Послушник дьявола - Питерс Эллис (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Теперь довольная Айсуда решила, что пора идти. Она храбро встала и ушла, уверенная в себе, в своей звезде и в том, что небесные силы на ее стороне. А Кадфаэль отправился к брату Петру отнести травы: повар уже размышлял над тем, какими шедеврами он блеснет на завтрашнем обеде.
Утром двадцатого декабря после мессы женская половина приглашенных на обед ушла в свои комнаты, чтобы заняться тщательным отбором нарядов, приличествующих такому случаю. Сын Леорика и сын его лучшего друга ушли пешком в город, гости разбрелись — кто, воспользовавшись редкой возможностью, навестить знакомых, кто — купить что-то нужное для хозяйства, пока они недалеко от города, кто — начистить к завтрашнему дню свои украшения. Леорик быстрым шагом миновал сады, обогнул рыбные пруды, поля, спустился к ручью Меолу, замерзшие берега которого превратились в изящное кружево, и после этого исчез. Кадфаэль ждал, решив дать Аспли время побыть одному, чего тот явно желал, потом потерял его из виду — и нашел в часовне, где стоял гроб Питера Клеменса. Гроб был уже закрыт и богато убран; ждали распоряжений епископа Генри, что с ним делать дальше. В головах горели две новые красивые свечи в подсвечниках, а в ногах на выложенном плитами полу стоял коленопреклоненный Леорик Аспли. Он был погружен в молитву, губы его беззвучно шевелились, а широко открытые глаза, не отрываясь, смотрели на гроб. Кадфаэль понял, что был прав. То, что Леорик поставил свечи, могло быть просто знаком вежливости по отношению к мертвому родственнику, пусть дальнему, однако мрачное выражение лица безмолвно свидетельствовало о сознании вины, в которой человек еще не покаялся и которую не искупил; тем самым Леорик Аспли признавался в роли, которую он сыграл в злодеянии, лишив мертвеца достойного погребения, и указывал на причину такого поведения.
Кадфаэль, не проронив ни слова, вышел из часовни и стал ждать. Когда Леорик появился, щурясь на яркий свет дня, он обнаружил, что путь ему преграждает невысокий, коренастый, сильно обгоревший на солнце монах, который сказал грозно, как предостерегающий ангел:
— Господин, у меня к тебе серьезное дело. Прошу, пойдем со мной. Ты мне очень нужен. Твой сын смертельно болен.
Обращение было таким неожиданным и таким лаконичным, что слова ударили словно копье. Найджел и Джейнин ушли полчаса назад. Время достаточное для убийцы — нанести удар, для ножа разбойника, для любого несчастья. Леорик поднял голову, с ужасом втянул в себя воздух и выдохнул:
— Мой сын…
Тогда только он узнал в говорившем того самого монаха, который приезжал в Аспли с поручением от аббата. Кадфаэль заметил, как недоброе подозрение мелькнуло в глубоко посаженных глазах, и, опережая Леорика, произнес:
— Пора вспомнить, что у тебя два сына. Ты хочешь, чтобы один из них умер, не получив утешения?
Глава одиннадцатая
Леорик отправился с Кадфаэлем. Он шагал нетерпеливо, весь олицетворение подозрения и неуступчивости, но все же продолжал идти. На свои вопросы ответа он не получил. Кадфаэль просто сказал:
— Поворачивай обратно, если хочешь, и сам ищи примирения с Богом и с сыном. — И Леорик сжал зубы и двинулся вперед.
Там, где тропинка поднималась по травянистому склону к приюту святого Жиля, он остановился, скорее чтобы оценивающим взглядом осмотреть местность, где проходил служение его сын, чем из страха перед опасностью заразиться, которая могла поджидать его здесь. Кадфаэль повел его к сараю, который все еще служил жильем Мэриету; в этот момент Мэриет как раз сидел на своем ложе, в правой руке он держал перед собой толстую палку, уперев один ее конец в землю, а на другой опустив голову, — с помощью этой палки Мэриет передвигался по приюту. Наверное, он был на ногах с самого раннего утра, и Марк отослал его немного отдохнуть перед обедом. В сарае было полутемно, от проникающего снаружи слабого света бродили тени, и Мэриет не сразу заметил пришедших. Он выглядел на несколько лет старше того молчаливого покорного юноши, будущего послушника, которого Леорик почти три месяца назад привез в монастырь.
