Портрет миссис Шарбук - Форд Джеффри (бесплатные серии книг txt) 📗

На следующий день я сидела в отцовском кабинете, на диване. Отец вдруг повернулся ко мне и сказал: «Лу, сходи-ка к матери, спроси, нет ли у нее бечевки. У меня тут накопились старые записи — нужно их связать». Я пошла исполнять поручение — сначала поискала мать на кухне, потом в спальне. Казалось, ее вообще нет дома. Я надела сапоги и пальто и вышла из дома посмотреть, не пошла ли мать за водой или в туалет. День стоял ясный, немного теплее обычного — первый знак того, что весна не за горами. В обычных местах матери нигде не было, и тогда я пошла в лабораторию. Там — тоже никого. За домом я обнаружила бельевую веревку — на половине ее висела часть свежевыстиранного белья, остаток все еще лежал в плетеной корзинке. Я подошла поближе и увидела уходящие в лес следы материнской обуви. Тут в мои мысли ворвался волк, и я с криком бросилась в дом.

Отец снова взял ружье. Он запретил мне выходить из дома, и я закрыла за ним дверь на засов. Из окна кабинета я смотрела, как он под голубым небом пробирается по снегу в направлении к лесу. Ожидание было нелегким, мне все это время хотелось сорвать медальон с шеи и зашвырнуть его куда подальше. Тогда я впервые поняла, что тайна Двойняшек — это не благодать, а скорее проклятие. Жаль, что я тогда не поддалась этому порыву. Не знаю, сколько времени прошло — десять минут, полчаса, несколько часов. Наконец тревога моя стала невыносимой, я побежала к входной двери и отперла ее. Я вышла из дома и в этот момент услышала где-то далеко-далеко, словно шепоток Двойняшек, крик матери и сразу же за ним — звук выстрела. Я сделала два шага в сторону леса, и в этот момент раздался второй выстрел.

Я встретила отца в нескольких ярдах от кромки леса. Он едва волочил ноги, словно в тисках безмерной усталости. «А где мама?» — спросила я. Он словно пребывал в прострации, а цвет его лица был мертвенно-белым. Он покачал головой и сказал: «Ее забрал волк, и я пристрелил волка». Я поняла — это означает, что мать мертва, и заревела. Мой отец прижал меня к себе и тоже заплакал. С этого момента начался его умственный и физический закат. Любопытно, что он совпал с закатом и последующей гибелью империи Оссиака. Трагедии-двойняшки.

— И тело вашей матери так и не было найдено? — спросил я и, бросив взгляд на страницу этюдника, увидел, что набросал не женщину, а волка.

— Нет, мистер Пьямбо, как и труп волка. Но я вам скажу, что весной, когда мы собирали наши вещи и готовились к спуску и возвращению в Нью-Йорк, в коробке, стоявшей в уголке лаборатории, я обнаружила широкополую шляпу и шубу из шкуры животного.

Я попытался было задать миссис Шарбук довольно очевидный вопрос, но не успел я вымолвить и слова, как она оборвала меня.

— Кстати, Пьямбо, — сказала она, — куда это вы ходили в воскресенье в такой ливень?

Ее вопрос застал меня врасплох, но через секунду я, придя в себя, спросил:

— А откуда вы знаете, что я куда-то ходил?

— Я видела вас на Бродвее. Я проезжала в своем экипаже и мельком заметила вас. Мне показалось, что вы были с этим другим художником — он еще пишет марины. Райдер.

— Вы меня видели? — спросил я.

— Конечно. А на прошлой неделе вы сидели у Делмонико — пили вино со своей подружкой мисс Райинг. Я сидела за соседним столиком. — Сказав это, она после некоторой паузы издала короткий смешок, словно эта мысль пришла ей в голову с запозданием.

Ее признание поразило меня, и, пока во мне боролись гнев и ощущение, что меня предали, я пытался восстановить подробности того вечера. Я порылся в памяти — ресторан, платья и костюмы, сигарный дым, серебро, хрусталь, но все люди, включая и официантов, были словно безликими. Потом дверь открылась, и в комнату вошел Уоткин. Я дрожащими руками тихо собрал свои вещи и вышел.

