Лунный камень - Коллинз Уильям Уилки (мир бесплатных книг .txt) 📗

Письмо, адресованное мистеру Фрэнклину, я отправил к нему в библиотеку.

Письмо ко мне прочел в своей комнате. Чек, выпавший из письма, когда я распечатал его, доказал мне, — прежде, чем я прочел содержание, — что прекращение следствия о Лунном камне — дело решенное.

Я послал за сыщиком Каффом в оранжерею, чтобы сказать, что желаю сейчас же переговорить с ним. Сыщик явился, всецело поглощенный мыслями о шиповнике, и объявил, что мистер Бегби в упрямстве не имеет на свете себе равных. Я просил его не касаться в нашем разговоре подобных недостойных пустяков и обратить все внимание на дело действительно важное. Он тотчас заметил письмо в моих руках.

— А! — сказал он утомленно. — Вы получили известие от миледи. Касается ли оно меня, мистер Беттередж?

— Судите сами, мистер Кафф.

И я прочел ему письмо (с должной выразительностью и расстановкой), составленное в следующих выражениях:

“Мой добрый Габриэль, прошу вас сообщить сыщику Каффу, что я исполнила обещание, данное ему в связи со смертью Розанны Спирман, и результаты следующие. Мисс Вериндер торжественно уверяет, что она никогда не говорила ни слова наедине с Розанной с того самого времени, как эта несчастная женщина поступила ко мне в дом. Они не встретились даже случайно в ту ночь, когда алмаз исчез, и решительно никаких сношений между ними с утра четверга, когда поднялась тревога, до субботы, когда мисс Вериндер оставила нас, — не было. Таков был ответ моей дочери, когда я внезапно и коротко сообщила ей о самоубийстве Розанны Спирман”.

Дойдя до этого места, я поднял глаза на мистера Каффа и спросил его, что он об этом думает.

— Я только оскорблю вас, если выскажу мое мнение, — ответил сыщик. — Продолжайте, мистер Беттередж, продолжайте.

Когда я вспомнил, как этот человек имел дерзость жаловаться на упрямство нашего садовника, язык зачесался у меня “продолжить” своими словами, а не теми, что написаны были в письме моей госпожи. На этот раз, однако, христианские чувства не изменили мне. Я твердым голосом продолжал читать письмо миледи:

“Подойдя к мисс Вериндер таким образом, как предлагал полицейский офицер, я потом заговорила с нею, как сама находила нужным, для того чтобы произвести на нее впечатление. Дважды, перед ее отъездом из дому, я тайно предостерегала ее, что она подвергает себя самым нестерпимым подозрениям.

Сейчас я объяснила без обиняков, что опасения мои оправдались.

Она торжественно и как нельзя более убедительно заверила меня, что, во-первых, не имеет никаких долгов; во-вторых, алмаз не находится и не находился в ее руках с той минуты, как она положила его в шкапчик в среду.

Признания, сделанные моей дочерью, не идут дальше этого. Она упорно молчит, когда я спрашиваю ее, не может ли она объяснить мне пропажу алмаза. Она отказывается со слезами, когда я упрашиваю ее быть со мной откровенной. “Наступит день, когда вы узнаете, почему мне все равно, что меня подозревают, и почему я не откровенна даже с вами. Я сделала многое для того, чтобы заслужить сострадание моей матери, и не сделала ничего, что заставило бы мою мать краснеть за меня”. Вот собственные слова моей дочери.

Считаю, что после разговора, происшедшего между полицейским офицером и мною, он должен, хотя он и посторонний человек, узнать так же, как вы, ответ мисс Вериндер. Прочтите ему мое письмо, а потом отдайте вложенный для него чек. Отказываясь от всякого права на его дальнейшие услуги, я не могу не сказать, что убеждена в его добросовестности и в его уме; но убеждена также, — еще тверже прежнего, — что в данном случае обстоятельства роковым образом обманули его”.

На этом заканчивалось письмо. Прежде чем передать сыщику Каффу чек, я спросил, не желает ли он сделать какое-нибудь замечание.

— В обязанности мои не входит, мистер Беттередж, делать замечания о деле, уже законченном.

Я бросил ему чек через стол.

