Карский рейд - Вайнер Аркадий Александрович (читать книги без сокращений txt) 📗
Ответить Миллер не успел.
Ночь треснула неровным ружейным залпом, и пули заколотили по толстому кузову «роллс— ройса», как палкой по корыту. В машине горько запахло паленой обивкой, холодом, и сразу стало очень неуютно.
— Анчуков, полный газ! — крикнул Чаплинский сидевшему за рулем поручику, но тот, как будто неожиданно и неодолимо устав, осел на руль, и машина, потеряв скорость, рыскливо покатилась из стороны в сторону по узкой ухабистой мостовой.
— Быстрее! Быстрее... — беззвучно зашептал онемевшими губами генерал, и Чаплицкий заметил, как в темноте нехорошо, мучительно забелело его лицо.
Чаплицкий всмотрелся в заднее стекло — было видно, как несколько человек в тулупах и шинелях перебежали улицу в проход за боковым домом. Он дотянулся с заднего сиденья до шофера, толкнул его в плечо:
— Анчуков, ты что? С ума сошел?... Мать вашу, совсем от страха ополоумели!
Анчуков, не выпуская баранки из рук, послушно завалился на левый бок, ударился головой о дверцу, она распахнулась, и поручик выпал из автомобиля. Последнее, что успел заметить Чаплицкий, была черная прямая струйка крови, разрезавшая щеку Анчукова, как удар сабли. Снова грохнул залп — нестройный, редкий, и Чаплицкий на слух определил, что стреляющих мало и стрелки они не ахти какие.
Неуправляемый автомобиль катился по узкой пологой улице, подарыгивая на ямах и наледях.
— Конвой! Где конвой, я вас спрашиваю... — рыдающим голосом заныл Миллер.
— Да замолчите вы! — крикнул Чаплицкий. — Это наши же солдаты стреляют. Ложитесь на пол скорее, не то укокошат! Ну! Ку— ту— узов...
Перегнувшись через спинку переднего сиденья, Чаплицкий попытался удержать руль, но тяжелый автомобиль неудержимо катился в сторону домов.
— Кто же это мог напасть на нас? — под руку бормотал главнокомандующий.
«Какой же дурень наш генерал, господи, спаси и помилуй!» — подумал Чаплицкий и бросил:
— Конница Мюрата...
Толкнул дверцу и выпрыгнул из машины.
Упал, тяжело ударился о мостовую. Глухая боль резко отдалась в груди и животе. Над головой взвизгнула пуля, а через секунду машина с надсадным грохотом и звоном врезалась в дом. Побежало, застелилось синими огоньками, белыми сполохами быстрое бензиновое пламя...
Чаплицкий приподнялся, и тотчас рядом звякнула пуля. Он прижался к мостовой и подумал: «Когда лежу — из— за сугроба меня не видать... А ведь дуралей этот сгорит там, в машине...»
Перекатился на другой бок и в конце улицы увидел быстро приближающийся грузовик с конвоем, покачал головой: пожалуй, не поспеют, но все— таки, лежа на снегу, стянул с себя шинель, сложил ее так, чтобы в свете разгорающегося пожара виден был золотой погон, потом приспособил на воротник офицерскую фуражку и выставил это сооружение из сугроба.
И прежде чем услышал выстрел, почувствовал, как дернулась в руке пробитая шинель. «Вот так и в меня когда— нибудь...» — подумал он равнодушно и, не оглядываясь на торчащее поверх сугроба— бруствера чучело, быстро отполз в сторону.
Прислушался, потом резко, рывком, вскочил и длинными петляющими бросками побежал к разбитому автомобилю.
Несколько запоздалых выстрелов ударили вслед, но Чаплицкий был уже под укрытием машины и судорожно рванул на себя заклинившую дверцу.
Миллер, съежившись, лежал на полу машины. Чаплицкий потрогал его за плечо, дернул на себя — генерал зашевелился, поднял голову, судорожно выдохнул:
— Что?!
— Вылезайте, сгорите! — крикнул Чаплицкий, обхватил Миллера поперек корпуса, потянул из машины. Миллер суетливо задвигался, подался вперед, неловко перевалился через подножку.
Несколько метров проползли по— пластунски, а потом сзади загрохотал взрыв, яркое пламя взметнулось выше домов, их опалило горячим смрадным ветром — взорвался бензобак «роллс— ройса»...
