Бледный убийца - Керр Филипп (книга жизни .txt) 📗

Мы спали до тех пор, пока первые лучи солнца не начали пробиваться сквозь тонкие занавески. Проснувшись раньше ее, я был поражен холодным выражением ее лица, оно осталось таким же, когда она, открыв глаза, нашла мой пенис. Затем, повернувшись на спину, вытянулась на кровати и раздвинула свои ноги так, что я мог видеть, где зарождается жизнь, и потом я снова ласкал и целовал ее, перед тем как продемонстрировать все, на что я способен, вжимая себя в ее тело с такой силой, что в какое-то мгновение мне показалось – только моя голова и плечи принадлежат мне.

Наконец, когда в нас обоих ничего не осталось, она обхватила меня руками и плакала так долго, что мне почудилось, она вот-вот растает.

Глава 19

Суббота, 29 октября

– А я думал, что вам эта идея понравится.

– Я не уверен, что она мне не понравится. Просто нужно ее обмозговать.

– Вы ведь не хотите, чтобы она просто бесцельно болталась где-нибудь. Он сразу учует, что здесь что-то не так, и не подойдет к ней. Все должно выглядеть правдоподобно.

Я кивнул без особой уверенности, что он прав, и попытался улыбнуться малышке из Союза немецких девушек, которую нашел Беккер. Она была необыкновенно красива, и я не знаю, что больше всего в ней привлекло Беккера – ее храбрость или ее грудь.

– Ну, комиссар, вам же известно, – сказал он, – что эти девчонки постоянно торчат у стендов еженедельника «Штюрмер» на улицах. Они любят пощекотать себе нервы, читая истории о том, как еврейские доктора лишают девственности своих загипнотизированных немецких пациенток. Взгляните на это дело с такой точки зрения: во-первых, она не будет скучать, во-вторых, если Штрейхер и его люди замешаны в этом деле, они, конечно, скорее заметят ее у одного из стендов «Штюрмера», чем где-нибудь в другом месте.

Я тупо уставился на выкрашенный красной краской искусно сделанный стенд, который был изготовлен, вероятно, одним из читателей-поклонников газеты. На стенде крикливые лозунги: «Немецкие женщины! Евреи – это ваша гибель». Под стеклом три разворота текста. Уже то, что мы попросили девушку выступить в роли приманки, было само по себе плохо, а тут еще Беккер хотел, чтобы она забивала себе голову подобной ерундой.

– Наверное, вы правы, Беккер.

– Вы знаете, что я прав. Посмотрите на нее. Она все это уже читала. И готов поклясться, что ей это нравится.

– Как ее зовут?

– Ульрика.

Я подошел к стенду «Штюрмера», у которого стояла она, безмятежно что-то напевая.

– Ты знаешь, что тебе придется делать, Ульрика? – спросил я. Стоя рядом с ней, я смотрел не на нее, а на карикатуру Фипса, изображавшую еврея-урода, нос у него был величиной в овечью морду. Человек не может быть таким, подумал я.

– Да, комиссар, – звонко сказала она.

– Вокруг полно полицейских. Ты их не видишь, но они все наблюдают за тобой. Ты поняла? – Я увидел, как ее отражение на стекле кивнуло. – Ты очень храбрая девочка.

Услышав это, она снова запела, только немного громче, и я узнал песню «Гитлерюгенда»:

Наш флаг вьется перед нашими глазами,

Наш флаг означает, что настали годы единства,

Наш флаг ведет нас в вечность,

Наш флаг значит больше, чем наша жизнь.

Я вернулся к тому месту, где стоял Беккер, и сел в машину.

– Девочка что надо, правда, комиссар?

– Да, вы правы. Только держите свои лапы подальше от нее, слышите?

Беккер был сама невинность.

– Что вы, комиссар, неужели вы думаете, что я ее трону? – Он забрался на сиденье шофера и завел мотор.

– Если вас на самом деле интересует мое мнение, я думаю, вы способны трахнуть даже свою прабабушку. – Я оглянулся сначала через левое, а потом через правое свое плечо. – Где ваши люди?

– Вон там, на втором этаже, сержант Хингсен, а на улице еще парочка полицейских. Один приводит в порядок кладбище, оно начинается с угла улицы, а другой вон там моет окна. Если наш убийца появится, он от нас не ускользнет.

