Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
В пограничном пункте пассажиров переводили из одного состава в другой — дальше от Эйдкунена вместо широкой русской железнодорожной колеи шел узкий европейский путь.
Мы со Штайнером шествовали к нашему вагону уже рядышком, как добрые друзья, и обменивались на ходу шутками и любезностями. Боковым зрением я пыталась углядеть господина Легонтова, но Александр Матвеевич совершенно затерялся в толпе пассажиров.
Штайнер проявлял недюжинное любопытство к моей скромной персоне, задавая мне массу вопросов о том и о сем. Я весьма живо поддерживала беседу, хотя приходилось быть чрезвычайно осторожной и контролировать каждое сказанное слово, как будто я шла по топкой трясине и все время выбирала, куда бы ступить.
Еще в начале разговора я отрекомендовалась Штайнеру как активная деятельница российской Лиги борьбы за права женщин, путешествующая с целью установления контактов в родственных феминистских организациях европейских стран (по-моему, вполне приемлемый повод для поездки в Берлин, не хуже любого другого). Но господину коммерсанту явно хотелось получить более подробную информацию.
— Мне ваше лицо сразу показалось знакомым, — говорил Штайнер, любезно ведя меня под локоток к вагону, стоящему с немецкой стороны границы. — Ваши фотографии часто появляются в московских газетах… Например, «Московский листок» не пропускает ни одного конгресса, съезда или иного крупного собрания, организованного дамскими комитетами, и готов признаться, это более увлекательное чтение, чем заметки о дурно вымощенных мостовых, вновь разбиваемых скверах и визитах высокопоставленных особ из иностранных держав…
— Признаться, я редко открываю «Московский листок», хотя не спорю, возможно, это увлекательнейшее чтение. Но на любителя. (Сейчас я уведу разговор подальше от моихdent) Корреспонденты «Листка» слишком увлекаются историями про дам, которые травятся, положив голову в газовую духовку. Вероятно, это весьма современный и широко популярный способ уйти из жизни, но невольно задумаешься — а как же выходят из трудного положения женщины, живущие в старых домах с дровяными плитами? О самосожжениях в «Листке» как-то совсем не пишут…
— Этим отставшим от прогресса бедняжкам остается одно — смириться. Это, кстати, разумнее. А вы, Елена Сергеевна, оказываете помощь женщинам, попавшим в тяжелое положение? Ваша Лига или лично вы?
(Понятно, он хочет навести меня на разговор о Лидии — ему ведь известно, что недавно я металась по Москве в ее поисках и была на фирме Крюднера. Что ж, нет смысла отрицать очевидное. Но никакими новостями Штайнер от меня не разживется, может даже и не рассчитывать!)
— Без сомнения, помощь нашим сестрам, брошенным жестокой судьбой в пучину отчаяния (каково сказано — как раз в немецком вкусе!), — это священный долг каждой феминистки. Я лично не ограничиваюсь мелкими благотворительными взносами. Помощь должна быть действенной. Я содержу пансион для молодых интеллигентных тружениц, в котором для них созданы прекрасные бытовые условия и имеется возможность для самообразования…
Поезд уже полз по Германии, за окном мелькали аккуратные немецкие леса и домики с черепичными крышами, а я все мстительно читала Штайнеру лекцию о важности женского образования, чтобы наказать его за неумеренное любопытство.
Лживый Штайнер, делая вид, что безумно заинтересован темой нашей беседы, предложил продолжить разговор в ресторане. У меня внутри заиграла музыка, причем не какое-нибудь жалкое фортепьяно, а настоящий духовой оркестр с литаврами. Ура, ура, гип-гип ура! Я справилась, справилась, мне удалось с честью выполнить задание Легонтова!
Ну теперь-то Штайнер не вырвется из моих рук и будет сидеть за столиком ресторана, пока не узнает все о пансионе и о каждой его жиличке!
Никогда еще вид вагона-ресторана не доставлял мне столько радости. И столики с белоснежными скатертями, и свернутые в конус салфетки возле каждого прибора, и прозрачное стекло бутылок с минеральной водой — все настраивало меня на самый торжественный лад.
