Пароль не нужен - Семенов Юлиан Семенович (книга бесплатный формат TXT) 📗
ВЛАДИВОСТОКСКИЙ ИППОДРОМ
Прекрасны дни приморской осени. Солнце не жарит; воздух густой – резать можно, светлый, пляжи усыпаны телами купающихся, порыжелая тайга по склонам сопок высветлена и кажется звонкой и гулкой.
Трибуны ипподрома в эти дни забиты до отказа.
– Вы чувствуете вокруг нечто толстовское? – спросил Фривейский Исаева. – Бега, Каренина, детские проблемы человеческой верности и родительских привязанностей. Как все это давно было, господи…
Они сидели в ложе возле правительственной трибуны. Спиридон Дионисьевич, как доверительно объяснил Фривейский, сейчас за городом – подписывает контракт с фирмой «Унси» по вывозу древесины из бухты Ольги для спичечных фабрик Японии. Николай Дионисьевич с Ванюшиным приглашены купцом первой гильдии Бриннером на яхту «Светлана». Бриннер сегодня празднует день рождения своего младшего сына Юлия. Сероглазый крутолобый красавец-мальчик – любимец самого богатого человека Приморья. Там же, у Бриннеров, американский консул, от которого ни на шаг не отходит французский атташе. По-видимому, генерал Тачибана поручил ему наблюдать за американцем – не договорился бы о чем с Меркуловым-младшим.
Фривейского узнавали. Военные козыряли ему, штатские, еще издали содрав котелок, почтительно торопились пожать руку личному секретарю премьера.
– Объявляю второй заезд, – прокричал в громадный мегафон ведущий. – Вместо Смарагда, объявленного в программе, пойдет Изидра под управлением жокея Рооша.
– Изидра ничего, – прилаживая бинокль, сказал Фривейский, – пожалуй, я буду ставить на нее.
– Не советую.
– Отчего?
– Она стоит в первой четверти.
– Откуда такие сведения?
– Слишком резва. Молодость я ценю в женщинах, в лошадях мне ближе опытность.
– Ах вы, повеса, – улыбнулся Фривейский, не отрываясь от бинокля. – Но какие стати, послушайте! Нет, нет, я играю Изидру.
– Пари?
– Зря вы… Имейте в виду – выиграю.
– Может быть. И тем не менее. Я сегодня буду три раза играть на пари и четыре раза на тотализаторе.
– Отчего такая странная цифра?
– В сумме получается семь, а семерка похожа на лебедя.
– Исаев, вы пишете стихи?
– Не вгоняйте меня в краску.
– Сколько ставите против меня?
– Десять долларов.
– Не сходите с ума. Пять – от силы. Мне жаль вас. На кого вы?
– Я сыграю на Савредону.
– Господа, – обратился Фривейский к двум генералам из генштаба, сидевшим рядом, – прошу вас быть свидетелями того, как я отговаривал Исаева от пари.
Фривейский отошел к окошкам тотализатора и поставил деньги на свою лошадь. Исаев видел, как крепко были зажаты билеты в маленькой и потной руке секретаря правительства. Не жарко, а у него все одно испаринка на висках проступила. Это значит – волнуется Фривейский. А как же ему не волноваться? Он не купец, у него доходы только от кабинетной работы.
Прозвучал колокол. Кони приняли старт. Ипподром сначала исподволь, сдержанно, а потом все ровней и ровней начал шуметь – поддерживали фаворитов: каждый своего. Лица некоторых зрителей застыли, другие враз употели до серебряной испарины на лбу, третьи орут что есть мочи. Исаев аж на стул вскочил, вопит, руками над головой машет; Фривейский, наоборот, вдавился в свое кресло, сжался комочком.
Казалось, что лошади еле-еле бегут – так обманчиво видится с трибуны все происходящее на гаревой дорожке. И то, что жокеи стегают по крупам взмокших лошадей, и то, что коляски их раскачивает из стороны в сторону, словно челноки на волне – так стремительна скорость, набранная, за три первые четверти круга, и то, что они гортанно кричат на лошадей злыми голосами, – все это кажется декоративным, как и средневековые наряды наездников.
Первой пришла Изидра. Фривейский вытер лицо тугим платком голландского полотна.
– Ну-с, – сказал он тонким голосом, – денежки просим на ладошку!
– Алчны вы.
– Ух, алчен! – хохотнул Фривейский. – Господа, извольте засвидетельствовать от сплетен – я предупреждал Исаева и отговаривал от пари.
