Амалия под ударом - Вербинина Валерия (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Орест стал с жаром доказывать, что он никогда не забывал о ней. Наконец Муся согласилась приютить у себя кузена, но с условием, что он будет вести себя прилично и ни с кем не будет ссориться.
– А то я вас знаю, сударь! Стоит кому-то что-то не так сказать, как вы его уже к барьеру тащите. Стыдно вам должно быть, князь, стыдно! Вы же все-таки лучший стрелок в императорской гвардии, должны держать себя в руках! Вот!
И Муся, закончив этот реприманд, гордо вскинула голову. Все засмеялись, и громче всех смеялся Орест.
– Так его, так его, Мари! – одобрил Гриша. – Пусть знает, что у нас тут приличное общество, не то что в Петербурге каком-нибудь!
Неожиданно смех Ореста перешел в судорожный кашель. На щеках его выступили красные пятна, он кашлял и никак не мог остановиться. Амалия хотела подать ему свою чашку с молоком, но от волнения опрокинула ее. Гости растерянно умолкли. Не раздумывая, Амалия схватила чашку Муси и подбежала к Оресту.
– Вот… Пейте, и вам станет легче!
Через силу князь сделал несколько глотков. Амалия села рядом с ним, обхватив его за плечи, и держала чашку у его губ. Наконец Орест перестал кашлять. Тяжело дыша, он уткнулся лбом в ее плечо.
– Спасибо, – хрипло пробормотал он. – Мне… мне уже лучше.
Амалия опустила руки и поставила чашку на стол. Отчего-то ей стало неловко. Они сидели здесь, вдвоем… ну да, почти что обнявшись. Усилием воли девушка отогнала от себя эту мысль. «Вздор! Я просто хотела помочь ему! Ведь я-то знаю, чем могут закончиться подобные приступы…» Орест поднял голову, вытер рот тыльной стороной руки и заставил себя улыбнуться.
– Все в порядке, господа, – сказал он делано безразличным тоном. – Со мной такое бывает. Ничего страшного.
– Тебе надо лечиться, – пробормотал Митя.
Глаза Ореста сузились.
– Чахотка не лечится, Митенька. – Князя перевел дыхание. – Итак, господа, какие у нас планы на сегодня? Может быть, поедем на охоту?
Глава 11
День прошел как-то бестолково. Муся условилась с Митрофановым, что на следующее утро он начнет писать ее портрет, после чего принялась за деятельные поиски натуры. Своенравной барышне Орловой виделось нечто вроде «Портрета императрицы Евгении с фрейлинами» кисти Винтергальтера: группа дам в великолепных платьях сидит на траве на фоне весьма идиллического пейзажа. Вместо фрейлин предполагалось изобразить Амалию и друзей Муси. Однако, когда сама Муся в бело-голубом платье в мелкую полоску попыталась присесть на траву, оказалось, что та пачкает материю, и вообще, сидеть на сырой земле чрезвычайно неудобно. Тогда девушка обратилась за советом к друзьям. Емеля Верещагин предложил нарисовать ее на фоне особняка, но художник возразил, что тогда на картине поместится только часть дома, или же придется сделать фигурку заказчицы очень маленькой, чтобы была видна вся великолепная усадьба. Такой вариант Мусю никак не устраивал: как-никак, она желала иметь свой портрет, а не изображение дома. Поэтому поиски подходящего фона затянулись. Комнаты были найдены слишком неживописными, сад – банальным, зато беседка среди рябин весьма приглянулась Митрофанову, и он объявил, что лучше им ничего не найти. Сошлись на беседке, после чего художник ушел.
К обеду прибыли Алеша Ромашкин и коннозаводчик Никита. За столом собралось десять человек: две барышни и восемь кавалеров. Надо сказать, что Муся была добрейшим существом на свете, но тут она не смогла устоять перед искушением. Искоса поглядывая на Амалию, она спросила у Мити Озерова, который только что выдал длинное рассуждение о женской красоте:
– Скажите, Митенька… Вот если бы вам нужно было выбирать между мной и Амели – кого бы вы выбрали?
Озеров покраснел. Как и большинство интеллигентов, он плохо переносил, когда споры из области чисто абстрактной сферы переводились в конкретную.
– Однако! – пробормотал, сочувствуя ему, весьма озадаченный Гриша.
– Но, Мари, – попробовал вывернуться Митя, – ведь это же дело вкуса, так сказать…
– Я понимаю, понимаю, – закивала Муся. – Так кого бы вы выбрали?
