Человек из красного дерева - - (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Он допил третью кружку и сделал знак официанту – показал три пальца: официант кивнул и убежал.
Понятно, что старший оперуполномоченный Застыров считался в этом баре почётным клиентом, имел скидки и идеальное обслуживание.
– Я в полиции двадцать пять лет, – сказал он. – С одна тыща девятьсот девяносто пятого. Знаешь, сколько сидело по лагерям в том году? Миллион двести тысяч. А сейчас сидит ровно в два раза меньше: шестьсот тысяч. За всю историю России так мало не сидело никогда. А почему? А потому что профилактика есть. Ты, земеля, верно поступил. Твоё имя нигде не всплывёт. Давай, пей пиво, сегодня всё за мой счёт.
– Не надо мне пива, – сказал я. – Домой тороплюсь.
– Так я тебя отвезу! – Застыров вдруг возбудился. – Ты прав, нечего тут рассиживать в будний день! Сейчас допью – и двинем. Заодно проверю дом.
– Это лишнее, – возразил я. – На маршрутке нормально доберусь. А тебе незачем крюка давать в семьдесят километров. И дом твой в порядке, я мимо него хожу каждый день. Там только надо бы во дворе убрать, после зимы…
– Поедем, – решительно повторил Застыров. – Я сам погляжу, что там во дворе.
Официант принёс три кружки. Застыров одну кружку подхватил, а две других попросил слить в бутылку, чтоб взять с собой.
На светящихся цветных экранах дело подошло к финалу: судья поднял руку окровавленного победителя; окровавленный проигравший шатался, его было жаль. Молодёжь утратила интерес к трансляции; некоторые пошли на выход, покурить.
– А всё равно показатели очень средние, – мрачно сообщил Застыров. – По области мы в числе отстающих. Я по шапке получаю регулярно, и очень больно. Мафию мы давно прижали, там проблем нет. Наркоманию тоже контролируем. Но бытовуха портит всю статистику. Они же как? – они напиваются – и убивают друг дружку. Или пьяный сын свою мать прибьёт, или пьяный муж – жену. Или пьяный дебил берёт кочергу и идёт к соседу выяснять отношения. Или наоборот, жена мужа поленом по голове двинет. Как я могу с этим бороться? Никак. Если человек пьёт – это не моё дело. Каждый третий случай – приезжие азиаты. Они вообще пить не умеют, нажрутся – становятся агрессивными. Низкая сопротивляемость к алкоголю. Что мне делать? Ничего. Бухло продаётся на каждом углу. А если муж жене нос сломал и зубы выбил, если он её ударил утюгом по голове, или чайником, или крышкой от кастрюли – я ему сразу 112-ю, часть вторую. И – закрываю. Как правило, все эти люди – конченые алкаши, и когда я их закрываю, они остаются без бухла, сухими, и у них крыша едет. У многих начинается белая горячка. То есть, когда я их закрываю на изолятор – я делаю доброе дело, я их протрезвляю. Посидит месяц или два – совсем другой человек. На суде плачет, клянётся, умоляет. Жена, которой он нос сломал, ему передачи носит, на свидания ходит, пишет судье официальную бумажку, что не имеет претензий…
Застырову принесли полуторалитровую флягу пива; Застыров возразил: он просил подготовить ему литр, а подготовили полтора. Официант, улыбаясь, объявил, что лишняя порция – бонус. Застыров рассмеялся.
– Коррупция? – спросил он.
– Подарок от заведения, – возразил официант.
– Ладно, – сказал Застыров, и кинул на стол деньги.
Я подхватил рюкзак и встал.
Молодёжь слегка притихла, наблюдая, как мы уходим. Оперативника Олега Застырова все знали. Либо боялись, либо уважали, либо просто шептали вслед: тот самый мент, держит весь город.
Мы сели в его машину и поехали; по пути Застыров мощно и с удовольствием отхлёбывал пиво из пластиковой фляги; машина у него была обычная мужская – потёртый внедорожник, внутри пропахший табачным дымом.
Застыров ехал медленно, на дорогу смотрел вполглаза, рулил небрежно, говорил много, сглатывая концы слов и помогая себе взмахами правой руки.
