Любовь к камням - Хилл Тобиас (читать книги бесплатно txt) 📗
В кабинете пахнет дезинфекцией и нестираным бельем. Табличка на столе гласит: «Доктор Эйнджел. Гематология». Третье слово мне совершенно непонятно. Доктор все время кашляет. Кашель его похож на рычание маленькой злобной собачонки. Грр-грмм.
Когда он кашляет, мне хочется его ударить. Я думаю, что он грубый, потому что не разговаривает со мной. Люди со мной разговаривали несколько дней.
— Грмм.
Я оглядываюсь. Красивых картинок в кабинете нет, только плакат, где изображены восемь типов сгустков крови. У каждого свое название: Куриный желток, Смородиновый джем. Словно ингредиенты, думаю я. Хрустящий картофель с яйцом. Пирог с яйцом. Мороженое со смородиновым джемом. Желе со смородиновым джемом. Я знаю, что такое сгусток крови.
— Грр-гррм.
— Надо бы вылечить его.
— М-м?
Он поднимает взгляд. Глаза его находят меня, но толком не видят. У него нет никаких чувств к детям, ни приязни, ни неприязни: он нас не замечает. Я не сознаю этого, сидя в его кабинете. Я вижу это теперь, глядя на него из комнаты в Диярбакыре, где хранятся камни, прислушиваясь к постукиванию лапок голубей наверху.
— Вам надо бы вылечить свой кашель. Вы врач.
Доктор Эйнджел улыбается так, словно я пошутила, а он не понял моей шутки, и снова принимается писать. Мне скучно уже давно. Из-за окна доносится плеск воды. Я представляю себе голубой фонтан с красной рыбкой. Я кормлю ее. У меня пакет хрустящего картофеля с яйцом. Я разбрасываю картофель по воде.
Смотрю на голову доктора Эйнджела. Лысина у него красная. Задаюсь вопросом, что он пьет. Мать пила голландский джин, неразбавленный. Осталось две бутылки. Думаю, можем ли мы отдать их доктору, тогда его лысина покраснеет еще больше. Он чувствует, что я на него смотрю. Перестает писать и поднимает взгляд.
— Это Кэти, так ведь? Сколько тебе лет, Кэти?
— Восемь.
Я лгу. Проверяю, настолько ли он умен, что-бы догадаться, сколько мне лет на самом деле.
Это испытание. Он улыбается и подмигивает. Я уже заваливаю его на этом экзамене.
— Восемь. Знаешь, у меня есть пациент, которому восемьдесят восемь. Восемьдесят восемь, две располневшие дамы.
Я молчу. Мне нечего ему сказать.
— Кэти, ты знаешь, отчего умерла твоя мама?
— Не говорите так.
— Прошу прощения? Я…
— Не хочу, чтобы вы произносили это слово. Окно открыто, но в кабинете все равно душно, жарко. Мое платье липнет к ногам. Представляю себя снаружи, бегающей по холодному декабрьскому воздуху. Фонтан, рыбку. Голубое и красное.
— Понимаю. Так вот, твоя… у нее началась боль в ноге. Вызывал ее тромб, сгусток крови, образующийся в глубоко расположенных венах. Это важно понять.
— Я знаю, что такое сгусток, — говорю. Думаю, тромб в форме восьми мятных леденцов. Неважное название даже для сгустка.
— Ты ведь умная девочка, правда? Так вот, сгустки иногда возникают, когда люди пассивны — когда они мало двигаются. Тогда и кровь тоже не двигается. А иногда из-за того, что в семье есть что-то наследственное. Как, например, голубые глаза. Вот почему ты здесь. Для проверки.
— Нам устраивают проверки в школе.
Думаю о том, как проходит проверку Энн. Помогают ли голубые глаза. Хочу, чтобы она вернулась. В этом кабинете какая-то непонятная атмосфера. Кажется, что воздух жесткий. Что здесь можно что-то себе повредить.
Через пять лет заявления о преступной халатности доктора Эйнджела попадут в местные газеты. Еще на год, пока он не покинул саутэндскую больницу, комитет по здравоохранению перевел его в частный сектор, затем в какую-то клинику в Малаге. Какое-то время я следила за его перемещениями, мне было интересно.
Врач по крови улыбается. Зубы посередине у него выдаются вперед, словно он слишком много откусил. Алчные зубы.
— Умная девочка. Нравятся тебе проверки, Кэти? Как у тебя со спортом, с играми?