– Так, – бодро встрял журналист, – я голосую за Марию Ивановну.
Искрящийся признательностью взгляд был ему наградой.
– Спасибо, Эмиль! – пропела Муся.
– А я голосую за Амалию Константиновну, – неожиданно подал голос Саша Зимородков. Обычно в компании он предпочитал молчать, и никакими усилиями из него нельзя было вытянуть ни слова.
– Присоединяюсь, – неожиданно поддержал его Гриша.
Муся широко распахнула глаза.
– А, предатель! На помощь! Обижают! А еще называется – друг детства!
– Ну так детство давно кончилось, Машенька, – флегматично отвечал Гриша, запихивая в рот большой кусок пирога и облизывая пальцы.
– И поэтому ты ответишь за свои слова, – торжественно объявил Никита. – Не волнуйтесь, Мари, я на вашей стороне.
– Растопчешь меня копытами своих лошадей? – поинтересовался студенистый Гриша.
– Даже не сомневайся! – задорно отвечал Никита.
– Требуются подкрепления! – выкрикнул Гордеев. – Митя, что ж ты молчишь?
– Честное слово, это просто глупо, – протестовал литератор. – Но если уж вы настаиваете, то я считаю, что Амалия Константиновна…
– А по мне, лучше барышни Орловой нет никого на свете, – высказался Алексей Ромашкин, блестя стеклами своих очков.
– Так-так! – воскликнул журналист. – Трое против троих. Ну же, господа, что вы? Свет мой, зеркальце, скажи…
– Я всегда считал сказки Пушкина довольно вульгарными, – кисло сказал Полонский.
– Ну скажите! Скажите! Скажите! – настаивала Муся, ерзая на месте от возбуждения.
– Голосую за панну Амалию! – весело бросил Орест.
– А я за Марию Ивановну, – тотчас ответил Евгений.
– Стало быть, ничья, – подвел итог Верещагин. – Поздравляю вас, барышни!
– Бяка! – проворчала капризница Муся, грозя князю пальчиком. Она не умела проигрывать, ей непременно хотелось во всем быть самой первой, самой лучшей, самой несравненной. – Вы меня совсем не любите, кузен!
– Ну что вы, Мари, – серьезно ответил Орест. – Я вас обожаю!
И в доказательство своих слов он взял ее руку и поцеловал ее.
– Flatteur![28] – сказала Муся, но руку не отняла. – Между прочим, ты так и не сказал нам, за что ты убил бедного Виктора.
Отчего-то при этих словах Гриша Гордеев едва не поперхнулся.
– Да так как-то получилось, – беззаботно ответил князь. – Слово за слово, и пошло.
– Вы же цивилизованный человек, – вырвалось у Мити. – Неужели можно вот так просто убивать других людей?
Серо-зеленые глаза Ореста сделались изумрудными.
– Витгенштейн тоже мог убить меня, – тихо напомнил он. – Мне кажется, ты об этом забываешь, Митенька.
– Дуэли – просто глупость, – сердито сказал литератор. – Варварский пережиток, ничего более.
– Господа, – медовым голосом вмешалась Амалия, – хотите еще чаю?
Журналист поглядел на часы и поднялся с места.
– Куда вы, Эмиль? – окликнула его Муся.
– Работать, – важно ответил тот. – Редакция ждет моих материалов.
Муся надулась.
Нет, Верещагин ничуть не лгал: даже в отпуске он продолжал исправно снабжать газету своими статьями и как раз сейчас сочинял серию душераздирающих очерков под общим заглавием «Русская деревня». Надо сказать, что Емельян Верещагин был самый что ни на есть прогрессист, патриот и свободолюбец, но почему-то, глядя на него, вас так и подмывало стать ретроградом, космополитом и душителем свободолюбцев. Слова «наш народ», «святая Русь» и «русская душа» так и сыпались с его уст; он мог в пять минут разъяснить вам национальную идею, губительный характер самодержавия и особое место Российской империи среди мировых держав; за десять минут он бы с точностью до вершка измерил глубину пропасти, в которую империя катилась ныне, а за пятнадцать… О, нет! Страшно даже помыслить, что мог сотворить этот неглупый и беспринципный молодой человек за четверть часа! Сейчас, покинув компанию друзей, он поднялся к себе в комнату, сел за стол и, посматривая в окно на заливные луга и опрятно одетых мужиков и баб, стал бойко строчить о том, как разваливается и нищает община и как помещики-кровососы выжимают из народа последние соки.
