Исчезающая ведьма (ЛП) - Мейтленд Карен (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Март
С шипением гадюки март вползает, уходит — хвост павлиний распустив.
Глава 18
Когда член семьи отправился в дальнее путешествие, бутылку его мочи или же его нож нужно повесить на стену. Если моча остаётся прозрачной, а нож блестит, значит, с ним всё в порядке. Если же моча помутнеет или потускнеет нож, значит, он в опасности. А ежели моча испарится, а нож упадёт со стены или сломается, человек мёртв.
Линкольн
Они скакали по булыжной мостовой, из-под копыт от железных подков лошади разлетались искры. Роберт много миль глядел вверх, на замок Джона Гонта и собор, возвышающиеся на холме над Линкольном. Но это лишь прибавляло ему огорчения — казалось, он никогда не доберётся до них по этой длинной дороге.
Сообщение от Яна о том, что Эдит при смерти, шло до Роберта больше целого дня. Он немедленно выехал, но прошлой ночью был сильный ливень, дороги раскисли и сделались вязкими, словно масло. Там, где они пересекали болота, постоянно приходилось спешиваться и тащить лошадь в поводу, хлюпая по глубокой грязи и гнилым мосткам. Всякий раз, минуя церковь, Роберт крестился, молясь о чуде, что исцелило бы Эдит.
Но прибавить шагу он не решался — если лошадь вдруг поскользнётся, легко может сломать себе ноги, а то и хребет наезднику. Роберт напоминал себе, что спешить бесполезно. Либо жена уже умерла, либо, вернувшись домой, он обнаружит, что она поднялась и ей стало лучше. В любом случае, лёжа в канаве со сломанной шеей, он мало чем ей поможет.
Но когда, наконец, впереди показались низкие стены города, Роберт запаниковал, уверившись, что теперь, когда он так близко, дорога каждая минута. Он пришпорил лошадь и погнал галопом, хотя и знал, что бедное животное уже на последнем издыхании, как и он сам. Однако чувство вины и отчаянная надежда успеть вовремя гнали его вперёд.
Он с тревогой посматривал вверх, на тяжёлое серое небо. Остатки дневного света быстро угасали. Если он не поспеет к воротам до темноты, их запрут, и придётся провести ночь в гостинице при каком-нибудь монастыре или в таверне за стенами города.
Ходят слухи о беспорядках за городом из-за подушных налогов, о бандитах и головорезах, шляющихся по дорогам после наступления темноты, а потому даже хорошая взятка не заставит стражников открыть запертые ворота. В такую погоду они наверняка только и думают, как уйти в свой привратный домик да погреть над жаровней руки.
Копыта лошади застучали по Высокому мосту. Протискиваясь между двумя старухами и запряжённой волами повозкой с бочонками солёной рыбы, Роберт заставил бедных женщин отскочить к самым стенам. Они завопили, а свежевыстиранное бельё из их корзин вывалилось в грязь под колёса повозки.
Одна попыталась ухватить Роберта за ногу, требуя платы за испорченную одежду. При других обстоятельствах Роберт извинился бы и дал ей пару монет, но сейчас только пришпорил лошадь, не обращая внимания на несущиеся вслед проклятия.
Перед городскими стенами выстроился длинный ряд телег и повозок. Два стражника карабкались на колёса, поднимали покровы, ковыряли пиками в тюках и бочках, выспрашивали место назначения, сколько времени перевозчик намерен остаться, и задавали разные другие бесцеремонные вопросы.
Как бывалый путешественник, Роберт знал, что стража всегда старается задержать их до звона колокола. Тогда стражники захлопнут ворота и объявят, что заходить уже слишком поздно. Некоторые стражники получали мзду от владельцев таверн и ночлежек при монастырях, где путникам, которые не успели войти в город, приходилось платить за ночлег. Но чаще они просто отыгрывались на проезжающих за задержку своего ужина после долгого и тяжелого дня под дождём.
Роберт сжал бока лошади и стал пробиваться в начало ряда неподвижных телег, не обращая внимания на рассерженные выкрики и требования ждать своей очереди.
Один стражник, увидев его приближение, поторопился преградить путь и потянулся за поводьями лошади.
— А ну, вернись в очередь! Перед тобой есть другие!
