Вниз по темной реке - Одден Карен (читать книги без регистрации полные TXT, FB2) 📗
Река развращает тех, кто с нее кормится. Я служил на Уоппинг-стрит, и покинул ее потому, что и к моим подметкам начала липнуть грязь. С другой стороны — что сказать о человеке, который, уйдя с Темзы, переместился в Скотланд-Ярд, в здание всего в паре сотен метров от набережной? За рабочим столом я сижу спиной к реке, и случается — вот как сегодня, — что Темза вызывает в памяти грязную гадюку, неслышно скользящую сзади.
С загаженных отмелей ползли жуткие ароматы — зловещая смесь запахов разлагающихся отбросов и гнилой рыбы. По реке пыхтели большие и малые буксиры, паровые и гребные суда. Перед моими глазами покачивались пришвартованные парусные лодки и шхуны; вздымался лес мачт, рисующих симметричную зубчатую линию на фоне облаков. Вдали, на подступах к морю, сверкнула молния. Вот-вот грянет гром. Я начал считать про себя: один, два, три…
Нет, пожалуй, гроза слишком далеко. Грома не слышно.
Сдавшись, я отвернулся, и в этот миг, заглушив металлическое бряканье, сопение паровых двигателей и крики грузчиков на верфи, ударил первый раскат. С востока катился низкий, свирепый гул небес.
Скоро разразится шторм.
ГЛАВА 3
У Белинды была своя теория о причинах, по которым меня чрезвычайно волнуют случаи исчезновения людей. Она считала: все дело в том, что моя собственная мать пропала без следа, когда мне исполнилось одиннадцать.
Не могу не признать — Белинда в человеческих характерах разбирается прекрасно. Порой заговариваю с ней о работе, и она слушает, не пропуская ни слова; вижу, что все понимает, хотя мои рассказы не всегда отличаются стройным изложением. Тем не менее, бывает, что Белинда вдруг предложит совершенно новый взгляд на одного из фигурантов дела, и ее слова внезапно меняют ход моих мыслей — так волна, бьющая в борт, отклоняет корабль от выбранного курса.
И все же Белинда ошибается.
Больше всего меня гнетет неопределенность. Например, передо мной лежит труп. Неважно — получил ли погибший удар ножом в переулке или утонул, выпав из лодки. Любая смерть ужасна. Тем не менее, мертвое тело дает определенность: обнаружив его, ты уже столкнулся с худшим из сюрпризов судьбы. Другое дело, когда человек исчез. Воображение рисует самые жестокие исходы и множит их без конца до тех самых пор, пока пропавший не объявится. А до того тебя посещают то страх, то сомнения. Бывает, думаешь: нашел! — и все внутри сжимается, а потом сознаешь, что след ложный.
Мадлен Бэкфорд я искал уже три недели, с того дня, как ее супруг подал заявление в Скотланд-Ярд. Сидя напротив меня, он стыдливо рассказывал, что в последние несколько месяцев у жены проявлялись некоторые «странности», граничащие с бредовыми идеями. В конце концов, холодной мартовской ночью у нее случился истерический припадок, и миссис Бэкфорд сбежала из дома в одном шелковом платье. Пару дней муж, не поднимая шума, наводил справки у ее подруг, после чего обратился в полицию. Я не преминул выказать ему свое раздражение подобной задержкой. Последний глупец понимает: чем раньше полиция получит сообщение о пропаже человека, тем больше шансов его найти. Мистер Бэкфорд оправдывался: дескать, ему не хотелось вводить жену в еще большее смущение — вдруг та вернулась бы через день-другой.
Я не из тех, кто слепо принимает слова на веру; особенно это касается рассказов мужей о своих женах, и наоборот. Хотя как не посочувствовать мужчине, искренне желающему оградить жену от опасностей Лондона? Разумеется, я сверил показания, поговорив с его братом, с другом и с доктором, который привел мне несколько примеров шокирующих странностей в поведении женщины. Неужели мистер Бэкфорд не обращал на них внимания? Возможно, сознательно преуменьшил масштабы бедствия, не желая позорить ни себя, ни супругу? Впрочем, рассуждения мои ничего не меняли: три недели я провел, размещая объявления и направляя запросы в полицейские участки, больницы и на железнодорожные станции, постепенно расширяя поиск от границ Мейфэра. Лишь вчера у меня возникла версия, где может находиться пропавшая. Скорее всего, спасение несчастной обойдется всего в полкроны.
