Тайна стоит жизни - Фаткудинов Зуфар Максумович (книги полностью .TXT) 📗
«Видимо, в одном из этих дворов поджидали Горошкина, — прикинул майор. — Для чего тогда Чмо определил Косолапому столь точный маршрут движения к магазину? Ведь есть и другая, более короткая дорога».
Горошкин, всего скорее, выполнял роль наживки: исчезнет он по пути к магазину или пристани — значит, на него клюнули. А отсюда вывод: все обитатели табора под наблюдением, дабы не просочилась информация о засаде. А отсюда совсем уже нетрудно догадаться, что рация найдена. Если бы они обнаружили наблюдение за Косолапым после разговора с цыганкой, вывод был бы тот же. Чмо, по-видимому, шел по пятам.
Галямов, очнувшись от размышлений, спросил:
— Где вы, Горошкин, взяли наган?
— Чмо дал перед тем, как пошел на дело.
— Кого вы знаете из его дружков?
— Не знаю никого. Он о себе ничего не рассказывал.
— А откуда его знал Бугай?
— Тоже не знаю. У нас лишних вопросов не задают. А сам он мне не рассказывал. Говорил: «Чмо вор в законе и очень хитер и опасен. Чуть что — перо в бок, и панихиду не успеешь заказать».
— А вы его не боялись?
Косолапый криво усмехнулся:
— Да я любую шпану заделаю. Монеты могу гнуть руками. Пасть порву и ему, ежели нужда появится.
— Дело не всегда в физической силе, Горошкин. Пока что он сделал тебя шестеркой: бегал у него на подхвате. Чмо тебя вместо себя подставил под гибельные статьи.
— Когда выйду на волю, верну ему должок. За мной не пропадет.
— А ты не дожидайся — то время далекое. Верни сейчас.
— Подскажи, начальник, как?
— Куда делся Бугай? — вопросом ответил Галямов.
— Мне Чмо говорил, будто его ваши кокнули в мае месяце. Сам я видел его в числах двадцатых. Бугай и Чмо, кажется, брали вдвоем сельмаг в Ключищах. Потом они захаживали в одну малину в Ивановском переулке. Мне как-то Бугай об этом проговорился. Обещал и меня туда взять.
— Куда он, этот Ивеев, еще ходил?
— Вроде хаза у него была на Вахитовской. Там он пасся у Наталки-хваталки. О ней я слышал от Гнутого, пока тот не загремел в начале мая. Она и его там согревала. Баба, говорят, фартовая, но жутко жадная: под грабительские проценты сдает угол и себя. Мне там было делать нечего: копья нема — в клифах карманы худые. А в долю ни к кому не хотел идти. Думал на работу устроиться.
Майор улыбнулся про себя, услышав, с каким недовольством произнес преступник слова: «грабительские проценты».
— Бедные воры и грабители, бедные уголовнички! Оказывается, находятся ж такие бессовестные люди, которые их самих грабят, — вслух произнес Галямов. — Плохие это люди, правда, Горошкин?
Тот молчал.
— Эх, Горошкин, Горошкин. Понимаешь, что ты и подобные тебе жутко мешаете простым людям спокойно жить и работать? Вот представь, что твоя мать, сестра или брат заработали честным трудом деньги, строили, исходя из них, какие-то планы. И вдруг приходит субъект, который отнимает это кровно заработанное, еще бьет их за то, что отнимает, а иногда и убивает. А за что? Ты мне скажи, за что, Горошкин? За что он им рушит их личные планы, рушит счастье, ломает судьбу? Мы, Горошкин, не можем мириться с такой вопиющей несправедливостью. Не для этого отцы и братья делали революцию двадцать три года назад.
Галямов встал, нервно заходил по камере. Потом, немного успокоившись, снова сел и продолжил допрос.
Горошкин не знал, где находится Космач. Хотя и слышал, что тот «работает» в том же стиле: один, без помощников. А вот о Дюде Хлебном Косолапый кое-что поведал.
— Дюдя Хлебный, говоря производственным языком, многостаночник. Он — верткий фармазонщик, облапошит, глазом не моргнет; средней руки «домушник», да и с мокрушниками корешится. Видел я его один раз с Гнутым. Они кореши. Этот Дюдя Хлебный, как мне трекал Гнутый, был лютый до бабцов. Его принимают в малинах города. Сорит деньгой — бабы и любят.
— А он знает Чмо?