Теперь нужно подольше говорить и помедленнее есть, и у Легонтова будет достаточно времени, чтобы "проникнуть в купе зловредного Штайнера и поискать там патентную документацию. Даже если есть один шанс из тысячи, что Александр Матвеевич обнаружит эти бумаги, мы обязаны им воспользоваться. А мне сдается, что шансов намного больше.
Подернутый жирной пленкой бульон в толстых бульонных чашках, который подали нам на первое, или (как было поименовано в меню) в качестве форшпайсе, не вызвал у меня большого аппетита. Лучше было бы заказать томатный суп — томатензуппе, — наверное, это какая-нибудь овощная похлебка, более полезная для здоровья.
Впрочем, неважно, я ведь все равно собиралась здесь не столько есть, сколько заговорить Штайнера до полусмерти. Рот у меня буквально не закрывался, и ложку с бульоном было поднести к нему просто некогда.
— Вы знаете, у меня есть одна родственница, собственно, это даже не моя родственница, а родственница моего мужа, его двоюродная тетушка, но человек к нашей семье очень близкий, почтенная вдова, мать взрослых сыновей и дама, достойная во всех отношениях, — тараторила я со скоростью зингеровской швейной машинки. — Она так много помогала мне при устройстве пансиона и так хорошо зарекомендовала себя в деле, что я планирую назначить ее директрисой… Или в данном случае правильнее будет сказать — управительницей моего пансиона. Она заботится, о каждой живущей там девушке как мать родная. Я тоже стараюсь делать, что могу, но знаете ли, другие дела отвлекают — семья, финансовые проекты, общественная деятельность, да и о самообразовании забывать нельзя, не разорваться же мне, право слово!
Я думала, Штайнер так и не ухитрится прервать низвергнувшийся на него поток слов, но он был опытным собеседником. Ему все же удалось вставить пару вопросиков, причем я поняла, что он опять пытается навести меня на разговор о Лидии Танненбаум, и решила отчасти пойти ему навстречу.
— Боюсь, ваши барышни доставляют слишком много хлопот. С молодыми девицами всегда так бывает, — вклинился Штайнер, уловив мельчайшую паузу в моей речи. — Случается, родители, имеющие всего одну, много — двух взрослых дочерей, плачут с ними, а тут — три десятка. Одна приболела, другая страдает от неразделенной любви, третью выгнали со службы, четвертая сбежала с любовником. А вы, как особа с горячим сердцем, не можете остаться в стороне от чужих бед…
— Болезнями у нас занимается доктор, а остальные беды, за исключением несчастной любви, не так уж и часты. Радостей больше, особенно свадеб, чуть ли не каждую неделю кого-нибудь выдаем. Правда, недавно у нас были проблемы с одной девушкой…
Штайнер слегка напрягся.
— Вы представляете, беднягу уволили с фирмы, на которой она служила, и эта дурочка не нашла ничего лучшего, как сбежать из дома Бог знает куда…
(Пусть голубчик думает, что я до сих пор верю во все то вранье, которое передо мной нагородили его помощники!)
— Но вы, конечно же, искали пропавшую девицу?
— Конечно. Я предприняла все возможные меры к ее розыску, говорила с управляющим на злосчастной фирме, а потом и самим хозяином, с ее подругами по пансиону, пыталась даже полицию привлечь к поискам, впрочем, безуспешно. Но девица так и не нашлась.
— Неужели с ней случилось несчастье? — театрально воскликнул Штайнер.
— Хочу надеяться, что нет. Во всяком случае, никаких сведений о неопознанных женских трупах из полиции не поступило. Вероятно, она от отчаяния уехала из Москвы и переживает свои беды где-нибудь у дальней родни в провинции. Близких родственников, насколько мне известно, у нее нет.
Не знаю, убедительно или нет прозвучала моя история для Штайнера, но пока ему придется довольствоваться этой версией. Если он рассчитывал на что-то другое, на откровения и доверительную беседу, то, надо думать, считает меня абсолютной клинической идиоткой.
Вообще мы с ним ведем диалог в манере, предполагающей, что собеседник крайне недалек, туповат и готов принять на веру любую глупость (причем убеждение это взаимное). Пожалуй, мы могли бы составить неплохой дуэт на сцене любительского театра.
