Инь и Ян - Акунин Борис (е книги .txt) 📗
Казимир Иосифович: Тысячу рублей? За это? И вы знаете таких идиотов?
Ян: Папаша, тут не место и не время для торговых сделок.
Казимир Иосифович: Помолчи, ты ничего не понимаешь в коммерции. Ты несовершеннолетний. Я как опекун должен позаботиться о твоих интересах. Тысячу рублей я помещу в банк, под проценты… Сам спасибо скажешь. Потом. Когда вступишь в эти… в права наследства. Лучше сходи за коньяком. Полцарства, то бишь полвеера за мою фляжечку!
Диксон: Как врач, скажу: немного alcohol вредить не может.
Ян: Отец, веер завещан мне!
Казимир Иосифович: Не мешай, я действую в твоих же интересах. Ну же, неси коньяк!
Ян: Как вы мне надоели! Да хоть до смерти упейтесь, мне-то что!
Сердито идет к выходу.
Казимир Иосифович (ему вслед): Сын мой, золотое сердце! И лимончик! У меня там на блюдечке ломтики порезаны! (Диксону.) Так знаете идиота или нет?
Диксон: Одного collectioner знаю, в Москве. Могу пробовать.
Казимир Иосифович: Буду нижайше признателен! Тысяча рублей меня, знаете ли, очень бы… И вам процентиков десять дам, слово дворянина!
Диксон (продолжая рассматривать веер): Я врач, а не комиссионер. Все, что даст мой знакомый, достанется вам. А вещь, я смотрю, в самом деле интересная. Who knows, может быть, удастся получить больше.
Возвращается Ян. Он уже без кролика, несет плоскую стеклянную флягу.
Казимир Иосифович: Так забирайте его! Покажите вашему коллекционеру. Верю вам, как сыну благородного Альбиона, что не обманете несчастного мизерабля! Янчик! Дай, дай ее сюда! (Жадно хватает у сына флягу.) А лимончик? Про лимончик забыл?
Ян: Вылакаете и без лимончика.
Казимир Иосифович пьет.
Ян (отходя к Инге): Последние мозги пропивает! А достоинство давно уж пропил! Сейчас налижется, ему в последнее время двух капель довольно, и начнет паясничать!
Инга: Не начнет. Положись на меня.
Инга подходит к дяде, ласково забирает у него флягу и веер, кладет флягу на стол, веер остается у нее в руке.
Инга: Дядя Казик… Помните, я когда-то вас так называла?
Казимир Иосифович: Как же, помню… А себя называла «Инь», не могла «Инга» выговорить. Ты и в семь лет была роковая женщина, а теперь и вовсе – смотреть больно. Бедные мои глаза! Слепнут от такой красоты. (Делает попытку дотянуться до фляги, но Инга не дает. Дядя целует ей ручку, снова пробует цапнуть флягу, и опять безуспешно.) Вся в маменьку! Та была кррра-савица – сердце замирало. Да и сейчас еще оч-чень даже… (Подмигивает Лидии Анатольевне и посылает ей воздушный поцелуй.)
Лидия Анатольевна: Станислав! Огради меня от комплиментов этого фигляра!
Станислав Иосифович: Казимир! Я выставлю тебя за порог!
Казимир Иосифович: О! О! Уже вступил в права наследства! Ты родного брата еще собаками затрави!
Инга: Дядя Казик, ну что вы! Поместье это теперь мое, а я вам всегда рада. Мы все родные, все друг друга любим. Но зачем вы дразните маму? (Разворачивает веер наполовину, шутливо бьет дядю черной стороной по плечу.)
За окном близкий раскат грома, вспышка.
Казимир Борецкий вдруг хватается за горло, выпучивает глаза, из его груди вырывается хрип. Он падает. Инга пронзительно вскрикивает. К нему бросаются, поднимают. Слышен звон дверного колокольчика – никто не обращает внимания, кроме Фаддея. Он оборачивается на звук, выходит.
Диксон: Похоже на удар! Вон туда, к креслу!
Казимира Иосифовича относят и усаживают в кресло, находящееся в глубине сцены, у окна.
Диксон (проверяя пульс): Oh my God… Мертв!
Лидия Анатольевна вскрикивает. Глаша с визгом отскакивает от мертвеца. Инга явно потрясена. Бросает веер на стол, присоединяется к остальным. Все суетятся, мечутся. Диксон и Ян склонились над умершим.
Ян (поднимает отцу веко): Коллега, по-вашему, это insultus apoplecticus?
Диксон: Judging by symptoms скорее infarctus miocarde, коллега.
Ян: Бедный старый шут…
Инга: Не сейчас, Ян! Хоть сейчас так не говори!