— А этой части письма леди Вериндер вы верите? — спросил я с негодованием.

Сыщик посмотрел на чек и уныло поднял брови, отдавая должное щедрости миледи.

— Это такая щедрая оценка моего времени, — сказал он, — что я считаю себя обязанным отплатить за нее кое-чем. Я вспомню цифру на этом чеке, мистер Беттередж, когда наступит случай для этого.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.

— Леди Вериндер пока очень искусно уладила дело, — сказал сыщик. — Но этот семейный скандал принадлежит к числу таких, которые вдруг вспыхивают опять, когда вы менее всего ожидаете этого. У нас на руках опять будет дело о Лунном камне, прежде чем пройдет несколько месяцев.

Я ответил на его слова в следующих ясных выражениях:

— Мистер Кафф, я считаю ваше последнее замечание оскорблением для миледи и ее дочери.

— Мистер Беттередж, считайте это предостережением для себя, и вы будете ближе к цели.

Как ни был я разгорячен и рассержен, адская уверенность, с которой он дал мне этот ответ, замкнула мне рот.

Я отошел к окну, чтобы успокоиться. Дождь перестал, и кого же увидел я на дворе, как не мистера Бегби, садовника, ждавшего, чтобы продолжать спор о шиповнике с сыщиком Каффом.

— Кланяйтесь от меня сыщику, — сказал мистер Бегби, как только увидел меня. — Если он захочет идти на станцию пешком, я с удовольствием пойду с ним вместе.

— Как! — вскричал сыщик за моей спиной. — Вы еще не убедились?

— Как бы не так! Ничуть не убедился!

— В таком случае я иду пешком на станцию, — сказал сыщик.

— А я встречу вас у калитки, — ответил мистер Бегби.

Я был в этот миг, как вам известно, сильно рассержен, — но может ли гнев устоять после такого вмешательства? Сыщик Кафф заметил перемену во мне и поощрил ее весьма кстати одним словцом.

— Полно, полно! — сказал он. — Зачем не взглянуть на мою точку зрения так, как это делает миледи? Почему не сказать, что обстоятельства роковым образом обманули меня?

Глядеть на что-нибудь одинаково с миледи было весьма приятным преимуществом, даже при той невыгоде, что это преимущество было мне предложено сыщиком Каффом. Гнев мой тотчас остыл, и я пришел в нормальное состояние. Я смотрел на всякое другое мнение о мисс Рэчель, кроме мнения миледи и своего, с надменным презрением. Однако, чего я не мог сделать, это молчать о Лунном камне. Здравый смысл должен был бы предупредить меня, — я это знаю, — что это дело следовало оставить в покое. Но вот подите ж!

Добродетели, отличающие нынешнее поколение, не были известны в мое время.

Сыщик Кафф попал в больное место, и, хотя я презирал его, больное место все-таки болело. Кончилось тем, что я коварно вернул его к письму леди Вериндер.

— Меня это письмо совершенно убедило, — сказал я, — но все равно, продолжайте, как если бы вы могли меня переубедить. Вы думаете, что словам мисс Рэчель верить нельзя и что мы еще услышим о Лунном камне. Докажите-ка это, мистер Кафф, — заключил я весело. — Докажите-ка это!

Вместо того чтобы обидеться, сыщик Кафф схватил мою руку и так крепко пожал ее, что пальцам моим сделалось больно.

— Клянусь небом, — торжественно воскликнул этот странный сыщик, — я завтра же пошел бы в услужение, мистер Беттередж, если бы имел возможность служить вместе с вами! Сказать, что вы простодушны, как ребенок, сэр, значило бы сделать детям комплимент, которого не заслуживают десять малюток из десяти. Нет, нет! Мы больше не будем спорить. Вы получите истину от меня на более легких условиях. Я больше ни слова не скажу ни о миледи, ни о мисс Вериндер, я только превращусь в пророка — впервые в моей жизни и исключительно ради вас. Я уже предупреждал вас, что вы еще не покончили с Лунным камнем. Очень хорошо, теперь я предскажу вам при расставании три события, которые, как я полагаю, сами заставят вас обратить на них ваше внимание, хотите вы этого или нет.

— Что ж, выкладывайте их, — сказал я, нисколько не смутившись и с прежней веселостью.