ПОДАРОК РЕБЕНКА

В трамвае, направляющемся к центру, мне наконец удалось совладать со своими эмоциями, и я спросил себя — а какие у меня есть основания полагать, будто миссис Шарбук так уж страшно меня оскорбила? Она играла на мне, как на свистульке, и любой ее образ, созданный в моем воображении, должен был быть основательно проникнут склонностью к садизму, — но имело ли для нашего договора значение то, что она шпионит за мной? Давала ли ей обещанная мне сумма право знать мою жизнь во всех подробностях? И тут я понял — больше всего в этой ситуации выводит меня из себя тот факт, что ее присутствие в мире неуловимо, словно потерли усыпанную алмазами лампу, когда-то в древности принадлежавшую султану, и на свободе оказался злокозненный джин. Пока я знал, где она находится, — за ширмой, в этой тихой комнате, — загадка имела свои пределы, и я мог предпринимать попытки, пусть и самые неудачные, решать ее на моих собственных условиях. Миссис Шарбук в этой ситуации имела такой же статус, как, скажем, персонаж книги, некая мифологическая фигура, а я всего лишь должен был стать ее иллюстратором. Но теперь она пустилась странствовать по миру, а это подразумевало определенную материальность, которая в то же время не была связана с определенным местом. Моя заказчица могла оказаться кем угодно — женщиной, которая сидела рядом со мной, молоденькой девушкой, идущей по улице. Не исключено, что она переодевалась в мужскую одежду, а потому вполне могла быть кондуктором трамвая. Я бессчетное число раз был на спектаклях Саманты и видел, как убедительно мужчины изображают женщин и женщины — мужчин. И поскольку миссис Шарбук могла оказаться кем угодно, то я мог подозревать ее в каждом. Волосы у меня на голове встали дыбом, когда я почувствовал, как обволакивают меня снаружи и изнутри тонкие щупальца паранойи. Я чувствовал их у себя на шее, в желудке, в каждом биении сердца и в конечном счете запутался в густой паутине устремленных на меня взглядов. За мной, вне всяких сомнений, наблюдали.

Я обвел взглядом моих попутчиков — может, кто-то из них, мужчина или женщина, невольно выдаст себя, обнаружит в себе мою заказчицу. Я вышел из трамвая задолго до моей остановки, чтобы прогуляться — на улице я не ощущал вокруг себя замкнутого пространства, в котором трудно дышать. Под открытым небом я в меньшей степени был выставочным экспонатом и тешил себя хотя бы той мыслью, что свободен в собственных передвижениях. Из галантерейного магазина вышла совершенно незнакомая мне женщина, одарила меня мгновенной улыбкой и кивнула. С какой стати? Я неодобрительно нахмурился ей в ответ, и она быстро отвернулась. Куда бы я ни посмотрел, я видел пару направленных на меня глаз, и груз этих взглядов в конце концов заставил меня остановиться. Толпа обтекала меня, как поток воды обтекает большой камень, а я поворачивался, пытаясь увидеть всех тех, кто видит меня. Чтобы успокоиться, я сомкнул веки и ощутил, что весь этот кишащий людьми миллионный город вперился в меня своими глазами.

Почувствовав, что голова наконец перестала кружиться, я снова открыл глаза и обнаружил, что передо мной стоит мальчишка лет шести-семи в шапочке и поношенном пальто. Его пухлые щечки были красными от холода, а улыбка говорила об отсутствии по меньшей мере трех зубов. Я подумал было, что мальчишка попрошайничает, потому что он протягивал мне руку. И только сунув руку в карман за мелочью, я понял, что он протягивает карточку.

— Мне уже заплатили, — сказал он и сунул бумажный квадратик в мою руку.

— Что ты делаешь? — спросил я. — Что это?

Прежде чем я успел закончить свой второй вопрос, мальчишка исчез, юркнув в водоворот толпы. Я попробовал было проследить, куда он бежит, но через секунду он затерялся среди людей. Мне быстро стало понятно, что я в буквальном смысле выставляю себя сумасшедшим, препятствуя движению людей по тротуару. Я быстро пошел вперед. И только оказавшись в уединении и безопасности Мэдисон-Сквер-парка, я сел на скамейку и обследовал подарок, полученный от мальчика. Перевернув белый прямоугольник, я увидел написанные чернилами слова — послание неровным, дергающимся почерком. Я целую минуту разглядывал написанное, прежде чем смысл этих слов дошел до меня.