Сибирская амазонка - Мельникова Ирина Александровна (книга жизни .txt) 📗
Алексей схватился за плечо. Рукав нового сюртука болтался на нескольких нитках, а виновник этого бесчинства, дюжий офеня, не оглядываясь, быстро уходил в обратную от них сторону.
– А ну стой, мерзавец! – Иван вскинул револьвер. – Стой, стрелять буду!
– Погоди! – поморщился Алексей. – Я ему сперва рожу начищу. – Он бегом догнал офеню и рывком развернул его к себе. – Эй ты! Не слышишь разве, стоять велят?
Тот глянул исподлобья и вдруг замычал, показывая то на собственные уши, то на товар, то на Алексея.
– Немой, что ли? – удивился догнавший их Иван и что-то быстро изобразил на пальцах под носом у торговца.
Офеня закивал головой и, в свою очередь, тоже принялся крутить пальцами на разные лады.
– Ага, понял, – кивнул головой Иван и посмотрел на Алексея. – Извиняется, шельма, что тебя уронил. Испугался, мол, за свой товар.
– Да ну его, – Алексей устало махнул рукой, – пусть катится отсюда, пока я добрый.
Офеня, льстиво улыбаясь и кланяясь, правда, взгляд его от этого не стал дружелюбней, отступил на пару шагов назад и вдруг, подхватив лоток обеими руками, со всех ног кинулся в арку между домами.
Иван заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул. Но тут же хлопнул себя по лбу и рассмеялся:
– Дурак! Он же полнейший глухарь! – И вдруг изменился в лице. – Постой, ты когда-нибудь видел глухого или немого офеню? Они ж так базлают, на всю улицу прямо, когда товар свой расхваливают!
Алексей с недоумением посмотрел на него и пожал плечами. И впрямь, как немому офене продать свой товар, если не кричать о нем на весь белый свет?
Глаза Ивана сузились.
– Он не товар рассыпал, Алешка. Он эту девку не позволил задержать. И нас провел, как сопливых младенцев. – Вавилов вопросительно посмотрел на Алексея: – Ты что-нибудь понимаешь?
– Пока нет, но сдается мне, что он не из охранного отделения. И, кажется, «монашку» и впрямь прикрывал. Но почему ж тогда не ввязался в драку?
– Да, задачка! – Иван подмигнул приятелю: – Но не по нашему ведомству, поэтому давай-ка сваливать отсюда подобру-поздорову, иначе опять в какую-нибудь заварушку влезем. – Он задрал рукав сюртука и стал рассматривать приличную ссадину – след от удара о стену дома. Затем вздохнул, направив взгляд в сторону Разгуляя. – Знаешь, Алешка, я такого театра в жизни не видел. Чистая ведьма, а не девка! От шести мужиков отбилась, а как на лошадь взлетела! А посох этот! Ты заметил, как она ловко им орудовала? – Он помолчал мгновение и пристально посмотрел на Алексея: – Придется Тартищеву доложить, как ты считаешь?
– Придется, – вздохнул Алексей, – представляешь, как он нам гривы расчешет, когда узнает, что мы в потасовку ввязались, а по какому поводу, не узнали.
– Узнаем, – хлопнул его по плечу Иван, – какие наши годы! – И предложил: – Пошли, что ли?
– Пошли! – вздохнул Алексей и оглянулся на гору, по которой разбежались кривые улочки Разгуляя. И там, в его недрах, словно молотком ударили два раза: стреляли из револьвера. Следом – еще раз... Агенты Ольховского продолжали преследовать странных всадников в черных балахонах...
Глава 3
Иван нервно вышагивал взад-вперед по палубе дебаркадера и шепотом ругался. До отхода парохода оставалось десять минут, багаж находился в каютах, матрос, стоящий у сходней, то и дело выразительно посматривал на него, а об Алексее не было ни слуху ни духу. Правда, денщик Тартищева, Никита, доставил его багаж на пристань и передал записку, в которой Алексей, видимо, на ходу сообщал, что его срочно вызвали в управление полиции по поводу ограбления купца первой гильдии Чурбанова, известного в городе коллекционера.