Побрякивая монетками в кармане, я направился в заведение для бедных под названием «Приют Холмдела для душевнобольных».
От приземистой рыжеволосой дежурной по женскому отделению попахивало джином; женщина чрезвычайно напоминала персонаж из рассказа Диккенса о тюремном заключении. Дежурная провела меня по воняющему мочой коридору, открыла маленький глазок в деревянной двери, и я осмотрел убогую крохотную палату. На жалком подобии тюфяка уныло и неподвижно сидела молодая дама, спеленутая нечистой смирительной рубашкой. Одежда ее была грязна и порвана, однако — тут я ощутил легкий проблеск надежды — похоже, на ней было коричневое шелковое платье.
— Сколько она уже здесь?
— Не знаю, — фыркнула дежурная, вытерев нос рукавом, и я глянул на нее сверху вниз:
— Неделю, месяц, год?
— Немного меньше месяца, — проворчала женщина. — Ее привел констебль. Нашел где-то на улицах.
— Впустите меня, — потребовал я.
— Ключи на стойке, — бросила женщина и зашаркала в конец коридора.
Открыв квадратное окошко, я дважды окликнул миссис Бэкфорд — сперва тихо, чтобы не напугать, потом громче, перекрывая голосом стоны и крики, рикошетившие эхом от стен коридора. Дама, словно не слыша, не отрывала взгляда от точки на стене.
Если на день водворения сюда она и была в здравом уме, то теперь рассудок ее явно покинул. Но разве можно винить несчастную? Единственный день в подобных условиях — уже ужасающее испытание, а она провела здесь три недели, не имея представления, как выбраться из этой тюрьмы. Я бы точно сошел с ума.
Пока дежурная ходила за ключом, мои глаза успели приспособиться к полумраку, и мне удалось рассмотреть миссис Бэкфорд: спутанные каштановые волосы, тонкие белоснежные щиколотки, босые ступни… В узкий прогал между койкой и стеной было втиснуто жестяное ведро, наверняка заменявшее ночной горшок. Вдоль плинтуса пробежала жирная длиннохвостая крыса.
Мне и раньше доводилось бывать в приютах, но такого мрачного места я еще не видывал. Мой друг — Джеймс Эверетт — специализировался на душевных расстройствах и заведовал тихим отделением в госпитале Святой Анны, где стены умиротворяющего желтого оттенка украшали картины с цветами. Смирительные рубашки надевали далеко не на любого пациента, а медсестрами брали исключительно женщин с приличными манерами.
Вернулась дежурная, позвякивая ключами на металлическом кольце, и на звук характерного звона едва ли не из каждой палаты раздались полные надежды возгласы. Рыжеволосая хрипло рассмеялась, и я невольно пожелал, чтобы ее жестокость вернулась сторицей; захотелось встряхнуть женщину что есть силы. Однако прошлогодний суд, имевший тяжелые для Ярда последствия, научил меня благоразумию. Мне просто следовало вытащить отсюда миссис Бэкфорд, не прибегая к долгим юридическим проволочкам.
Перебрав ключи на кольце, дежурная нашла нужный.
— Она не будет с вами говорить. Мы от нее вообще ни одного разумного слова тут не слышали.
Мы вошли внутрь.
Сырой воздух вонял прогнившей штукатуркой и немытым женским телом. Я приблизился к койке, переступая через разбегающихся тараканов, и опустился на колени рядом с больной. По ее телу ползали мелкие насекомые, но миссис Бэкфорд, похоже, их не замечала.
Женщина не шевельнулась, когда я тронул ее за руку. Пришлось аккуратно отвести в сторону ее волосы, чтобы рассмотреть лицо, и она с опасливой гримасой съежилась от моего прикосновения. Проведя три недели в подобном аду, миссис Бэкфорд все еще напоминала свой портрет, висевший в кабинете супруга: голубые глаза, родинка у левого виска, маленький носик и светло-каштановые волосы. Потрескавшиеся губы угрюмо сжаты…
— Портрет нарисовали в прошлом году, — дрогнувшим голосом говорил мистер Бэкфорд. — Мадлен была так мила и разумна, когда мы только поженились… Только посмотрите на ее лицо!
