Горение. Книга 3 - Семенов Юлиан Семенович (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Трусевич сердечно, но при этом в обычной своей суховатой манере поблагодарил Опарышкина и, протянув старику четвертной билет, заметил:
– Пригласи своих сотрудников в трактир и хорошенько угости, но более двух четвертей не пить, завтра будет хлопотная работа. Если информация о сегодняшнем дне уйдет на сторону – сгною всех вас в каземате. За «Усатым» сейчас кто смотрит?
– Нушкин и Гандыба.
– Хохол?
– Да.
– Зачем хохла взял в дело? Что, русских мало?
– Он – наш хохол, ваше превосходительство, проверенный, да и его дед по матери великоросс…
– Смотри, под твою ответственность… А «Черного» кто водит?
– Пашков и Каныгин.
– Когда увидишь, что сотрудники и офицеры департамента окружили дом «Усатого», своих сними. Чтоб все тихо было и культурно. Ясно?
– Ясно, ваше превосходительство.
– «Черного» продолжайте пасти сами, его никому . не отдавать.
– Юркий больно, двое могут не уследить, профессионал высокого класса.
– За то и деньги плачу, чтоб профессионала пасли. Придурки меня не интересуют.
«Антона» взяли ночью вместе со шкипером Юрна; оставили в доме засаду; на допросах, которые продолжались всю ночь, ни тот, ни другой не произнесли ни слова; а ведь завтра приходит фрегат «Виктория и Альберт» с королем Англии на борту, спаси господи, сохрани и помилуй.
Трусевич даже подумал, не пригласить ли ему Герасимова для откровенного разговора; этот нелюдь никому не желает подчиняться, только со Столыпиным имеет дело, информацией владеет уникальной, еще бы, член ЦК Азеф, лидер всех боевиков, стоит с ним на связи, ему, понятно, можно спать спокойно, супостату.
Так, мол, и так, сказать ему, давайте объединимся на время визита, забудем споры, речь идет о жизнях августейших особ, пусть все личное отойдет на второй план, сочтемся славою, в конце-то концов; нет, после тяжелого раздумья возразил себе Трусевич, такого рода беседа не для полковника, только посмеется, поняв мой страх.
Лишь под утро нашел выход из положения; разбудил столыпинского дружка, товарища министра Макарова, и сказал:
– Департаменту удалось захватить боевика-максималиста, Александр Александрович… Это очень тревожно. На допросе субъект молчит… Но поскольку гроза бомбистов Александр Васильевич Герасимов привез с собою коронную агентуру, просил бы вас подписать приказ – вот он, извольте ознакомиться, – что именно на него, учитывая его богатейший опыт, с сего часа возлагается наблюдение за всеми преступными элементами в Ревеле, а не только за эсерами. Думаю, если он возьмет в свои руки наблюдение и за максималистами и за анархистами, мы можем быть спокойны за исход августейшей встречи.
Прочитав приказ, присланный с нарочным в пять часов утра, Герасимов снова вернулся в постель и, выкурив папиросу, с тянущей яростью захотел сплюнуть на пушистый ковер хорезмской работы.
Как ужи выскользнули, подумал он о Трусевиче и Макарове; а ведь я один, Азеф-то уехал, – никаких претензий, он свое дело сделал, эсеровские боевики остались в столице, Карпович не в счет, он получил инструкцию самому ничего не предпринимать, ждать команды. А максималисты здесь, «Антон» этот самый. Готовит акт на воде. Господи, господи, вот ужас-то!
Герасимов выкурил еще одну сигарету, потом поднялся, сбросил халат, принял холодный душ и отправился в триста седьмой номер, где разместился его штаб, работавший круглосуточно.
Дежурил полковник Глазов, по счастью.
– Глеб Витальевич, – голос Герасимова был сух и требователен, – немедленно свяжитесь с командованием флота и передайте указание: перед торжественным построением экипажей обыскивать каждого, включая офицеров, на предмет обнаружения оружия.
Глазов склонил голову, поинтересовался:
– Это чье указание?
Ох, какая умница, ликующе, с облегчением подумал Герасимов.
– Не почтите за труд позвонить Максимилиану Ивановичу Трусевичу и предупредите его, что проект приказа отправлен ему с нарочным. Печатать умеете?
– Конечно.
… Трусевич, выслушав Глазова, спросил:
– А где Герасимов?