Прочитав записку, Вавилов сплюнул от досады и выругался. Кажется, их прогнозы сбываются. Отпуска им не видать как своих ушей. Иван понимал, что без приятеля один в тайгу не отправится еще и по той причине, что наверняка дело серьезное. Чурбанов собрал огромную библиотеку древних летописей, рукописных книг и прочих редкостей, на которые зарились коллекционеры со всего мира. Иван вздохнул. Не зря Алешку вызвали, ох, не зря! Он среди всех агентов самый образованный. И Тартищев непременно загрузит его по самую макушку. И ему плевать, что еще вчера самолично подписал им приказ на отпуск. Федору Михайловичу не привыкать ссылаться на чрезвычайные и непредвиденные обстоятельства.
Иван снял фуражку и поскреб в затылке с выражением самого неподдельного горя на раскрасневшейся от жары физиономии. Эх, сгорел их отпуск синим пламенем, как погорела его мечта посидеть спокойно с удочкой у речного переката. Хотя, постой, чего он так расстроился? Иван оживился. Если Никита доставил багаж Алексея на коляске Тартищева, значит, Федор Михайлович не забыл, что сегодня два его агента отплывают на пароходе «Гигант» в долгожданный и заслуженный ими отпуск, и есть слабенькая, но надежда, что Алексей не опоздает к отправлению парохода.
Он еще раз обвел взглядом косогор над пристанью и даже присвистнул от радости. В подтверждение его мыслей из города вновь приближалась коляска Тартищева, и за спиной Никиты хорошо просматривалась довольная физиономия его приятеля. Не дожидаясь, когда коляска остановится, Алексей выпрыгнул из нее и сбежал вниз к дебаркадеру. Левой рукой он придерживал шляпу, в правой сжимал ручку брезентового саквояжа.
Пароход дал гудок, возвещая о завершении посадки, два дюжих матроса подступили к сходням, намереваясь убрать их. Иван сердито сверкнул на приятеля глазами и постучал себя согнутым пальцем по лбу. Алексей виновато развел руками и, бегом миновав сходни, оказался на палубе вслед за Вавиловым.
Матросы шустро втянули трап на палубу, пароход опять взревел гудком и, гулко шлепая колесами, стал медленно отходить от причала дебаркадера. И только когда полоска желтой воды, отделявшей их от Североеланска, достигла сотни, если не больше саженей, два его чуть не оставшихся на берегу пассажира облегченно вздохнули. Никита же, который, сидя на облучке коляски, дожидался отправления парохода, перекрестился и что-то пробормотал в сивые от седины усы.
Через час Иван и Алексей сидели за столиком на верхней палубе и пили пиво. Над их головами хлопал под порывами легкого ветра брезентовый полог. Днем он укрывал пассажиров от палящих лучей солнца, но с приближением сумерек жара уступила место приятному теплу. В нем, как в объятиях любимой женщины, купалось и нежилось тело, а душа тянулась навстречу доброму слову, открытому взгляду и приветливой улыбке. Появлялось желание закрыть глаза и отдаться во власть легких и нежных касаний ветерка, пряному мороку таежных трав, натекавшему с близкого берега. Острый запах сырости щекотал ноздри. Черный дым из трубы парохода относило назад, и он стелился за кормой длинным муаровым шлейфом.
Над водой носились стрижи и ласточки-береговушки. Чайки парили над рекой. Стремительно меняя курс и перевертываясь в воздухе, они валились на крыло и припадали к самой воде. А то вдруг, очертя голову, бросались прямо в волну, и то одна, то другая взмывали вверх с бьющейся в клюве серебристой ленточкой.
Слева от парохода солнце купалось в воде. Казалось, что в реку плеснули ковш раскаленного золота, отчего ее волны запылали пожаром, который вскоре погасит лучший в мире пожарный – ночная темнота. Она уже притаилась за скалами дальнего берега, словно лазутчик в засаде, и ждала лишь удобного момента, чтобы накрыть землю огромным плащом звездного неба.
Вдали в узком проходе среди скал, куда стремилась река, ее уже укрыла мгла. Горбатые сопки, заросшие пихтой и рогатыми, словно быки сохатого, кедрами, подернулись сизым маревом. Над темными кручами берега отцветала черемуха. Набухли белизной соцветия рябины. Среди густой травы и разлапистых папоротников пламенели куртины жарков и мелькали багровые всполохи марьиных кореньев. Кое-где виднелись редкие пока красные и желтые саранки на длинных стеблях. Подмытые половодьем умирающие деревья, как печально поникшие зеленые знамена, склонились над желтыми водами...
