Нюансеры (СИ) - Олди Генри Лайон (читать книги онлайн без TXT) 📗
– Пусть делится. За беспокойство платить надо.
– Верно говоришь. Сыскать, потом записать[7].
– За что? За подставу?
– Подстава – чухня. За гастролёром иной грешок: не зашёл на хазу, не уважил. Слова доброго не сказал. Подставу простить можно. А то, что весовыми пренебрёг... Не помилую, Гамаюн.
– Это уж какой расклад выйдет, Лютый.
– Да какой тут расклад?!
– Ты на меня глотку-то не дери. Ежели Гастон сам куш отдаст... Тогда Бог с ним, пусть ноги делает. Треть ему оставлю, на пропой. Не отдаст – твой он, Лютый.
О Филине с Ёкарем весовые забыли, словно тех и не было в горнице. Ох, накаркал! Вспомнили.
– Слыхали, шпана?
– Ничего не слышали, ничего не видели! – поспешил заверить Филин.
Он очень старался, чтобы голос не дрогнул.
– Глухие, ё!
Гамаюн усмехнулся – впервые за весь разговор.
– Видал, Лютый, какие ушлые хлопцы пошли? Шелупонь, а с понятием. Возьмёшь под крыло? Из твоих, вроде, кого-то замели?
Лютый поскрёб шрам на скуле:
– Видно будет. Первое дело – гастролёр.
– Дело говоришь. Вы двое, слушайте сюда. Пошустрите по городу, Гастона зорьте[8]. Найдёте – сами не лезьте, сорвётся. Срисовали, в берлогу проводили – и мухой сюда метнулись. Вкумекали?
– Ну, ё! Как бог свят!
– Тогда кыш отседа!
– Сыщете Гастона, – вслед пообещал Лютый, – к делу пристрою.
Отбежав подальше от хазы, Филин с Ёкарем, не сговариваясь, укрылись в подворотне. Без сил привалились спинами к грязным стенам, долго курили – не могли накуриться.
– Давай сами Гастона споймаем! – вдохновился Ёкарь. – И Гамаюну доставим, ё!
Герой, подумал Костя. Бова Королевич. Как и жив ещё?
– Споймал мужик медведя, а тот его не пускает. Смерти ищешь? Нам с тобой до Гастона – как до луны раком. Найдём – не отсвечиваем, делаем, что велено.
– Велено-мелено...
– Накосячим – каюк нам. Понял?
– Понял, ё, – Ёкарь угрюмо шмыгнул носом. – Чай, не дурак.
2
«Не извольте беспокоиться!»
Брекекекс. Брекекекс. Брекеке...
Полы скрипят, сказал себе Клёст. Скрип-скрип, скрип-скрип. Брекекекс, согласился рассохшийся паркет. Насчёт того, что у Монне всегда есть места, фраер не соврал. Насчёт подержанной мебели – тоже. Подержанная? Это ещё мягко сказано. Полы распевали псалмы, кресло трещало, как берёза на лютом морозе, грозясь развалиться под рисковым седоком. Дверца одёжного шкафа едва не выпала, когда Миша попытался её открыть, а потом с трудом встала на место. Кровать стонала блудницей от малейшего шевеления постояльца; случалось, что и от глубокого вздоха.
В гостинице суеверный Клёст сперва справился, есть ли свободные апартаменты. Да, отдельные. Да, без соседей. Без котов, битых окон, плесени, сырости, духоты, протекающего водопровода. И лишь когда служитель клятвенно заверил, что апартаменты есть, а всего названного в них, слава Богу, нет – лишь тогда Клёст соизволил (в сотый раз за день!) назваться для записи в книге:
– Суходольский Михаил Хрисанфович...
Пока служитель, высунув от усердия кончик языка, чиркал пером, Миша осматривался. Ковровая дорожка вытерта. Стойка обшарпанная. Обои выцвели. Штукатурка на потолке – в тонкой паутинке трещин. В углах пыль, паутина. Зато тепло и не дует, в кои-то веки. По холлу бродил мужчина армянской наружности, без шапки и в расстёгнутом кожухе. Горбоносое, чуть смуглое лицо, усы аккуратно подстрижены «в щёточку». Под кожухом – длинный кожаный фартук с большим карманом. Из кармана выглядывал сапожницкий молоток с узким бойком и сдвоенным зацепом-гвоздодёром.
Чем тут занят сапожник?