— Меня зовут Кэтрин, — отвечаю, и он перестает улыбаться. Воздух между нами колышется. Эйнджел снова откашливается, опускает взгляд и продолжает говорить:
— Ну так вот, понимаешь, тромб распался на две части. Одна из них, эмбол, проникла в голову твоей… в ее голову. Вот что было причиной. Врачи называют это церебральной эмболией. Возможно, сейчас ты не хочешь знать всего этого. Я стараюсь помочь тебе понять это потом, Кэти. Кэтрин.
Я молчу. Слишком занята мыслями о тромбе в виде леденцов от кашля. Зеленых, с красной полоской посередине.
— Церебральная эмболия. Случай у нее совершенно особый. В высшей степени уникальный.
Я представляю себе кровь в ногах матери. Она неподвижная. Загустевает, как грязь у морского берега, растоптанная грязь. Доктор Эйнджел продолжает говорить, голос его приобретает вопросительную интонацию. Я смотрю в его влажные глаза.
— Что?
— Я спросил, хочешь на него взглянуть? На эмбол. Сгусток. Ты умная девочка, знаешь, что это такое. Думаю, это может нам помочь, тебе не кажется? Чтобы все стало ясно.
Я молчу.
— Взгляни на него, — говорит он.
— Ладно.
Он снова улыбается и встает. В углу комнаты тележка с двумя беспорядочно заставленными подносами. Доктор Эйнджел берет с нижнего банку. Он подносит ее ко мне, я вижу внутри что-то красное и только тут понимаю, что он делает.
Я не хочу видеть то, что он держит в руке. Подумываю о том, чтобы закрыть глаза, но не закрываю. Молчу. Хочу, чтобы вернулась Энн. Я не боюсь. Думаю. Тромб Форд. Хочу оказаться далеко отсюда и чтобы за рулем сидела мать.
— Вот. Подержать хочешь?
— Нет.
Он меня не слышит. Кулаки мои крепко сжаты. Доктор Эйнджел подносит банку к моему лицу. Я не могу сфокусировать на ней взгляд, она режет глаза, как свет у стоматолога.
Банка напоминает мне круглый аквариум. В прозрачной жидкости плавает драгоценный камень. Темно-красный, величиной с кулачок младенца. Сбоку к нему пристала капля более светлой крови.
— Ну вот. Нечасто видишь такое, а?
— Нет.
— Нет.
Поднимаю взгляд на доктора Эйнджела. Он с улыбкой смотрит сквозь меня, не на меня. Теперь, спустя восемнадцать лет, я могу восстановить в памяти его лицо, его влажные глаза, заглянуть в них, понять, что он хочет как-то помочь. Чтобы все стало ясно. Не осознает, что делает нечто дурное.
Он отворачивается с банкой, а я встаю и начинаю вопить. Задыхаюсь от ярости. Появляется Энн с медсестрами, и мы выходим. Я так и не прошла этой проверки. Машина Мэй едет от больничных ворот все быстрее, быстрее, прутья ограды сливаются в сплошную полосу.
На девятую ночь мне снится Стамбул. Во сне я покупаю свежие фисташки. Я не ела больше ничего весь день.
Какое-то существо следует за мной по людным улицам. Я вижу его лишь мельком. Это собака, но чешуйчатая, чудовищная. Морда ее почти на одном уровне с головами прохожих. Собаки никто не замечает. Я вхожу в туристский отель «Синдбад», но когда поднимаюсь к своему номеру, обнаруживаю, что дверь приоткрыта, замок взломан.
Все исчезло. Рубины, записные книжки, чемодан из узорчатой кожи. Ощущение такое, словно кто-то украл мою душу. Я стою в растерянности, и на лестнице позади меня раздается постукивание когтей о выщербленные ступени.
Просыпаюсь перед рассветом. Обычно в это время я бодрая, но сейчас в голове какая-то тяжесть. Спускаюсь на кухню, варю кофе, жарю гренки. Срезав пригоревшие корочки, несу свой завтрак в сад на крыше.
Глётт уже там. Читает старый номер «Франкфуртер альгемайне цайтунг». На металлическом столике подле нее стакан кислого вишневого сока и бутылка водки. Старуха поднимает на меня взгляд, кивает, отворачивается.
Я сажусь и ем свои гренки. Восходит солнце. Каменные плитки под ногами начинают согреваться. День будет замечательным.
— Перестаньте глазеть на меня.
Поднимаю на нее взгляд.
— Я не глазела.
— Вы всегда глазеете, Кэтрин. Будто кошка. Знаете, у меня рак. — Она швыряет на стол газету. Потом складывает ее. — Это незаметно. Я очень старая. Убивает меня он очень медленно. Кое-кто видит причину этого заболевания в пластике.