– А родителям девушки известно?

– Да.

– Отчаянные у нее родители, если дали на это свое согласие.

– А они его и не давали. Если говорить точнее, комиссар, Ульрика заявила им, что она добровольно идет на это во имя фюрера и Родины. И если они попытаются остановить её, это будет непатриотично с их стороны. Так что у них не было особого выбора. Очень волевая девица.

– Могу себе представить.

– И к тому же хорошая пловчиха, наша олимпийская надежда, как сказал ее учитель.

– Ну, будем надеяться, что, если она попадет в беду, пойдет дождь и она спасется вплавь.

Я услышал звонок в дверь и подошел к окну. Открыв его, высунулся наружу, чтобы посмотреть, кто звонит. Даже с высоты четвертого этажа я узнал рыжую голову Фогельмана.

– Очень красиво – торчать в окне, как какая-нибудь деревенская рыбачка, – скривилась Хильдегард.

– Как бы там ни было, но рыбку-то я поймал. Это Фогельман. И он пришел со своим дружком.

– Тогда лучше спуститься и открыть им дверь.

Я вышел на лестничную площадку, повернул рычаг, прикрепленный к цепи, открывающей дверь, и стал наблюдать, как двое мужчин поднимаются по лестнице. Никто из них не произнес ни слова.

Фогельман вошел в квартиру Хильдегард со скромным, как у владельца похоронного бюро, выражением лица, за что я поблагодарил Бога – значит, его рот, из которого обычно исходило зловоние, по крайней мере на какое-то время будет закрыт. Человек, пришедший с Фогельманом, был на голову ниже его, на вид лет тридцати пяти, волосы светлые, глаза голубые, всем своим обликом он напоминал профессора университета. Фогельман представил своего спутника как доктора Отто Рана и пообещал попозже рассказать о нем поподробнее. Затем громко вздохнул и покачал головой.

– Боюсь, мне не удастся найти вашу Эммелин, – возвестил он наконец. – Я опросил всех, кого можно было опросить, и осмотрел все, что можно было осмотреть. Никакого результата. Это меня очень расстроило. – Он помолчал и добавил: – Конечно, я понимаю, что мое огорчение – ничто по сравнению с вашим горем. И тем не менее я думал, что смогу найти по крайней мере, какой-нибудь ее след. Если бы у меня было хоть что-нибудь, хоть какая-нибудь зацепка, я бы считал, что имею право просить у вас позволения продолжить следствие. Но у меня нет никакой надежды, я боюсь, это будет бесполезной тратой вашего времени и денег.

Я медленно кивнул, выражая покорность судьбе.

– Спасибо вам за вашу искренность, господин Фогельман.

– По крайней мере, мы можем сказать, что испробовали все возможное, господин Штайнингер, – сказал Фогельман. – Я не преувеличиваю, когда говорю, что испробовал все обычные способы расследования. – Он замолчал, чтобы прочистить горло, и, извинившись, приложив платок ко рту. – Я не уверен, стоит ли предлагать вам это, господин и госпожа Штайнингер, и, пожалуйста, не считайте меня шутником, но когда обычные методы оказываются неэффективными, не будет никакого вреда, если мы обратимся к необычным.

– А мне казалось, что именно поэтому мы и обратились в первую очередь к вам, – сухо заметила Хильдегард. – Мы ожидали, что обычными, как вы их назвали, методами будет работать полиция.

Фогельман неловко улыбнулся.

– Я неточно выразился, – извиняясь, сказал он. – Вероятно, мне нужно было сказать – естественные и сверхъестественные методы.

Спутник Фогельмана, Отто Ран, пришел к нему на помощь:

– Господин Фогельман тактично, насколько это возможно при данных обстоятельствах, пытается предложить рассмотреть возможность вашего обращения к ясновидящему, который помог бы вам найти дочь.

У него была речь образованного человека, и говорил он с такой скоростью, с какой говорят только во Франкфурте.

– Ясновидящему? – спросил я. – Вы имеете в виду человека, занимающегося спиритизмом? – Я пожал плечами. – Мы в такие вещи не верим.

Мне хотелось послушать, как Ран будет убеждать нас клюнуть на эту приманку.