Сапфировая скрижаль - Синуэ Жильбер (читаем книги txt) 📗
— У вас есть доказательства? Вы пытались расшифровать эти символы?
Менендес изобразил покаянный вид.
— О, я пытался, и как! С того самого момента, как вы доверили мне эти листки, я все время их анализировал. Мне удалось разобрать некоторые пассажи, но, увы, большая часть мне пока недоступна. — И поспешил оправдаться: — Нужно также принять во внимание, что вы предоставили мне слишком мало времени. — Он продолжил: — Посмотрите на этот фрагмент: Но, увы, целое стоит не больше раба. Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его, и выпали внутренности его. По зрелом размышлении, мне кажется, я понял, кто скрывается за этим описанием.
Торквемада с Альваресом навострили уши.
— Но, увы, целое стоит не больше раба. Согласно заповедям Моисея, плата за жизнь раба составляла тридцать шекелей или сто двадцать денье. «Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников». — Он прервался и спросил: — Видите, к чему ведет автор?
— Не идет ли речь об Иуде? — предположил инквизитор.
— Совершенно верно. И словно чтобы отмести все сомнения, автор подтверждает это фразой: «Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его». Это глава первая стих восемнадцатый Деяний Святых Апостолов. Совершенно очевидно, что тут описано…
На сей раз ответил Альварес:
— Самоубийство Иуды?
— Именно! — ликующе воскликнул Менендес. — Вы поняли, по какому принципу сформулированы эти Чертоги?
— Весьма хитроумно, — признал Торквемада. — Но какое отношение имеет Иуда к Бургосу?
Менендес снова погрустнел.
— Понятия не имею. Чтобы это выяснить, нужно расшифровать весь Чертог.
Инквизитор схватил листок и потряс им перед носом Менендеса.
— Здесь есть одна фраза. Фраза, которая проходит красной нитью через все тексты. Да славится И. Е. В. Е. в царствии его, и так далее. Я не каббалист, но мне кажется, что она — ключ к этой криптограмме. Вы пытались ее изучить?
— Конечно. И вы совершенно правы, говоря, что она — ключ, потому что именно благодаря ей мы знаем количество городов. Вы позволите? — Он забрал листок у Торквемады и громко прочитал: — Да славится И. Е. В. Е. в царствии его. Имя есть 4. Тут мы получили важную информацию. «Имя есть 4» означает, что четыре города отделяют действующих лиц от конечной цели. Слово «Имя»…
— И. Е. В. Е. Эти инициалы… Почему? Каббалист смутился:
— Этот тетраграмматон напрямую связан с иудаизмом.
— Но что еще?
— Иудеи никогда не произносят имя Бога, потому что, согласно их вере, имя это непроизносимо по определению. Насколько мне известно, со времен зарождения иудаизма и вплоть до второго или третьего века до рождества Господа Нашего именно тетраграмматон использовали, упоминая Создателя. Позже его заменили на Адонаи или Иахве. Не так давно некоторые христиане, читая Библию в оригинальном варианте, прочли этот тетраграмматон как Иегова или Яхве. Однако на самом деле этот тетраграмматон начался с неопалимой купины. И. Е. В. Е. — имя, выбранное Богом, чтобы открыться Моисею через слова «я тот, кто я есть» или «я то, что я есть». Во времена талмудистов мудрецы долго спорили по казавшемуся им фундаментальным вопросу: какие из имен Господа дозволительно писать, произносить или стирать, ежели они написаны на бумаге? И пришли вот к какому решению: семь имен можно писать, но не стирать: Эль, Элохим, Эхиех, Иахве, И. Е. В. Е. , Саваоф и Шадай. Все остальные божественные имена…
— Я достаточно наслушался по этому вопросу! Чушь, бредни… — Торквемада резко встал и принялся нервно мерить комнату шагами. — Вывод таков. Перед нами некий план. План, поделенный на восемь этапов. Бургос — один из них. Четвертый.
— Пятый, — поправил Менендес. — Поскольку у нас есть три так называемых малых Чертога, и один главный. Не знаю, какой смысл в этой градации, но было бы логичным предположить, что до Бургоса еще четыре города.
