Компромат на кардинала - Арсеньева Елена (первая книга .TXT) 📗
– У вас что-то случилось? – вскоре коснулся ее уха тихий шепот, и Тоня поежилась от приятной дрожи.
– Почему вы решили?
– Да у вас так плечи напряжены… – Его теплая ладонь осторожно поднялась с талии на голые лопатки, прижалась покрепче. – Ого, сколько вы себе задачек задали! Невозможно все решить в одиночку, надо у кого-то подсказки спросить!
Как-то он странно выражался, Тоня даже с ритма сбилась.
– Было бы у кого спросить…
– Да неужели не у кого?
– Не-а.
– До чего докатился наш брат! – усмехнулся незнакомец и снова угодил ей прямо в ухо, и снова мурашки побежали по телу. Очень приятные такие мурашки. Мурашечки…
Ого! Он не просто вздыхает ей в ушко, но и касается его губами! Швыдкий какой. Главное дело, Тоня его даже не рассмотрела толком!
А кто тебе не давал? Вместо того чтобы как дурочка пялиться на Сереженьку, надо было разглядывать соседа. А вдруг он, к примеру, не женат? Нет, это фантастика, конечно, но все-таки – а вдруг?
Как внутренне, так и внешне подрагивая при его вздохах, которые становились все более глубокими, Тоня пыталась разобраться в своих ощущениях. Их спектр с каждым мгновением обогащался, потому что незнакомец не только ощупывал теплыми, сухими губами ушко, но уже вовсю поглаживал Тоню по спинке, частенько-таки спускаясь ниже талии, вынуждая придвинуться к себе поближе, так что она вполне могла ощутить…
Это ведь только в классическом танго партнеры танцуют в приличной позиции: правое бедро партнерши обращено к левому бедру партнера. А в общепринятом варианте непрестанно сохраняется прямой контакт в бедрах, как выразилась бы Майя Андреевна. Прямой и непосредственный. Настолько непосредственный, что…
Ого. Ого! Ого!!!
Наверное, надо было отстраниться. Может быть, следовало оттолкнуть наглеца, но Тоня этого почему-то не сделала. Давно уже ей не было так хорошо и спокойно, давно уже она не ощущала к мужчине такого безоглядного доверия! Не то чтобы она вовсе не испытывала сексуального волнения, ну что она, морозильная камера «Индезит», что ли? Однако главное было в блаженном спокойствии, которое вдруг сковало все ее тело, сделало его покорным, а потом овладело и душой и затуманило голову, так что Тоня даже не удивилась, когда в ответ на его шепот:
– Здесь такая духота! Пойдем немножко подышим? – безропотно позволила повести себя к двери, стараясь не смотреть на сцену.
Почему-то ей было стыдно перед Сергеем. Хотя он, наверное, ее даже и не заметил.
…Первый раз он поцеловал ее в лифте, пока тихо поднимались на шестой этаж, выше которого, как выяснилось, лифт не ходил. Потом помог снять пальто, быстро обнял и тут же, в прихожей снова припал к ее губам. Потом они как ошалелые целовались уже полулежа на диване, и он все норовил приподнять ее узенькое, обвивающее тело платьице, да почему-то не получилось. Не то чтобы Тоня ему мешала, но целоваться с ним ей почему-то нравилось куда меньше, чем просто лежать в его объятиях. Почему-то таким родным казался и аромат хорошей туалетной воды, и запах его кожи… Так бы и закрыла глаза, так бы и замурлыкала, так бы и забылась тихим счастливым сном на его коленях, а он бы покачивал ее, касался губами теплых волос на виске и чуть слышно напевал:
– Как у котика-кота колыбелька золота…
Тоня резко открыла глаза. Мужчина осторожно разжал объятия, поднялся на ноги:
– Ух, даже в горле пересохло. Пойду перекурю это дело. А ты куришь?
Она покачала головой.
– Принести попить?
Снова качнула туда-сюда.
– Тогда я сейчас.
Он вышел.
Понятно. Надо собраться перед решающим штурмом.
Тоня села, попыталась натянуть платье пониже, но это было все равно что вручную выпрямить Пизанскую башню.
Вот и настало время Ч. Или она сейчас останется у этого мужика ночевать – со всеми вытекающими последствиями, – или втихаря смоется. Отсюда видно, что дверь на кухню, где он курит, прикрыта: очевидно, чтобы даму не беспокоил дым. Очень мило… Дверь, стало быть, прикрыта, хозяин не заметит, если гостья прокрадется в прихожую, где остались ее пальто и сумка, осторожненько откроет дверь и…
Вопрос: хочется ли ей уходить? Еще более сложный вопрос: хочется ли оставаться?
Тоня огляделась. Довольно убогая комнатушка. Что-то не чувствуется женской заботливой руки! Неужели он и правда не женат? Не хотелось бы разнежиться в его объятиях, а утром узнать, что пора бежать бегом, потому что благоверная вот-вот вернется с дачи (из командировки, из санатория, из роддома, с ночной попойки – нужное подчеркнуть!).
