Дело бога Плутоса - АНОНИМYС (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT, FB2) 📗
– Это как раз объяснить проще всего, – отвечал Сергей Сергеевич. – Очевидно, Загорский отыскал часть похищенного у шаха Насер ад-Дина фотоархива и хранил его на своей финской даче в Куо́ккале. Помните, он писал о ней в дневнике «Хроники преисподней»?
Волин и Иришка переглянулись – несмотря на возраст и болезнь, память у генерала оставалась необыкновенно ясной и цепкой.
– Туда же, в Куоккалу, скорее всего, отправил он и часть своих дневников, – продолжал Воронцов. – Какое-то время после революции дом стоял бесхозный и Загорский, вероятно, почел за лучшее его продать. Сам он попасть в Финляндию в то время не мог, и, возможно, попросил, чтобы его японская жена…
– Жена? – переспросила Иришка, которая по понятным обстоятельствам знала дневники Загорского хуже, чем генерал.
– Да, жена, – нетерпеливо повторил Сергей Сергеевич, – он про нее писал в своем японском дневнике. Так вот, Загорский, скорее всего, попросил свою жену, чтобы она вывезла все наиболее ценное – в первую очередь архив и дневники – к себе во Францию. После ее смерти наследники или просто люди, которым попал в руки архив, не понимая его ценности, поспешили от него избавиться. И вот теперь архив всплыл на блошином рынке и волею судеб его приобрела наша дорогая Ирина.
Он снова бережно коснулся тетрадного листа пальцами, положил тетрадь в коробку, откинулся в кресле и закрыл глаза. С минуту все молчали.
– У меня тоже для вас небольшой сюрприз, – проговорил генерал, не открывая глаз. – Я расшифровал последнюю тетрадь Загорского… Последнюю из тех, которая была у меня, – поправился он. – Хотите взглянуть?
Волин и Иришка переглянулись: что за вопрос? Конечно, они хотят.
Воронцов кивнул.
– В спальне на столе лежит синяя папка, – проговорил он. – Почитайте, а я пока отдохну немного. Что-то я сильно устал за последние дни…
Глава первая
Секрет государственной важности
«Старый дворецкий Артур Иванович Киршнер, не один год служивший у действительного статского советника Загорского, был человек бывалый и многое в жизни повидал. Строго говоря, был он не таким уж и старым, лет на десять моложе хозяина…»
– Не лет на десять, а ровно на десять лет, – обычно поправлял педантичный Артур Иванович, если уж речь о возрасте заходила в его присутствии. – Десять лет без одного месяца и трех дней, в этом деле, милостивые государи, не может быть никакой приблизительности.
Итак, несмотря на сравнительную молодость, Артур Иванович был человек бывалый и многое в жизни повидал.
– По-другому никак, – благосклонно объяснял он за чаепитием нестарой еще и весьма миловидной кухарке Варваре. – Его превосходительство – дипломат. То Париж, то Мадрид, а то и вовсе какая-нибудь Япония, не к ночи будь помянута; одним словом, вся жизнь как на качелях. Ну, а я – самый близкий ему человек и, значит, должен быть готов к любому повороту судьбы.
Тут, правду сказать, Артур Иванович немного отклонялся от истины. Если оставить в стороне некоторых дам, к которым у Загорского возникала естественная сердечная привязанность, самым близким Нестору Васильевичу человеком все-таки следовало считать его помощника Ганцзалина, который как раз и сопровождал того в его служебных странствиях по свету.
– Ну, Ганцзалин – осо́бь статья, – не соглашался Киршнер. – Не хотелось бы никого обидеть, конечно, но он – китаец, человек желтой жизни и прищуренной к тому же. А я имею в виду – среди настоящих, то есть русских, православных людей ближе меня к Нестору Васильевичу нет никого…
Здесь, впрочем, тоже выходила путаница. Назвать Киршнера русским и православным не поворачивался язык. Артур Иванович, хоть и родился в России, однако был чистокровным немцем, да к тому же еще и лютеранином. Правда, на это ему никто указывать не решался, а потому так оно и получалось, что, по расчетам самого Киршнера, был он самым близким к действительному статскому советнику человеком.