— Допустим. А пока что перед нами два вопроса: к чему или кому ведет этот маршрут? И почему Абен Баруэль, будучи сам евреем, счел нужным втянуть мусульманина в это дело? А еще у нас есть предположения, которые высказал нам слуга этого мусульманина. Предположения, исполненные угрозы. Главное я услышал: «Крушение всей политической и религиозной системы, которая правит Испанией с установления Инквизиции».
— Прошу меня простить, фра Торквемада, — вмешался Альварес. — Он также слышал, как один из этих двоих сказал: «Если это так, то вы отдаете себе отчет, что мы имеем дело с самым невероятным, самым чудесным приобретением за всю историю человечества? Бесценным сокровищем. Доказательством бытия Бога!»
Инквизитор скорчил брезгливую гримасу.
— Предпочитаю даже не задумываться над этим. Это совершеннейшая глупость и абсолютно не вписывается в общий смысл. Нет. Больше никаких сомнений: мы на пороге серьезных событий. Кто-то пытается — не знаю, каким образом — дестабилизировать страну и Церковь.
Он снова сел и задумался.
Наконец, через несколько минут, показавшихся его собеседникам вечностью, он спросил Альвареса:
— Вам известно, где находятся сейчас эти двое?
— Пока нет, фра Торквемада. Как вы приказали — и благодаря полученным от того слуги сведениям, — я пустил людей по следу. Но потребуется некоторое время, чтобы фамильяры их обнаружили. Все, что нам на данный момент известно, — Гранаду они покинули.
— Разыщите их. Разыщите, но будьте осторожны… — Конец фразы он произнес очень медленно и отчетливо: — Я не хочу, чтобы их задерживали или чтобы с ними что-то произошло! Я ясно выразился? — И властно повторил: — Чтобы ни один волосок с их головы… — И закончил: — Ну а я знаю, что мне следует делать.
Альварес знаком незаметно показал соседу, что пора ретироваться. Направившись к двери, они незаметно переглянулись. В голове обоих мелькнула одна и та же мысль: что же затеял Великий Инквизитор?
No me ha dejado. Она меня не покинула.
Эта фраза, произнесенная Альфонсо эль Сабио два столетия назад по поводу верности ему Севильи во время борьбы короля с его сыном, доном Санчо, все еще звучала в могучих стенах, возведенных маврами.
Севилья, как прекрасный цветок, выплывала перед кораблями, скользящими по водам Гвадалквивира. День близился к концу, но в эстуарии еще кипела бурная деятельность. На правом берегу Великой реки, между Торре-дель-Оро и Пуэрта-Триана, Ареналь был завален брусом. Склады ломились от товаров со всего света. На этой вечной ярмарке двое мужчин видели снующие корабли, либо уходящие к варварским берегам, либо возвращавшиеся со Средиземноморья.
Мавры с галер, лоснящиеся от пота такелажники, мулатки-гадалки, солдаты, водоносы, генуэзские судовладельцы, голландские капитаны, венецианские моряки… Здесь смешались богатство и слава, нищета и бесчестье.
Вдоль дебаркадеров лежали готовые к погрузке ткани из Кастилии, изразцы из Трианы, надушенные перчатки из Оканы или Сьюдад-Реаля, шелка из Гранады.
Эзра с ибн Саррагом миновали Ареналь и пытались пробраться сквозь толпу.
— Тьфу ты! — пропыхтел шейх. — В жизни не видел столько чернокожих!
Раввин покосился на него:
— Странно слышать подобное заявление от человека, чья кожа… довольно темная.
— Моя кожа, возможно, и темная, мой дорогой ребе, но не эбеновая! Посмотрите на этих людей!
— По-моему, если их кожа и вызывает у вас эмоции, то лишь потому, что окружающие нас стены слишком белые. А если серьезно, то вам ведь отлично известно, что эти люди — в основной своей массе те несчастные, которых привезли из Гвинеи, чтобы обеспечить Европу рабочей силой. Они даже вполне могут быть из семьи вашего верного Сулеймана. Ну, того самого, который испарился с вашей копией рукописи.
— Валяйте, защищайте нечестивцев!
— Да нет же! Если уж чему удивляться, так это богатству одеяний некоторых. Смотрите, — раввин указал на человека в толпе, — да он просто увешан шелком, вышивкой и кисеей.