Опять огляделась. Все детали обстановки тают во мраке. Маленькая настольная лампочка освещает только краешек стола, стул да брошенный на спинку пиджак.
В пиджаке есть карманы. В нагрудном кармане мужчины носят паспорт. В паспорте…
Стараясь не думать дальше, потому что было стыдно, Тоня сунула руку в этот самый пресловутый карман, вытащила твердые корочки, раскрыла, сразу угодив на нужную страницу: где ставят отметки о заключении брака.
Пусто! Ничего себе! Он что, ни разу в жизни не был женат? Но ведь ему не меньше пятидесяти.
Господи… Она целовалась с ним, она живо интересовалась его семейным положением – и это при том, что она даже не знает, как его зовут!
Тоня глянула на первую страницу, потом посмотрела на фотографии: одна сделана в 75-м году – этому человеку как раз было 25, другая – пять лет назад, когда ему сравнялось 45. Закрыла паспорт, сунула его на место и, не особенно таясь, двинулась в прихожую.
Теперь она понимала, почему ей больше хотелось посидеть у него на коленях, чем целоваться с ним. Теперь она понимала, почему чувствовала к нему такое ошеломляющее доверие.
А какое же еще чувство можно испытывать к своему родному отцу?!
И в эту минуту она услышала на кухне звук тяжело упавшего тела.
Глава 21
ЗАКРЫТАЯ ПЕРЕМЕНА
Помню, как мне хотелось увидеть итальянскую весну, померанцы и лимоны в облаках нежного цветения, но главное – цветущий миндаль. Отчего-то завораживали меня сами эти слова, благоуханный звон их, и такая нежная, такая чудная, такая живая картина возникала в воображении, что казалось – бери краски и пиши.
Ах, господи, до красок ли мне теперь? И разве не благоухает в моем сердце весна ежедень? Разве не сияет она пред очами моими, устремленными на нее в покорном, рабском обожании?..
Я бываю у нее в доме, я представлен суровой Теодолинде, которая заменила Антонелле мать после преждевременной смерти той. Отец был убит какими-то разбойниками уже давно, Теодолинда – его дальняя родственница. Она показывала мне портреты родителей Антонеллы. Либо художник не обладал даром передать сходство, либо цветок сей расцвел на огородной грядке, настолько просты, бесцветны их лица. Или красота, необыкновенная, волнующая красота ее сообщена той пламенной любовью, которой проникнуто ее сердце?
Конечно, Теодолинда содержит ее в строгости. Самая суровая мать, самый придирчивый отец не могли быть столь непреклонными, когда речь идет о самой малой шалости!
Взгляды Теодолинды на воспитание девушки немало схожи с теми, которые бытовали у нас в России еще совсем недавно даже в самых богатых и просвещенных классах.
– Нас, молодых итальянок, тем паче – римлянок, не учат писать, – как-то раз обмолвилась, смеясь, Антонелла, – опасаясь, что мы начнем строчить любовные письма своим поклонникам. Нас и чтению бы не учили, когда б не нужда читать молитвенники. Вы говорите на нашем языке, вы знаете по-французски – какое счастье, сударь! Учить нас иностранным языкам – это никому и в голову не пришло бы!
Однако же сама она писать умеет и изрядно знает французский – прежде всего благодаря одной престарелой даме, дальней родственнице Теодолинды, которая тоже находилась под присмотром сей важной матроны. Даму звали синьора Франческа, и некогда она составила себе славу, танцуя в Opеra в самом Париже. Именно она обучила Антонеллу и чужеземной речи, и искусству танца, в коем та, несомненно, превзошла наставницу. Однако и думать нечего, чтобы необычайный талант ее хоть когда-нибудь сыскал себе применение. Я долго недоумевал, как вообще так вышло, что суровая Теодолинда допустила к своей воспитаннице даму столь легкомысленного прошлого, как синьора Франческа. Разгадка оказалась лежащей очень даже на поверхности. Серджио дал мне понять, что всем своим небольшим, но устойчивым состоянием Антонелла, оставшаяся после смерти родителей в бедности, почти в нищете, обязана щедрости синьоры Франчески. Та вернулась из Парижа с некоторыми деньгами, заработанными отчасти ею самой, но более всего умноженными щедрыми дарами ее многочисленных поклонников. И все это она пообещала оставить после смерти Антонелле, если до сего печального времени Теодолинда будет ходить за ней, словно за родной матерью, и никогда не оставит умирать в одиночестве, коего дама сия, привыкнув к свету рампы и шуму зрительного зала, опасалась пуще адского пламени. Поскольку она не только обещала щедроты свои на будущее, но была щедра и при жизни, Теодолинда и ее воспитанница наконец-то простились с бедностью и жили вполне прилично. Если бы Антонелле взбрело в голову пойти на сцену, она составила бы себе состояние.
