Темное солнце - Вербинина Валерия (читать книги полные TXT) 📗
— Это для защиты от ада, — объявил он; ведь ее вешали, не позвав к ней священника.
Мадленке сделалось совсем нехорошо от такой заботы. Рупрехт поднял ее и потащил к веревке, болтающейся на суку дерева. И в этот момент у бедной Мадленки наконец прорезался голос.
— Анжу, ко мне! — заверещала она, вырываясь из рук цепкого Рупрехта. — Спаси меня скорее, меня убивают! На помощь, друг, на помощь!
— Убивают! — пискнула она еще раз после того, как Рупрехт огрел ее по шее и у нее аж потемнело в глазах.
— Вот проклятое отродье, — проворчал кнехт, затягивая петлю на ее шее. Другой конец веревки был перекинут через сук и приторочен к седлу лошади, на которую сел второй оруженосец; и, едва он дал бы шпоры благородному животному, бренной жизни Мадленки пришел бы конец. Рупрехт взглянул на своего подручного и хотел уже поднять руку, приказывая ему сняться с места, но не успел сделать этого. В кустах послышался такой треск, словно сквозь них ломилось стадо диких быков, и весь исцарапанный, с налитыми кровью глазами, Филибер де Данже выскочил на поляну, держа в руке кошкодер. Первым ударом он отправил к праотцам подлизу Рупрехта, вторым уложил лошадь, тащившую веревку, так что всадник, охнув, вылетел из седла и в беспамятстве сполз на землю. Сук с треском сломался, и Мадленка рухнула к подножию дерева, синея, хрипя и тщетно силясь снять с шеи почти затянувшуюся петлю.
— Убью! — зарычал Филибер и бросился на Боэмунда, который уже выхватил меч, но внезапно Лягушонок остановился и, увлекаемый кошкодером, сделал пол-оборота вокруг себя.
— Это же брат Филибер! — крикнул кто-то из крестоносцев. — Анжу, ей-богу! Это он!
— Черт возьми! — проревел Филибер, опуская кошкодер. — Что здесь происходит? Я думал, моего друга убивают!
Боэмунд перевел взор на Мадленку, которая никак не могла ослабить петлю.
— Это твой друг? — спросил он с расстановкой и голосом, не сулившим добра решительно всем друзьям Филибера.
— Ну да! — подтвердил счастливый Лягушонок. — Мишель помог мне бежать из этого чертова подземелья. Если бы не он, я бы пропал, ей-богу! Постой, да ты что, хотел его повесить? За что?
Мадленка наконец стащила с шеи поганую веревку и с клекотом втягивала в себя воздух, не в силах вымолвить ни слова.
— Ни за что! — прохрипела она, так как Боэмунд не торопился с ответом. — В него бесы вселились! — тыча пальцем в крестоносца, добавила она, что на современном языке означает: «У него крыша поехала».
— Ну-ну, — примирительно сказал Филибер, потрепав ее по плечу. — Бывает. Брат Боэмунд погорячился.
— Я ему ничего плохого не сделал! — огрызнулась Мадленка. Если бы взгляды обладали способностью убивать, храбрый рыцарь Боэмунд фон Мейссен давно бы уже лежал мертвым; но на него, похоже, такие вещи не действовали.
— Я рад, что ты вырвался оттуда, — спокойно сказал он, обращаясь к Филиберу, — но какого дьявола ты уложил моего оруженосца?
— А это был твой оруженосец? — искренне удивился Филибер. — Прости, брат, я не знал. Я решил, что Мишеля нашли люди князя, ну, и поспешил сюда.
Крестоносцы окружили Филибера; некоторые спешивались, чтобы обнять его и выразить ему свою радость по поводу того, что он снова с ними. Оказалось, они направлялись в резиденцию князя Диковского, чтобы силой или иным способом отбить своего товарища.
— А я думал, ты мертв! — сказал Филибер Боэмунду. — Мальчишка мне рассказал, как он встретил тебя на дороге.