– Чтоб ты знал, земеля: наша деревня скоро расцветёт. Только это между нами. У нас будут делать новую дорогу, военную. Так называемую рокадную. В Беляево стоит военный гарнизон, стрелковый полк. В случае войны, чтоб им выдвинуться на федеральную трассу, – надо проехать через город. Это долго. Дороги в городе узкие, и их мало. В этом году за счёт бюджета решили строить новую дорогу, от Беляево – до трассы, минуя город. Чтобы, значит, этот стрелковый полк, на грузовиках и бэтээрах, вышел на трассу не за три часа, а за один час. Эта же дорога будет и транзитная, – все, кто едут из Москвы за Урал, будут огибать город по этой дороге и снова выходить на федеральную трассу. Но транзитный транспорт нас не колышет, нам главное, что сейчас мы до наших Чёрных Столбов едем полтора часа, а через два года будем добираться за двадцать минут. По проспекту – до рокадной, и по ней – конкретно до дома. На новой трассе будут автозаправки, с кафешками и всеми делами. Это всё – рабочие места. Наша деревня была в застое – а теперь из застоя выйдет. Люди начнут ездить чаще. Я сам буду ездить чаще. А может, и переберусь. В городе мне хорошо, но в деревне – лучше. Тихо, свободно. Детям тоже по кайфу. Жену уговорю. У неё – машина, ей какая разница, откуда ездить. Или будем на два дома жить: зимой в городе, летом – в деревне. Хотя зимой в деревне ещё лучше, чем летом, сам знаешь. И пьётся в деревне по-другому, свежий воздух, сколько ни выпей – с утра голова свежая. И вода лучше тоже. У меня колодец, вода такая мягкая, руки моешь – мыло смыть невозможно. А мы же все из воды состоим, на девяносто восемь процентов. Так учёные говорят. То есть какую воду ты пьёшь – такой ты и есть. Вот так, земеля, только учти – всё сказано только для тебя, не для афиши.
– Понял, – ответил я. – Разумеется.
Потянулись холмы, сосновые леса, я смотрел, любовался, слушал и не слушал.
Застыров остановил машину на обочине, вытащил из-под сиденья синий полицейский проблесковый маяк, воткнул провод, фонарь поставил на американский манер – на торпеду перед лобовым стеклом; засверкало ярко, тревожно; подмигнул мне и вышел – по малой нужде; пиво выхода всегда требует.
Проезжающие мимо рядовые граждане притормаживали, любопытствуя, зачем посреди леса мигает опасная полицейская сирена – но видели только мужика на краю придорожной канавы.
Справив пивную надобность и тщательно застегнув штаны, Застыров вернулся в машину, невероятно довольный – как будто выиграл в лотерею. Выключил маяк, с рёвом двигателя стартанул с обочины, продолжал деловой монолог:
– Хорошо бы, конечно, к нам в Столбы подвести газ. Это да. Это будет победа, сто пудов. Но газа там при нашей жизни не будет, сразу предупреждаю. Я видел областной генплан, по этому плану газификация нашего района в ближайшие пять лет не предусмотрена. А где пять лет, там и десять. Район не считается перспективным. Ничего там у нас нет: четыре деревни и три глухих леса. Трубу можно протянуть только на коммерческой основе, за счёт жителей, а их у нас – три с половиной пенсионера. И если я, например, соберу богатый народ, человек десять, или двадцать, кто заинтересован, у кого дома́ в наших деревнях, – если все мы вложим по миллиону, в рублях, – всё равно не хватит, чтобы протянуть трубу. Там ломовые деньги, неподъёмные. И договориться невозможно. Даже я, со всеми своими ментовскими ксивами, не могу влезть в эту систему. И не хочу. Противно, неохота. Там такие жирдяи, с ними говорить – всё равно что говно жрать. Я дровами буду топить, из принципа. Я всю местную районную мафию знаю, кто дровами занимается, у меня на всех давно дела заведены. Захочу – у меня будут дрова бесплатно пожизненно. Мне газ – пофигу. Я дедов дом никогда не брошу. Годы идут, у меня уже давно яйца седые, а в этот дом тянет. Я знаю, это всё – блажь и дурь. В городе жить удобнее, по-любому. Горячая вода, ванна. Посудомоечная машина. Дворник во дворе снег чистит. Мусор вывозят по графику. “Скорая” приезжает за пять минут. Это бесспорно. Но я всё равно хочу в деревню. Там будет всё моё. Уже план готов. Я баню поставлю, и собак заведу. Южнорусских овчарок. Давно собираюсь. В квартире их держать нельзя, в квартире они с ума сходят. Только на свежем воздухе, в вольере. И ещё летний домик хочу построить во дворе, потому что когда дети вырастут – они будут приезжать большими компаниями, с девчонками. Шашлык-машлык, ну ты понял. Через двадцать лет я буду старый пердун, а они – взрослые люди. Должен же я что-то им оставить, какой-то кусок земли? А не просто четыре стены в железобетонном доме?