Подкатил грузовик, с визгом тормознул, остановился, и из кузова ровно затрещали два «гочкиса». Личная охрана главнокомандующего — отделение из офицерского «батальона смерти» с черепами на рукавах — рассыпалась в цепь, но из проулка никто больше не стрелял.
Начальник конвоя прапорщик Севрюков крикнул Чаплинскому:
— Эт— та, оденьтесь, барин, застудитесь насмерть!
Чаплицкий криво усмехнулся, пошел к снежному брустверу.
Остановившись рядом с ним, он с интересом посмотрел на свою шинель: прямо под правым погоном виднелось небольшое отверстие от пули.
Колупнул отверстие ногтем, пожал плечами, неторопливо надел сначала фуражку, потом шинель, аккуратно застегнул все пуговицы.
Тяжело вздохнул и вернулся к грузовику.
Миллер, невредимый, смертельно напуганный, срывающимся голосом командовал:
— Оцепите квартал, они никуда не могли уйти, там, впереди, — обрыв!
«Господи, какой же дурак!» — снова подумал Чаплицкий и сказал негромко:
— Ваше превосходительство, некогда их ловить... Штаб уже в порту... Ледокол ждет — мы еще до рассвета должны выйти из устья.
Миллер рассвирепел:
— Не давайте мне советов, господин Чаплицкий. Вы ведь руководите секретной службой? Поэтому займитесь своим делом — захватите террористов!
Чаплицкий поморщился:
— Разрешите доложить, ваше превосходительство: безграмотные мужики с обрезами называются бандитами... Или партизанами — как вам больше нравится...
— Не превращайте приказ в дискуссию, — закричал Миллер. — Исполняйте!
Чаплицкий взял под козырек:
— Слушаюсь, господин генерал— лейтенант. — И повернулся к начальнику конвоя: — Трех человек сопровождения господину главнокомандующему. Первый причал, ледокол «Минин». И сразу с грузовиком обратно — за нами...
К утру партизан вместе с Тюряпиным загнали в брошенную бревенчатую избу на откосе Двины. Их оставалось шестеро.
Разрозненной, но точной стрельбой они и близко не подпускали офицеров.
Севрюков пробормотал:
— Хорошо бы этих сволочей взять живьем.
— Зачем? — отозвался Чаплицкий. — Лучше погрейте их зажигательными...
Два пулемета располосовали серый сумрак очередями, из— под крыши начал стелиться грязный дымок, кое— где проглянули розоватые язычки пламени. Стреляли из дома одиночными, все реже и реже.
— Сейчас мы их вытурим оттуда, — пообещал Севрюков.
Чаплицкий внимательно смотрел на его освещенное заревом лицо — сумасшедшие белые глаза наркомана, длинные прокуренные зубы, подергивающийся уголок рта, — и его трясло от холода, усталости и тоски.
Глядя на залегших цепью карателей, он процедил со злобой и горечью:
— Российское офицерство, цвет нации!.. В бога, святителей и всех архистратигов...
Чернели глубокими провалами выбитые окна, время от времени в них призрачно мелькал силуэт, и тогда раздавались выстрелы, одиночные, кашляющие — винтовочные, и частая густая дробь пулемета.
Огонь занялся пуще, языки пламени поднимались выше кровли, но никто не выбегал из избы.
Рухнул потолок, до неба взметнулись искры...
Севрюков заухмылялся:
— Все. Счас жарковьем потянет... Эть, суки! Им лучше в огне сгореть, чем нам в лапы...
Уже направляясь к грузовику, Чаплицкий на мгновение остановился и спросил:
— А вы, Севрюков, что бы на их месте?...
— Застрелился бы небось, — пьяно захохотал прапорщик. — Мне ведь от большевичков — да и от дворян иерусалимских — пощады ждать не приходится... — И добавил с каким— то мертвенным спокойствием: — Конешно, и я им пощады не давал. Никому... Так что на том свете сойдемся — посчитаемся...
Винтовочной стрельбы конвоя Тюряпин не боялся. А вот когда из подъехавшего грузовика избу стали поливать в два огненных хлыста пулеметы, понял Тюряпин что пришел конец. И отступать было поздно, да и некуда — позади обрыв.
И конечно, хорошо бы еще хоть на полчасика задержать бегущих беляков — а вдруг наши поспеют обернуться!
Оглохший от грохота, со слезящимися глазами — дым все гуще заволакивал избу, — Тюряпин ровно, не спеша стрелял в черные, по— сорочьи скачущие на снегу фигурки конвоя и, когда захлебнулся, замолк ненадолго один из пулеметов, крякнул удовлетворенно.