Отец Мэриета остановился в косом луче света и стал оглядываться. Его лицо сохраняло замкнутое и сердитое выражение, но в глазах отразились недоумение, горе и негодование: как вышло, что он позволил провести себя подобным образом, ведь страдалец вовсе не думает умирать, а сидит покорно и спокойно, как человек, примирившийся со своей судьбой.
— Войди, — произнес Кадфаэль из-за плеча Леорика, — поговори с ним.
Какой-то момент казалось, что Леорик повернется, отшвырнет того, кто обманом привел его сюда, и бросится бежать обратно: он хмуро оглянулся через плечо и собрался было отойти от двери. Но либо тихий голос Кадфаэля, либо шорох от их движений достигли слуха Мэриета: юноша вздрогнул, поднял голову и увидел отца. Странное сочетание чувств — удивления, боли и любви, сдерживаемой, но прорывавшейся наружу, — отразилось на лице Мэриета. Он хотел подняться, как того требовало уважение к отцу, но, заторопившись, оказался неловок. Костыль выскользнул у него из рук, грохнулся на пол, и юноша, морщась, потянулся за ним.
Леорик опередил сына. Тремя быстрыми длинными шагами он пересек разделяющее их пространство, нетерпеливо положил руку на плечо Мэриета и, резко надавив, заставил юношу снова опуститься на матрас. Потом поднял палку и подал ее сыну, скорее как человек, раздраженный неловкостью, чем сочувствующий страданиям другого.
— Сиди! — сказал он хрипло. — Нечего вскакивать. Мне сказали, что ты упал и еще не можешь ходить как следует.
— Ничего страшного, — ответил Мэриет, глядя пристально на отца. — Очень скоро я смогу ходить. Как я рад, что ты пришел навестить меня, я не ждал. Может быть, присядешь?
Но душа Леорика была слишком неспокойна, сидеть он не мог; он осматривал внутренность сарая, изредка бросая короткие взгляды на сына.
— Эта жизнь — та, которую ты выбрал, — мне сказали, что тебе трудно привыкнуть к ней. Ты взялся за плуг, и ты должен довести пахоту до конца. Не жди, что я заберу тебя обратно. — Его голос звучал грубовато, но на лице отражалась мука.
— Моя пахота, похоже, будет недолгой, и я думаю, что выдержу все до конца, — ответил Мэриет резко. — Разве тебе не сказали, что я признался и тебе больше нет нужды утаивать содеянное мной?
— Ты признался… — Леорик растерялся. Он прикрыл глаза рукой, снова открыл и задрожал. Абсолютное спокойствие Мэриeтa потрясло его сильнее, чем могла бы потрясти любая страстная речь.
— Мне жаль, что я причинил тебе столько беспокойства и горя — и все напрасно, — сказал Мэриет. — Но признаться было нужно. Сделали огромную ошибку, обвинили другого человека, какого-то беднягу, который жил в лесу тем, что то тут, то там крал пищу. Ты не слышал об этом? По крайней мере, его я освобожу. Хью Берингар обещал, что никакого зла ему не причинят. Ведь ты не захотел бы, чтобы я допустил его гибель? Благослови хоть этот поступок.
Леорик несколько минут постоял не говоря ни слова; его крупное тело беспомощно дрожало, как будто он боролся с одолевающим его демоном. Потом внезапно он опустился на матрас рядом с сыном и придавил своей рукой руку Мэриета. И хотя его лицо сохраняло твердокаменное выражение, да и жест походил на удар, Кадфаэль спокойно удалился и закрыл за собой дверь. Он отошел в сторону и уселся на крыльце дома, не очень далеко, так что звучание голосов из сарая достигало его ушей, а разобрать слова он не мог; дверь в сарай была ему видна. Кадфаэль полагал, что его вмешательство больше не понадобится, хотя временами отец повышал голос в бессильном гневе, а один или два раза и Мэриет отвечал ему не менее упрямо и резко. Это не имело значения — эти двое погибли бы, перестань они высекать искры друг из друга. «Пускай теперь изображает ледяное безразличие, — подумал монах. — Я все понял».
Решив, что пора идти, он вернулся в сарай — ему многое нужно было успеть сказать Леорику до обеда у аббата. Как только Кадфаэль вошел, отец и сын прекратили обмениваться быстрыми фразами на повышенных тонах, и немногие слова, которые они еще сказали друг другу, были произнесены тихо и с запинкой.