– Александр Васильевич выехал в город.
– Вот тогда вы его дождитесь и скажите, что я такой приказ не подпишу. Ему поручено дело, ему и подписывать все приказы.
– Ваше превосходительство, – ответил Глазов, – господин Герасимов объяснил мне, отчего он обременяет вас этой просьбой: его указание – полковника по чину – не может быть отправлено адмиралу. Тот не станет брать во внимание предписание полковника…
Герасимов, напряженно слушая разговор, не сдержал затаенной улыбки; сердце в груди ухало, кончики пальцев покалывало иголочками, ныло сердце.
Трусевич долго молчал, потом поинтересовался:
– А я с кем говорю-то?
– Полковник Глазов, Глеб Витальевич, ваше превосходительство…
– Ах, это вы… Что ж, передайте Александру Васильевичу, когда он вернется, чтоб снесся со мною. Пусть он мне этот приказ направит. С развернутым объяснением, а то как-то неловко получается: ему оказана честь, доверен самый боевой участок работы, а я за него, видите ли, подписываю приказы, несолидно…
Герасимов поглядел на часы: семь минут шестого. В десять должен прибыть английский король. В восемь все чины полиции и охраны будут в гавани; цейтнот.
– Вы прекрасно с ним говорили, Глеб Витальевич, – сказал Герасимов. – Если все кончится благополучно и коли охране выделят несколько Владимиров или Анн, вы будете первым в числе награжденных,
– Сердечно благодарю, Александр Васильевич… Мне очень приятно работать под вашим руководством. Я учусь у вас смелости. Увы, сам-то я лишен одного из ее компонентов – дерзости, способности принимать волевые решения. Я и впредь готов быть полезен вам всем, чем могу.
– Спасибо. Итак, за работу… Я продиктую приказ…
… Через семь минут, запечатав два конверта – один товарищу министра внутренних дел Макарову, а второй Трусевичу, – приказы были отправлены адресатам с нарочным.
После этого Герасимов позвонил товарищу министра Макарову и, сдержанно извинившись за ранний звонок, сказал:
– Александр Александрович, сейчас вы получите приказ, который я не имею права подписывать, – только генеральский чин. Ознакомившись, вы поймете, отчего в этом возникла необходимость. В случае, если Максимилиан Иванович откажется поставить свое факсимиле, я сейчас же пишу рапорт об отставке: без такого рода приказа я не могу гарантировать благополучный исход известной вам встречи. Приказ должен уйти в штаб флота незамедлительно.
– А что, собственно, случилось? – спросил Макаров, с трудом сдерживая зевоту, – засыпал обычно поздно, вставал к полудню.
– Случилось то, – ответил Герасимов, – что бомбисты, которыми занимался Максимилиан Иванович, могут учинить ужас не на суше, а именно на кораблях. Если обыски всех членов экипажей – перед построением, никак не раньше, – не будут проведены, я умываю руки. И шифрограмму такого рода передам Петру Аркадьевичу немедленно.
– Хорошо, я снесусь с Петром Аркадьевичем, обсудим все толком.
– У нас нет времени на обсуждение, поймите! Через полтора часа нам всем нужно быть в гавани! Позвольте мне потревожить вас повторным звонком, и если приказ не будет отправлен во флот, я немедленно пишу рапорт об отставке.
– Но вы понимаете, что такой приказ может вызвать трения с флотом? Здесь собраны гвардейские экипажи, командиры знакомы с известным вам лицом, все они отвечают за матросов и офицеров, возможен скандал, Александр Васильевич.
Слава богу, подумал Герасимов, этот хоть называет вещи своими именами… Пусть думает. Я свое сказал.
Через пятнадцать минут отзвонил Трусевич.
– Как славно, что вы уже вернулись, милый Александр Васильевич, – сказал он своим вибрирующим, актерским голосом; говорил сейчас так, будто бы самому себе сопротивлялся, слова выдавливал, обсматривая каждое со стороны, как бомбу какую, – Мы тут с Александром Александровичем посовещались по поводу вашего документа… Разумно, в высшей степени разумно… И порешили так: вы приказ подписываете, а – в свою очередь – Александр Александрович, как товарищ министра, присовокупит личное письмо адмиралу. По-моему, это прекрасный выход из того положения, которое рождено нашим неповоротливым протоколом…