Генералы завистливо смотрели на Фривейского, который всеми силами старался скрыть радость. Но она прет из него: деньги, выигранные на бегах, – особые деньги, они будто сухое шампанское – легки, игристы, хмельны.
– Послушайте, Макс, – впервые за все время знакомства назвал его Фривейский по имени, – а вы, оказывается, игрок?!
– Вы близки к истине, – усмешливо ответил Исаев.
– Ну, продолжим наши игры?
– Я ставлю на Реганду-вторую.
– Это кляча. Снова проиграете.
– Пари! – предложил Исаев.
В это время к Фривейскому подбежал толстенький мальчик в гольфах – пальцы потные с обгрызенными розовыми ногтями в дешевых перстнях. Мальчик трется возле конюшен, продает фаворита. Аполлинэр говорил, что мальчик порой уносит по тысяче и больше. Наклонившись к Фривейскому, мальчик что-то быстро прошептал тому на ухо.
– Да? – переспросил Фривейский. – Точно?
Мальчик шепнул что-то еще, быстрое, и убежал к кассам тотализатора. Фривейский, побледнев, достал из кармана толстую пачку ассигнаций и заторопился следом.
– Фаворита получил, – услыхал Исаев презрительный шепот генералов у себя за спиной.
Фривейский вернулся быстро и сел на краешек стула.
– Так как же быть с пари? – спросил Исаев. – Или бойтесь?
– Мне неловко обыгрывать вас. Но вообще стоит проучить за дерзость: в другой раз не будете своевольничать; на ипподроме меня следует слушаться. Тысячу долларов в пари берете? И ни центом меньше.
Генералы почтительно рассмеялись. Исаев молчал.
– То-то… Испугались, Макс?
– Отчего! Нет. Пари принято, Алекс.
Исаев поднялся и, чувствуя спиной, как трое смотрят на него, пошел к тотализатору и поставил на Реганду.
– Она ж ни разу не приходила, – сказала тихонько кассирша, – да и жокей был в запое. Смотрите, молодой человек, может, не стоит…
Она два раза видела, эта кассирша, как мальчики, проиграв деньги, занятые у маньчжурских гангстеров, дававших в рост, стрелялись здесь, прямо на трибунах. Люди продолжали ставить на лошадей, они даже не замечали самоубийц… А те, у кого уже было все решено, лежали в пыли и оловянно смотрели на подметки тех, кто вытягивался и дрожал на мысочках, замерев в последнее мгновение перед финишем.
На первой четверти, всего через восемь секунд после старта, Реганда, выступавшая под управлением жокея Аполлинэра, сбоила. Лошадь повело в сторону, она стала на дыбы, и жокей с трудом удержался в коляске.
«Ничего, – подумал Исаев. – Ничего. Проиграв тысячу, я приобрету, Фривейского. Где только тысячу достать? У меня-то двести… Мальчик, который шепнул Фривейскому имя фаворита, конечно, ничего про сон Аполлинэра не знает, да и я сам не до конца понял: был ли это действительно сон или жокей давал мне понять, на кого ставить. Ничего, проиграть Фривейскому сейчас – это значит выиграть его чуть позже. Он труслив, потому что за ним нечисто, и он все время в страхе. Выиграв у меня такие большие деньги, он будет чувствовать себя обязанным мне, он станет побаиваться меня, он поймет, что я озлобился, он станет умасливать меня. Люди с проколом в биографии стараются всех своих врагов сделать друзьями. Поэтому-то они и погибают в конце концов… Что и говорить, выигрыш Аполлинэра мне был бы сейчас более кстати, тогда б я очень быстро все решил с Фривейским… Что ж… Терпение… Посмотрим, как будет дальше… Во всяком случае, я играю беспроигрышную партию: придет ли первым фаворит или моя Реганда – он уже в контакте со мной, он уже мой „приятель“. В крайнем случае с проигрышем выручит Чен…»
– Ну же! – кричал Аполлинэр и хлестал лошадь по крупу. – Ну! Ну!
Остальные лошади ушли вперед, раскачиваются перед глазами спокойно, медленно. И в этом размеренном раскачивании – обреченность, которая обычно сопутствует поражению в заезде. Надо это спокойствие и размеренность поломать. Он знает, надо дать волю инстинктам, сейчас надо смотреть на мир, и на гаревую дорожку, и на круп лошади, и на тех, кто впереди, красными глазами. И дышать надо с хрипом и присвистом – как зверь на бегу.