— Не могу ничего прояснить на сей счет, начальник. Вроде знал. Наверно, знал: Чмо ведь тоже не евнух при гареме персидского шаха. Любитель шикануть по высшему разряду. Я сейчас вспомнил: Бугай как-то об этом толковал, когда звал меня в кабак.
— Значит, он сказал, что с ним будет Чмо?
— Вроде так.
— А почему ты не пошел?
— Я ж толкую тебе, начальник, копья не было, на мели вертелся. А в долг — не люблю. Потом как шавку на веревочке поволокут на мокрое дело: будешь дуба давать на стреме. А навару — котлов не купишь. Вишь, начальник, без них хожу, — Косолапый потряс в воздухе здоровой рукой. — Время не засекаю.
— Горошкин, ты хочешь сказать, что не совершал убийства?
— Начальник, я тебя на понт не беру. Мокрыми делами — ни-ни. Матерью клянусь. Ни один фрайер об этом не скажет. Даже стукачам нечего о Косолапом сбрехнуть.
Позднее показания Горошкина во многом подтвердятся. При опознании Чемизов покажет на Косолапого, что именно ему продал велосипед. Этого не отрицал и преступник. Таким образом, история с велосипедом, который был использован неизвестным радистом, отчасти прояснилась.
По показаниям того же Косолапого разыскали в колонии строгого режима Гнутого. Тот назвал адреса злачный мест — в Ивановском переулке, на Ярославской улице, а также где проживает Наталка-хваталка, к которой частенько залетала разная блатная шушера.
Гнутый сказал, что Абдулова Ленариса по кличке Дюдя Хлебный в дело брал сам Чмо. Из его показаний следовало, Дюдя Хлебный не имеет, как перекати-поле, постоянного пристанища. Живет с разными женщинами, в основном крутится у Наталки-хваталки. Часто ошивается в малинах.
О Космаче толком ничего не знал.
Установили наблюдение за злачными местами и за Наталкой-хваталкой — Натальей Хватовой.
В райотделе милиции узнали, что притон в Ивановском переулке прикрыли две недели назад. Арестовали лишь хозяйку дома.
Наблюдение в течение недели не дало результатов: ни Чмо, ни Дюдя Хлебный на горизонте не появились. Где-то на исходе второй недели поступил сигнал с Ярославской улицы от участкового уполномоченного: в деревянном доме барачного типа, стоящем на отшибе в конце улицы — за ним велось наблюдение, — поселилась большая группа туристов из района. Несколько комнат барака с отдельным входом использовались одним из местных предприятий в качестве гостиницы для приезжих. Часто это заведение пустовало.
Лейтенант Зарипов, дежуривший в тот день, решил проверить приезжих. Сквозь закрытые ставни барака темноту прорезали лишь тонкие, как лезвие сабли, полоски света, отражавшиеся в небольших лужах. Через щели ставен ничего нельзя было рассмотреть. Из помещения доносились отдельные неясные звуки.
В коридор, который вел в комнаты для приезжих, было не попасть: дверь оказалась запертой. Тогда лейтенант через другой подъезд проник в коридор коммунальной квартиры, оттуда поднялся по деревянной лестнице на чердак барака. Включил электрический фонарик и, осторожно ступая, двинулся к люку, через который можно было проникнуть в коридор общежития.
Люк оказался запертым изнутри на металлическую задвижку. Деревянная крышка сильно рассохлась, и в образовавшийся зазор между крышкой и потолком можно было просунуть пальцы.
«Пожалуй, задвижку можно будет отодвинуть обычными ножницами», — подумал Зарипов.
Лейтенант приложился ухом к щели. Откуда-то справа доносились пьяные мужские и женские голоса.
Из ближайшей комнаты отчетливо слышались слова какой-то хулиганской песенки.
Заглушая все голоса, могучий пропитой бас зарычал:
— Ох, тяжело на свете без нагана...
Внизу, как раз напротив люка, в полутемном коридоре два субъекта, пересыпая речь жаргоном отпетых уголовников и нецензурной бранью, выясняли отношения, хватая друг, друга за грудки. Появившаяся женщина тщетно пыталась их разнять. Звук ее шагов растворился в шуме, который донесся из распахнутой двери комнаты. Почти тотчас свирепо загрохотал пьяный бас:
— Ша, падлы! Раздухарились фрайера! За глотку надо мусоров брать, а не корешей из кодлы!
«Что-то не похожи эти отдыхающие на подшефных колхозников, приехавших знакомиться с памятниками культуры города, — подумал лейтенант Зарипов. — Нужно немедленно вызывать оперативную группу».
