В.В. Тетрадь с рисунками на полях - АНОНИМYС (полная версия книги .TXT, .FB2) 📗
Эндрю Джон Тимоти, умостившийся за письменным столом, калькировал чертежи и, увы, слушал отца вполуха. Он любил отца и жалел его, но невниманию Тимоти-младшего, скажем откровенно, имелись некоторые причины. Начать с того, что слезную эту историю Эндрю слышал уже не в первый раз и наверняка не в последний. Кроме того, его обуревали заботы куда более серьезные, чем мерзкие гринго, вероломно разрушившие русскую идиллию.
Бюро Швана, в котором он служил, к началу двадцатого века захирело и уже попросту дышало на ладан. Это означало, что в ближайшее время Тимоти-младший либо найдет себе новую работу, либо выйдет на паперть с протянутой рукой. Второй вариант пугал его не на шутку, тем более, что он собирался жениться на очаровательной Мэри Остин.
Конечно, в любви не деньги главное, скажет какой-нибудь мечтатель, и попадет пальцем в небо. Деньги важны даже для какой-нибудь скво [1] из племени шайеннов, а двадцатидвухлетняя мисс Остин была настоящей англо-саксонской барышней. Да, предки ее не приплыли на знаменитом корабле «Мэйфлауэр», который в тысяча шестьсот двадцатом году пристал к берегам Новой Англии и с которого на берег сошли отцы-основатели. Тем не менее, семья мисс Остин была вполне обеспеченной, и на матримониальном горизонте Сан-Франциско Мэри занимала весьма достойное место. Иными словами, недостатка в кавалерах она не испытывала.
И хотя мисс Остин явно выделяла мистера Тимоти из числа остальных ухажеров, которые слетались на юную и очаровательную барышню, как пчелы на мед, но должное впечатление требовалось произвести не только на девушку, но и на ее отца, мистера Уильяма Говарда Остина. Каких-то пару лет тому назад, когда лесопилка Тимоти-старшего работала исправно, особенных проблем с этим не возникло бы. Но сейчас положение сильно ухудшилось. Лесопилка сгорела, а сбережения Тимоти-младший все почти потратил на строительство и обкатку изобретенных им двигателей, которые, по его мысли, должны были принести ему славу нового Рудольфа Дизеля.
Впрочем, слава и деньги пока лишь неясно маячили на горизонте, ближайшие же финансовые перспективы инженера были весьма сомнительны. Вот почему Эндрю был сейчас так озабочен, так рассеянно слушал отца, и даже работа не могла отвлечь его от мрачных мыслей.
Отец же Эндрю, разумеется, ни о чем таком даже не догадывался. Он сидел в плетеном кресле, на столике перед ним возвышалась большая бутыль с вишневой наливкой, уже почти ополовиненная, сам же Тимоти-старший, охваченный приступом мизантропии, раздраженно щелкал желтым от табака ногтем по пустому стакану.
– Опять кто-то копался в нашей почте, – вдруг объявил он. – Это уже не в первый раз, сынок, это не в первый раз.
Эндрю оторвался от чертежей, лицо у него сделалось озабоченным.
– В почте? – повторил он. – Что-то пропало?
– Газеты все на месте, – отвечал Тимоти-старший, – но письмо от мистера Данди вскрыто. Ей же ей, я убью этого почтальона, не будь я Питер Майкл Тимоти!
– Не надо папа, почтальон тут не при чем, – хмуро проговорил сын.
– А кто же, по-твоему, при чем? – отец перевел на него внимательный взгляд.
Эндрю, конечно, мог сказать, что причиной всех странностей – его последнее изобретение, но воздержался. Не надо отцу ничего знать, у него и без того нервы ни к черту. Тимоти-старший между тем не успокаивался.
– Говорю тебе, тут орудуют какие-то мерзавцы. Ты помнишь, что было на прошлой неделе?
Эндрю, разумеется, помнил все. На прошлой неделе кто-то пытался влезть к ним в дом, однако взломщика спугнул отец. По счастью, с тех пор, как сожгли лесопилку, Тимоти-старший целыми днями сидит дома, чередуя выпивку с производством эскизов, на которых обрывистые берега Форта Росс соседствуют с фигурами индейцев, вооруженных луками и утыканных орлиными перьями.
