Комиссар Его Величества - Кайл Дункан (полные книги .txt) 📗
с одной стороны ему хотелось на месте придушить этого наглого урода, с другой – поскорее заполучить рукопись Дайкстона. Причем первое желание было сильнее второго. Тем не менее банкир выдавил из себя улыбку:
– Может быть, нам позвонить туда и объяснить, что мистера Пилгрима на месте нет? Распоряжение самого заказчика вас устроит?
– Само собой, – ответил Дейв.
Миссис Фробишер позвонила мистеру Редверсу Пратту прямо при «налетчике», после чего передала последнему трубку, которую тот цапнул своими грязными пальцами.
– Тут папаша, которого зовут... Папаша, как вас там?
– Мэлори, – мягко ответил сэр Хорейс.
– Мэлори. Он сгодится? Ладно, понял.
Дейв повысил трубку и вручил Мэлори конверт:
– Нате, получайте.
– Очень вам благодарен, – ответил Мэлори.
Глава 10
Пятая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о путешествии в Россию весной и летом 1918 года
"На мне все заживает как на собаке. Во всяком случае, в том, что касается ран телесных. Мать любила говорить, что Дайкстоны живучи. Однако тогда, в Екатеринбурге, я поправлялся медленно. На следующий день, проснувшись, я первым делом вспомнил о драгоценном документе, который привез из Тобольска. У меня не было сил подняться, а лютому я просто лежал и мучился неизвестностью.
Когда монахиня вошла в комнату с очередной чашкой живительного бульона, я спросил:
– Где моя одежда?
Монахиня улыбнулась.
– В безопасности. Кроме того, теперь она гораздо чище, чем в момент вашего прибытия.
– Сестра, – прошептал я, – это очень важно...
Она прервала меня:
– Сначала попейте бульону. Это еще важнее. – Она отказалась слушать меня до тех пор, пока я не выпил всю чашку. – Так в чем дело?
– Там в кармане очень важные бумаги, – слабым голосом сказал я. – Скажите мне, пожалуйста...
Она подняла руку:
– Вам нужно беречь силы. Сейчас пойду посмотрю...
Через две-три минуты она вернулась с бумажным пакетом и села рядом с кроватью. Я увидел, что монахиня сурово хмурится.
– Вот ваши вещи.
– Где бумага? – прошептал я. – Она должна быть в белом конверте.
Монахиня заглянула в пакет, сунула туда руку и спросила:
– Вот это?
Конверт утратил былую белизну, а во время моего купания в канаве насквозь промок, и тем не менее я сразу его узнал. Я вздохнул с облегчением.
– Вы богатый человек? – спросила монахиня.
– Нет.
Она нахмурилась еще больше, хотя голос продолжал оставаться мягким и ласковым.
– Почему вы спрашиваете? – прошептал я.
– Здесь множество драгоценностей. Они стоят огромное количество денег. Все это находилось в ваших карманах.
Только теперь я вспомнил о постыдном хищении, которое совершил в трюме парохода «Русь». Господи, подумал я, как ей объяснить?
Мы часто забываем, что истинная добродетель заключена в простоте. Я ломал голову, какую ложь придумать, чтобы дело осталось в тайне, а монахиня попросту сказала:
– Я очень боюсь, как бы эти вещи не пропали.
– Положите конверт мне под подушку, сестра, – ответил я.
Так она и сделала – и вовремя, ибо в келью вошел Бронар. Со вчерашнего дня я несколько окреп и слушал его с куда большим интересом. За месяц моей болезни положение мало изменилось. Царская семья воссоединилась, но по-прежнему находилась в доме Ипатьева и никто не имел к ней доступа.
Многие члены Уральского Совета, возможно большинство, выступали за казнь всех Романовых без исключения. Если верить Бронару, Голощекин говорил: «Мало прогнать их с трона, надо загнать их под землю!»
Рузский со своим союзником Скрябиным отстаивали иную точку зрения. Скрябин оказался в столь хорошо известном нам теперь положении порядочного человека, связавшегося с Советской властью. Уже в те времена большевики обожали разглагольствовать о морали, призывая при этом к кровопролитию. Призывы Скрябина провести открытый судебный процесс, то есть позиция по-настоящему моральная, оставались гласом вопиющего в пустыне.
Бронар вел себя хитрее. Он тоже громогласно требовал крови. Николай должен заплатить за преступления своей жизнью, равно, как и вся его семья, поскольку они тоже пили кровь трудящихся. «Однако нужно соблюсти все правила социалистической законности», – повторял «комиссар» Рузский. Рассказывая мне об этом, он осклабился своей несимпатичной ухмылкой.