И вот теперь этот самый близкий стоял на пороге хозяйского кабинета и исправно пучил в академический интерьер свои честные немецкие глаза.
В обустройстве дома Нестор Васильевич проявлял здоровый консерватизм, и обстановка кабинета годами никак почти не менялась: дубовый письменный стол, лампа под шелковым абажуром, на котором вышиты были сцены из китайского эпоса «Троецарствие», чернильница, стакан с остро очиненными карандашами, толстая стопка писчей бумаги и пухлый кожаный блокнот. Тут же стоял бежевый диван, на котором одинаково удобно было как сидеть, так и спать, и пара бежевых же кресел. По стенам уходили в потолок высокие книжные шкафы с бесчисленными томами; чаще всего встречались тут книги на английском и китайском языках. Правда, в последние пару лет в кабинете появился выделенный угол, где располагалась химическая лаборатория – в остальном же все было, как и в прежние годы.
– К его превосходительству посетитель с визитом, – проговорил Киршнер в спину хозяина, который как раз сидел над переводом знаменитого текста «Семь извлечений из облачного книгохранилища». Это был старинный компендиум даосского канона, известного всему миру как «Дáо цзан». Синологи относили «Семь извлечений» к эпохе Сун, и Загорскому показалось соблазнительным поупражняться в освоении трактата, от которого отделяла нас без малого тысяча лет. Накануне Нестор Васильевич был в Императорской публичной библиотеке и своими собственными руками переписал начало книги, чтобы дома спокойно заняться ее переводом.
– Посетитель… Что за посетитель? – рассеянно переспросил действительный статский советник, не отрываясь от толстенного китайско-русского словаря.
– С визитом, – механически повторил Артур Иванович.
Нестор Васильевич поднял, наконец, взгляд от иероглифов и повернулся к дворецкому. Вид у того был такой, как будто это именно его заставили разгадывать многовековую китайскую премудрость – и притом без всякого с его стороны желания.
– Ну, и кто же так жаждет лицезреть мою скромную персону? – нетерпеливо осведомился Загорский.
– Осмелюсь доложить – Ганцзалин, – после некоторой паузы отвечал Киршнер.
Тут настало время удивиться и самому Нестору Васильевичу. Тридцать с лишним лет он не мог научить китайца стучать, прежде чем войти в комнату, а тут вдруг Ганцзалин заранее уведомляет о своем визите через дворецкого.
– Не сошел ли, случаем, с ума наш добрый друг? – озабоченно осведомился действительный статский советник.
Ответить на этот вопрос со всей определенностью Киршнер не мог. С его точки зрения, китайский помощник Загорского был умалишенным от рождения, просто очень ловко это скрывал.
– Ладно, проси, – решил Нестор Васильевич. – Однако на всякий случай держись от него подальше.
Киршнер кивнул и вышел вон. Спустя полминуты раздался размеренный стук каблуков, по звуку несколько похожий на церемониальный шаг, каким на парадах ходят императорские гвардейцы, и в кабинет прошествовал Ганцзалин. Желтая его, словно медом намазанная, физиономия имела вид напыщенный и даже патетический, однако косые глаза хитро сверкали.
– Ну, – проговорил Загорский, – что стряслось? Чего вдруг пришло тебе в голову наносить мне официальные визиты?
Несколько секунд китаец молчал, и было видно, что его прямо распирает от торжественности момента. Потом необыкновенно противным, по мнению Нестора Васильевича, голосом он произнес сакраментальную фразу.
– Пора нам, хозяин, жениться!
Позже помощник заявлял, что голос его был вовсе не противным, а наоборот, величественным – и то был не просто голос, но глас судьбы. Так или иначе, услышав столь своеобразное предложение, Загорский поглядел на китайца с удивлением.
– Что значит – нам пора? Позволь узнать, кому это – нам?
Помощник с охотою объяснил, что «нам» – это значит ему, Загорскому, ну, и Ганцзалину, конечно, тоже. Им ведь уже без малого по шестьдесят лет, а если на двоих посчитать – то и все сто двадцать наберется. Самое выходит время жениться солидным мужчинам. Что касается Ганцзалина, то он уже присмотрел себе хорошую девушку на прогулке в парке…