Когда-нибудь он откроет отцу всю правду. Когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас надо во что бы то ни стало выдержать все испытания, и наградой ему станет богатство, и свобода, и Мэри, которую он поведет под венец. Впрочем, если дело пойдет так дальше, до этих славных времен можно и не дотянуть. Надо что-то делать – но что?
– Кругом одни беззакония, – говорил между тем отец. – И власти смотрят на них сквозь пальцы. Беззаконие, безнравственность, повальные забастовки и суфражистки – вот что погубит Америку. И не только Америку. Дело идет к концу света, попомни мои слова, сынок. И хуже всего то, что мы с тобой будем при нем присутствовать. Клянусь потрохами пророка Моисея, лучше бы меня пристрелили гуроны и вывесили мой скальп в своем вигваме, а их меднокожие скво сшили бы из того, что от меня останется, сумки и мокасины.
Эндрю, кажется, ничуть не удивился такому волеизъявлению, но лишь заметил, что гуроны в Калифорнии никогда не жили, их природные места обитания гораздо севернее, в Канаде.
– Ради такого дела могли бы спуститься и поюжнее, – ворчал отец, наливая себе новую порцию наливки. – А кто у нас жил?
– Не знаю, отец, не помню, – терпеливо отвечал Эндрю. – Пайю́ты, кажется, еще моха́ве… Уо́шо, йоку́ты.
– Не йокуты, а якуты – вот как правильно звать их по-русски, – сердился Петр Михайлович. – К черту такая жизнь! Пусть лучше с меня наши родные якуты снимут скальп, и пусть я героически погибну в индейских войнах, как и положено белому человеку.
Сын очинил затупившийся карандаш и заметил, что Петр Михайлович безнадежно опоздал: индейские войны закончились с десяток лет назад.
– Не-ет, они не закончились, – ворчал отец, – и не закончатся, пока есть хоть один скальп, который можно снять с белого человека. И, знаешь ли, сынок, в этом вопросе я на стороне краснокожих. Уж мы бы нашли с ними общий язык, да мы и находили, скажу по чести. Когда мы, русские, жили в крепости Росс, мы обращались с индейцами не как со скотом, который надо загнать в резервации, а как с людьми. Знаешь ли, кто жил там вместе с нами?
Отец морщил лоб и загибал пальцы, торжественно перечисляя, сколько народов селилось в этом новом Вавилоне, называемом крепость Росс.
– Первое – мы, русские. Потом – алеуты и эскимосы. И еще якуты – они приехали из России вместе с нами, чтобы немного отогреться здесь и отдохнуть от своих чумов. Променяли чумы на вигвамы, – тут Петр Михайлович смеялся тяжелым смехом, очень довольный незатейливой своей шуткой. – Кроме них тут жили финны, шведы, а также индейцы, обращенные в православную веру. Слышишь, сынок, в православную! Мы научили их правильно хоронить своих покойников, потому что в Судный день мертвые восстанут к новой жизни. А если покойников не похоронить как следует, тела их растащат лисы и койоты, и восстать им после этого будет ох как трудно! Ничего этого индейцы не знали, обо всем этом рассказали им мы, русские. И никто у нас не звал их краснокожими обезьянами, потому что еще в Евангелии сказано – несть ни еллина, ни индея, а только братья во Христе, перед которым равно трепещут любые макаки.
Тут он понижал голос и чрезвычайно конфиденциальным тоном сообщал, что в крепости Росс почти не было белых женщин, а людям ведь надо размножаться, на это справедливо указывал еще Господь Вседержитель, так что неудивительно, что в конце концов по крепости стали бегать маленькие креолы русско-индейских кровей.
– Вот такусенькие индюшечные креолы, – отец показывал пальцами пару дюймов, как будто изображал не обычных человеческих детей, а каких-то гусениц, – и все до единого говорили по-русски. Но мой отец, а твой дедушка уже полюбил русскую женщину. Господь благословил этот союз, и родился я. Но не всем так везло, да, не всем так везло. А индейцы, что ж, индейцы такие же люди, как и негры, и всей их вины только то и есть, что они дикие, как… ну, прямо как индейцы. Но, несмотря на это, мы им дали все, чем владели сами и научили всему, что знали.
Если верить Тимоти-старшему, краснокожие поначалу проявляли ужасную жестоковыйность: не желали верить в русского Бога, а верили в своего Великого духа, в томагавки, мокасины и прочие предрассудки, которые достались им от их варварских предков. Но русские все равно их не отвергли, нет, напротив, они научили их наукам, научили грамоте и ремеслам.