Большинство стражников Роберт знал в лицо, как и они его, но этот был ему незнаком. Он вытащил из-под плаща кошелёк и, не глядя, сунул в руку незнакомца монету.
— Там, в городе, умирает моя жена. За мной послали… Во имя милосердия, дайте пройти.
Стражник изумлённо воззрился на блеснувшее в руке золото и поспешно сунул монету под плащ. Он тут же отпустил поводья и махнул, пропуская Роберта. Ждущие своей очереди взвыли от ярости.
— Тихо вы! — прикрикнул стражник. — У человека жена умирает. Где ваше милосердие, сволочи?
Он тронул пальцами монету под рубахой.
Едва с высоты огромного собора пробил колокол, стражники с ухмылкой переглянулись, поспешили к воротам и начали их закрывать.
— Мастер Роберт! Благодарение Пресвятой Деве, — бледные губы Беаты растянулись в вымученную улыбку.
Роберт ворвался во двор, где задержался лишь для того, чтобы отдать поводья мальчишке-конюху.
— Эдит… Она поправилась? — нетерпеливо спросил он.
Улыбка Беаты тут же исчезла.
— Нет, я хотела сказать… Я рада, что вы вернулись. Мы думали, гонец вас не нашёл. Госпожа… С ней отец Ремигий.
— Значит, я опоздал.
Как Роберт ни был измучен, он бросился наверх, перепрыгивая через ступеньки, но чуть помедлил перед закрытой дверью, внезапно испугавшись того, что за ней увидит.
Должно быть, Кэтлин услышала его шаги — она распахнула дверь прежде, чем он успел коснуться защёлки. Она просияла при виде него, и он на миг почувствовал удовольствие от радости на её лице.
— Я говорила дорогой Эдит, что вы придёте, — прошептала Кэтлин. — Она уснула, — она указала на деревянную перегородку, отделявшую спальню от солара.
Роберт открыл дверь и на цыпочках вошёл, так тихо, как только возможно для человека его веса. Несмотря на сырой и холодный вечер, в комнате было жарко и душно от дыма древесного угля, тлеющего в двух жаровнях по обе стороны кровати.
Отец Ремигий стоял на коленях на подушке перед статуей Пресвятой Девы и нескольких святых, разместившихся на столике в углу комнаты. Голову он опустил на молитвенно сложенные руки. Священник обернулся на звук открывшейся двери и тяжело, со стоном, поднялся на ноги. Он поспешил навстречу Роберту, схватил за руку и потащил в дальний от кровати угол.
— Мои молитвы услышаны, — прошептал он. — Вы вернулись.
— Как моя жена? — спросил Роберт, стараясь освободиться от хватки маленького священника.
— Час её смерти уже совсем близок. Теперь нам следует позаботиться о её душе, ведь для её тела ничего уже сделать нельзя. Госпожа Кэтлин просто святая, — отец Ремигий бросил на неё благодушный взгляд. — Она извелась, день и ночь ухаживая за вашей бедной супругой. Даже служанке не позволяла помочь.
Роберт молча кивнул. Он прошёл к постели, отодвинул закрывающие её портьеры. Если бы он не знал, что там лежит его жена, он ни за что не узнал бы её. Она как будто уменьшилась в размерах. Очертания тела едва угадывались под толстым одеялом.
Запястья Эдит были закреплены у кроватных столбиков полосками льняной ткани, и к своему ужасу, Роберт увидел, что почерневшие от запёкшейся крови губы растянуты вокруг деревяшки, зажатой между поломанными зубами. На месте её удерживала кожаная повязка. Исхудавшая грудь поднималась и опускалась с громкими хрипами.
— Господи, что они с тобой сделали? — Роберт ухватил кожаную повязку, чтобы убрать кляп, но священник поймал его запястье и отстранил руку.
— Деревяшка нужна для её же защиты. Временами она так страдает, что рвёт свою плоть, кусает губы, кричит, что голова в огне, а во внутренности вгрызаются демоны. Когда её охватывает судорога, она прикусывает язык так, что ртом идёт кровь, и так стискивает челюсти, что зубы крошатся.
Неверной походкой Роберт отошёл от постели, широко распахнул оконные створки и высунулся наружу, глядя в ночное небо, жадно глотая холодный воздух и наслаждаясь падающими на горящую кожу холодными дождевыми каплями.