Армянин смахивал на путевого обходчика – он изучал холл с целенаправленной сосредоточенностью. Так же обходчик идёт вдоль состава, заглядывает под вагоны, простукивает каждую буксу. Вот сапожник цокнул языком, передвинул облезлый стул. Раздёрнул ветхие занавески на окне, выходящем на улицу. Колупнул ногтем стекло, кажется, остался недоволен. Повернул шпингалет, но открывать окно раздумал. Переместился дальше, снял со стены картину – мазня, речной пейзаж – перевесил на свободный гвоздь двумя аршинами левее. Отошёл, полюбовался. Вернулся, поправил. На взгляд Миши, теперь картина висела криво, но сапожника результат устроил.
На месте служителя Клёст давно выгнал бы бездельника на мороз. Но служитель если и поглядывал на сапожника, то с поощрительной улыбкой, как если бы армянин подрядился к Монне художником-оформителем.
– РТА, – ухмыльнулся служитель.
– Что?
– РТА. Разъездной торговый агент. Вы, значит.
Миша наклонился к дураку:
– У вас нездоровая тяга к сокращениям?
Бледный как мел, служитель рассыпался в извинениях. Шутка уже не казалась ему такой смешной, как вначале.
– Ваш номер одиннадцатый, налево по коридору. Вот, пожалуйста, ключ. Приятного вам отдыха.
Принимая ключ с деревянным номерком, на котором стояла цифра «11», Клёст оглушительно чихнул.
– Пошлите кого-нибудь в аптеку, пусть купит ивовой коры. Кипяток у вас найдётся? Мне нужен отвар от простуды.
Он положил на стойку серебряный полтинник:
– Сдачу оставьте себе за труды.
– Не извольте беспокоиться, – полтинник исчез в мгновение ока. – Всё сделаем в лучшем виде!
Войдя в номер, Миша понял, что счастлив.
* * *
Клёст был свято уверен: стоит ему добраться до кровати, и он мигом провалится в вожделенный сон. Что ему скрипы, стоны, шорохи, когда глаза слипаются, а тело молит об отдыхе? Но стоило Мише раздеться до кальсон и исподней рубахи, как откуда-то задул предательский сквозняк. Мишу сотряс такой озноб, что зубы буквально выбили мёрзлую барабанную дробь. Поджимая пальцы на зябнущих ступнях, он прошлёпал к окну, проверил: всё заперто и заклеено на зиму, ниоткуда не дует.
Из дверей? Вроде, тоже нет.
Хрипло бранясь, Клёст нырнул под одеяло, укутался как мог. Полегчало, но теперь чёртов сквозняк бу̀ром лез в выставленное кверху ухо. Миша укутался с головой – сделалось душно. Выпростал наружу голову, кое-как пристроил угол одеяла, чтоб прикрыл ухо. Всё это время кровать под ним стонала с отчаянием смертника, откликаясь на малейшее движение.
Когда же он начал задрёмывать, то сквозь полуприкрытые веки углядел в кресле человеческую фигуру. Мертвец! Кассир! Клёст подпрыгнул, кровать взвыла белугой, и стало ясно: нет, не кассир-телефонист – фраер из «Астраханской».
Как он пробрался в номер?!
– Что же это вы, Михаил Хрисанфович? – фраер с вальяжностью закурил, сощурился недобро. – Торговым агентом сказались, а? Да ещё нашего славного товарищества! Разве вы в шерсти разбираетесь? Не верю я вам, голубчик, нет, не верю, и не просите. Ну-ка, ответствуйте: сколько нынче стоит пуд шерсти мытой, но некрашеной, а сколько крашеной?
Миша хотел было увильнуть – мол, зависит от того, какого качества шерсть, и какой краской покрашена – но горло забил плотный ком: из шерсти мытой-крашеной, не иначе! Язык присох к нёбу, губы онемели.
– Вот и выходит, что обманщик вы, Михаил Хрисанфович, – фраер выпустил дым через ноздри и заколыхался в кресле в такт с клубящимся облаком. – Натуральный лжец! Мало того, вы грабитель и убийца с птичьей кличкой. Пора тебе в клетку, Клёст. Отлетался!
И завизжал пронзительно:
– Не верю! Полиция! Держи-и-и его! Вяжи-и-и его!
Уже понимая, что это дурной сон, Миша дёрнулся бежать – и проснулся. Ошалело заморгал, выпутываясь из липких объятий морока. Понятное дело, в кресле никого не обнаружилось, а за окном, на знакомой визгливой ноте, отчаянно скулила побитая собака.
Когда скулёж затих, Клёст попытался заснуть снова. Но едва мутная дрёма овладела им, как по рельсам оглушительно прогрохотала конка, и сон в испуге бежал прочь. Миша заворочался, ему сделалось жарко, он с трудом выпутался из одеяла, как из нового кошмара. Не прошло и минуты, как его накрыл озноб, пришлось опять лезть под одеяло...