— Я и сам не чаял увидеть тебя живым, — коротко отвечал Боэмунд, но при этом метнул на Мадленку такой взгляд, что она от греха подальше поспешила укрыться за широкой спиной Филибера. — Однако, раз уж мы нашли тебя, можно ехать обратно в Мариенбург. Аренвальд, коня брату Филиберу!
— И коня моему другу Мишелю! — рявкнул Филибер.
На лице Боэмунда отразилось удивление, смешанное с замешательством.
Ты собираешься взять этого юношу с собой? — вежливо поинтересовался он. — Скажи,
для чего?
— Потом объясню, — отмахнулся Филибер. — Скажи, это ведь нас обвиняют в том, что мы убили мать Евлалию?
— Да, это так, — помолчав подтвердил Боэмунд.
— А мальчишка видел, что это были другие.
— Кто? — быстро спросил крестоносец.
— Он почти нашел их, да с ним приключилась неприятность. Это долгая история, и, я думаю, магистр и комтуры должны выслушать его. Кстати, его зовут Мишель Соболевский.
— Хорошо, — после недолгого молчания сказал Боэмунд и, подъехав к Мадленке, вгляделся в нее своими загадочными лазоревыми глазами. — Можешь взять лошадь оруженосца Рупрехта, она ему больше не понадобится. Адальберт, ты погрузишь бренные останки кнехта Рупрехта на своего коня… Вальтер может держаться в седле? — Вальтер был второй оруженосец, только пришедший в себя от удара.
— Может, да вот лошади у него больше нет, — бойко отозвался кто-то. — Что за удар, бог мой! Брат Филибер, как всегда, показал себя.
— Ладно, — сказал синеглазый, — ничего не поделаешь, пусть Вальтер едет на лошади с Иоганном. В путь, братья.
— В путь! — заорал Филибер и, засвистев по-разбойничьи, поскакал вслед за свои другом. Мадленка, надувшись, ехала в хвосте отряда крестоносцев, с тоской понимая, что деться ей некуда.
К вечерне они уже расположились на ночлег в Торне, где их поджидал фон Ансбах. Узнав, что анжуец вернулся целым и невредимым, он на радостях выкатил из подвалов бочку вина.
Едва Мадленка подкрепилась, ее вызвал к себе Филибер де Ланже и учинил ей допрос с пристрастием, допытываясь, что такого она сделала фон Мейссену, за что он ее так ненавидит. Мадленка честно рассказала, как она позаимствовала у раненого мизерикордию и какими словами они обменялись в сердцах, — мелочи, которые она за ненадобностью опустила, повествуя в подземелье о своих приключениях.
— Почему он так. взъелся на меня? — закончив свой рассказ, спросила она.
Филибер де Ланже рассеянно барабанил пальцами по столу.
— Потому что ты видел его слабым, и он не скоро это забудет. — Он положил руку на плечо «Михалу», смотревшему на него жалобными круглыми глазами. — Послушай моего совета, Мишель: держись от брата Мейссена подальше. Если Боэмунд кого невзлюбит, этому человеку не жить.
У Мадленки душа ушла в пятки — так серьезно и торжественно ее новый друг произнес эти слова; да и, по правде говоря, сам Боэмунд отнюдь не производил впечатления человека, с которым можно шутить.
— Я еще не поблагодарил тебя за то, что ты спас меня, — неловко сказала Мадленка.
Лягушачьи глаза засветились радостью.
— Это пустое. Я ничего особенного не сделал, Мишель. Жаль, конечно, кнехта Рупрехта, — «И вовсе не жаль: поделом ему», подумалось Мадленке, — но он сам виноват. Упокой, господи, его душу, — Филибер перекрестился и нечаянно рыгнул, отчего Мадленка подскочила на месте. — И никого здесь не бойся. Помни: ты мой друг, и я тебя в обиду не дам. — Он смущенно улыбнулся. — И никому не рассказывай, ну, про царапину, хорошо? Я и сам понимаю, что это глупо, но поделать ничего не могу.
Мадленка поклялась Лягушонку, что ничего никому не скажет, и с легкой душой отправилась спать.