Входит Фаддей.
Фаддей (зычно): Чиновник особых поручений при генерал-губернаторе господин Фандорин!
Не сговариваясь, все встают так, что заслоняют кресло с мертвецом, будто застигнутые на месте преступления, и разом поворачиваются к двери.
Вновь происходит подобие немой сцены.
3. Явление героя
Входит Фандорин. Он в черном сюртуке, цилиндре, одна рука на черной перевязи, закованная в гипс.
Фандорин: Господа, прошу п-простить за опоздание.
Снимает цилиндр, передает слуге, слегка кланяется.
Станислав Иосифович: Ах да, инструкция! Последняя воля Сигизмунда!
В группе застывших движение.
Слюньков: Эраст Петрович, мы ждали вас утром.
Фандорин: Я и приехал утром, московским поездом. Но в дрожках переломилась ось. Кучер сильно расшибся, он в больнице. Я вот тоже п-пострадал, сломана рука – пришлось наложить гипс. Лишь мой слуга остался невредим – прыгуч, как мячик. (Оборачивается, повышает голос.) Маса, доко да?
Входит Маса с саквояжем в руке. Он одет в смешанном европейско-японском стиле: например, черное кимоно в сочетании с шляпой-канотье.
Маса (ставя саквояж: и церемонно кланяясь): Господа, добрый день.
Инга: Здравствуйте. Вы, должно быть, китаец?
Маса (Фандорину): Ано ката ва нани-о иима-сита ка?
Фандорин: Нет, сударыня. Маса – японец. Он не очень хорошо понимает по-русски. Еще не выучился, но старается. Каждый день выписывает из словаря по двадцать русских слов, но пока дошел только до б-буквы «Д».
Маса: Доворьно дурацкая дорога. Борьшие буераки. Дрозьки дрянь. (Снова кланяется. Косится на Глашу. Вдруг подбрасывает канотье, кото рое несколько раз переворачивается в воздухе и опускается ему на макушку.)
Фандорин: Маса, ямэтэ окэ! Извините, господа. Маса в последнее время увлекается фокусами. (Замечает веер на столе, подходит.) Невероятно! Все-таки раздобыл! Настырный был господин – ох, ради бога, п-простите.
Маса: Хо! Хонто дэсьта! Данна, инъе-но-сэн-су! (Молитвенно складывает руки, кланяется еще ниже.)
В группе стоящих у кресла шевеление: пользуясь тем, что Фандорин и Маса поглощены созерцанием веера, они переглядываются, как бы безмолвно дискутируя, следует ли обратить внимание чиновника на мертвеца. Нотариус жестом показывает: не сейчас, позже.
Слюньков: Господин Фандорин, покойный Сигизмунд Иосифович просил вас прибыть сюда в этот печальный день и, так сказать, разрешить законное недоумение наследников относительно этого странного предмета.
Фандорин: Ах, вот оно что. А я, признаться, не мог понять… Мы ведь с господином Бобрецким почти незнакомы. Виделись всего однажды. Это было ровно год назад.
Ян: Но год назад дядя был в Японии.
Фандорин (все еще поглощенный созерцанием веера): Я, представьте, тоже. Служил в д-дипломатическом представительстве. Имел с господином Борецким любопытнейший разговор. Кажется, он был коллекционером, причем из страстных?
Лидия Анатольевна: О да! Сигизмунд был большим оригиналом. Он нажил миллионы на железных дорогах, но столько тратил на свои причуды! Еще неизвестно, много ли денег после него осталось.
Станислав Иосифович (поспешно): Разумеется, брат имел полное право распоряжаться капиталом по собственному усмотрению.
Ян: Так что у вас с ним был за разговор?
Фандорин: В Иокогаму он приплыл из Китая. Долго искал там эту реликвию и выяснил, что она еще триста лет назад попала в Японию, хранится в одном тамошнем монастыре. Ко мне господин Борецкий обратился по совету нашего посланника. Видите ли, я в посольстве слыл совершенно объяпонившимся субъектом. У меня имелись обширные знакомства в т-туземных кругах. Знал я и настоятеля того монастыря. Помню, меня поразила ажитация, в которой пребывал господин Борецкий. Когда он говорил о веере, у него дрожал голос. Насколько я понял, за веером охотились коллекционеры разных стран, и Сигизмунд Иосифович очень боялся, что его опередят. В Китае он приобрел святыню – свиток, имеющий для монастыря огромную ценность. Господин Борецкий надеялся, что монахи согласятся обменять веер на этот свиток. Я написал отцу настоятелю рекомендательное письмо. Вижу, что обмен состоялся.
