больше, чем во Львове. Здесь мы не ютились в крохотной квартире, а имели просторный дом. Здесь вокруг простирались раздолья, дремучие леса, которые наполняли меня величественной земной силой. Здесь у нас была кузня. И я был счастлив, когда не только видел, как из грубых заготовок появляются прекрасные предметы, но и сам участвовал в процессе. Вообще, природа и металл – в этом было для меня свое личное счастье.