– Вы бы меня только слышали! Я требую крови, а потом тут же заявляю, что социализм не имеет права пятнать себя самосудом, даже если он вполне оправдан. Потом я говорю, что Скрябин прав, но по совсем другим причинам. Мы обязаны явить миру не «милосердие», а нашу непреклонную решимость. Только так сможем мы покончить с беззаконием и тиранией, царившими в старой России.
Когда Бронар ушел, я попытался сделать небольшую гимнастику, чтобы немного укрепить свои ослабленные мускулы. Я все время помнил, что под подушкой лежат заветная бумага и краденые драгоценности... Не забывал я и о законных владельцах этих сокровищ, ведь их от меня отделяла какая-нибудь миля или две. Над несчастными нависла зловещая угроза. Было совершенно ясно, что за минувший месяц новые вожди России не сделали ничего для облегчения участи Романовых.
– Принесите мою одежду, сестра, пожалуйста, – попросил я.
– Какие глупости! Вы слишком слабы, чтобы куда-то идти.
– У меня неотложное дело. Пожалуйста, принесите одежду! А если удастся, хорошо бы найти извозчика или какую-нибудь телегу, чтобы добраться до вокзала!
– Но вы не можете никуда ехать! В вашем нынешнем состоянии...
– Я должен!
В конце концов мне удалось ее уговорить, но процесс одевания оказался куда более трудным, чем я себе это представлял. Голова была удивительно легкой, и я с трудом удерживал равновесие. Лишь после нескольких неудачных попыток мне удалось выпрямиться в полный рост, однако вскоре я кое-как уже передвигался, опираясь на палку, которую дала мне монахиня. Во дворе меня дожидалась телега, устланная чистым сеном. Я с облегчением устроился там и попросил возницу отвезти меня на Вознесенскую, к дому британского консула. Я знал, что Мы проедем мимо так называемого Дома особого назначения; где содержится императорская семья. Вид этого здания еще более укрепил меня в решимости, возможно совершенно идиотской, помочь монарху, оказавшемуся в столь трагической ситуации.
Престон вел себя совершенно в традициях британской дипломатии: ныл, скряжничал и не хотел давать денег. Хоть он знал, кто я такой и зачем нахожусь в Екатеринбурге, когда речь зашла о выделении мне некой суммы наличными, Нрестон стал обращаться со мной как с самым настоящим уголовником. В конце концов, потеряв терпение, я воскликнул:
– Престон, каким вы ремеслом занимаетесь в свободное от исполнения консульских обязанностей время?
– Я не ремесленник какой-нибудь, сэр! – обиделся Престон.
– Ну хорошо, кто вы по профессии? Зачем вы здесь находитесь?
Разумеется, Престон находился в Екатеринбурге по делам, связанным с добывающей промышленностью, как и все прочие иностранцы. На Урал Престона привели серебро, медь и платина. Выяснив это, я вытащил из кармана рубин диаметром почти с полдюйма, обрамленный платиной.
– Дайте мне двести футов под залог этого камня.
– Он ваш?
– Какое вам дело?! – возмутился я. – Подите вы к черту с вашей осторожностью! Сейчас речь идет о гораздо более важных вещах, чем условности, закладные бумаги и прочая ерунда. Надеюсь, моей подписи будет достаточно?
Оказалось, что достаточно. Такие, как Престон, никогда не отказываются от выгодной сделки. К счастью, у людей его породы всегда водятся деньги. В конце концов я получил от консула сто пятьдесят соверенов.
Затем повозка отвезла меня на вокзал. Я мог бы опустить следующий пассаж, ибо он касается исключительно екатеринбургской жизни той эпохи, но намеренно не стану этого делать. Пусть читатель этих записок знает, что в «революционном» городе и в помине не было ни равенства, ни хваленого принципа «каждому по труду». Если у тебя были деньги, ты мог пировать, как король, если не было – подыхай с голоду. Я отправился в вокзальный ресторан, готовый к тому, что какой-нибудь комиссар кулинарных дел не пустит меня внутрь без мандата, да еще и произнесет целую проповедь. Вместо этого я обнаружил в ресторане метрдотеля во фраке, струнное трио и меню с полметра длиной. Зрелище было поистине потрясающим. Публика выглядела весьма непрезентабельна многие сидели в шапках, глушили спирт, а напившись, валились на пол. То и дело раздавался женский визг. За одним из столиков сидел председатель Уральского Совета Белобородой. Я увидел, как он щелкнул пальцами, подозвал официанта и заказал еще шампанского. Ресторан сохранил весь былой блеск. Только публика изменилась.
