Антология исторического детектива-18. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Хорватова Елена Викторовна
Я уж было собралась вернуться, когда впереди у пустынного тротуара остановилось черное авто. На короткий миг у меня мелькнула мысль, что это похоже на сцену из переводного романа — сгустившиеся сумерки, туманный осенний вечер, безлюдная улица чужого города и визг тормозов зловещего черного автомобиля… Но когда из авто вылез господин Штайнер-Люденсдорф собственной персоной, я поняла, что творческая манера автора этого романа мне совершенно не нравится! Такой поворот сюжета — просто-таки дурной вкус.
Я шагнула от машины в сторону, испытывая одно-единственное желание — превратиться в бесплотный дух, который сам собой растаял в воздухе от прикосновения, да что там прикосновения, от слова Люденсдорфа.
Но, увы, моиплесная оболочка продолжала оставаться материальной и посему идеально беззащитной перед врагом. Растаять в воздухе мне удастся, будем оценивать свои шансы реально, поэтому нужно продумать стратегию обороны от Люденсдорфа.
Проклятье, как этот хлыщ мог узнать, что мне в голову придет сесть в трамвай, уехать неизвестно куда, выйти на первой приглянувшейся остановке и бродить там, не выбирая пути? Неужели он с самого начала тащился на своем авто за трамваем, в котором я чувствовала себя в такой обманчивой безопасности?
А, собственно говоря, почему бы и нет? Как хорошо, что я на всякий случай позаботилась о себе и припасла кое-что, чем можно встретить мерзавца!
— Добрый вечер, мадам! — мерзавец вежливо приподнял шляпу.
— Здравствуай, Люденсдорф! — я постаралась придать своему голосу металлическое звучание, но, кажется, не слишком преуспела в этом. Во всяком случае, человек с музыкальным слухом легко уловил бы в этом металле фальшивые ноты…
— О, вам даже известно мое настоящее имя? Для дамы, занятой исключительно борьбой за женскую эмансипацию, вы слишком уж осведомлены. Но и мне, мадам, теперь кое-что известно — интересующие меня документы были отправлены дипломатической почтой в Петербург и не без вашего непосредственного участия.
Однако осведомленность Люденсдорфа тоже весьма удивительна. Не иначе, германские агенты действуют уже и в посольстве России. Надеюсь только, им не достанет сил, возможностей и нахальства украсть пакет с документами из дипломатической почты, а то ведь они сведут на нет все наши труды. Более того, мне теперь достоверно известно, кто был вашим помощником в этом деле, — продолжил Люденсдорф. — Некий смуглый, скуластый, темноволосый мужчина, который бесследно исчез из нашего поезда на одной из станций.
— И вы теперь пытаетесь его найти? — поинтересовалась я совершенно невинным тоном. — Какая трудная задача. У меня лично создалось впечатление, что все смуглые, скуластые и темноволосые мужчины, проживающие в Москве, решили в одночасье перебраться в Берлин. Во всяком случае, наш поезд был просто битком набит подобными господами. И пойди теперь разберись, кто из них исчез по дороге.
— Ваша лживая изворотливость весьма неприятна, мадам.
— Да, я понимаю, что не вызываю большой симпатии в широких кругах германских агентов (Люденсдорфа передернуло), однако следует отдать мне должное — я защищаю интересы моей горячо любимой родины, — отрезала я, не слишком, впрочем, надеясь, что удастся пронять этой отповедью моего визави, уже предлагавшего однажды за мою родину крупную сумму.
— Простите, но интересы моей горячо любимой родины для меня во много раз важнее, чем интересы вашей. Теперь, мадам, прошу вас проследовать к автомобилю. Сейчас мы с вами предпримем небольшую поездку в одно тихое место, где у вас, надеюсь, появится стимул для большей откровенности.
Ну конечно, так я и позволю завезти меня Бог знает куда, заранее зная, что оттуда мне уже не выйти живьем! Какие, однако, наивные люди эти герюдкие агенты! Нет уж, если гибнуть, то я предпочту сделать это красиво, на людях, и не в какой-нибудь немецкой дыре, а на родине, к тому же господин Штадс — тот человек, которого я меньше всего хотела видеть рядом с собой в последние минуты жизни. И тут же мелькнула дурацкая мысль — а зачем в последние минуты нужна красивая обстановка и родные лица вокруг? Чтобы потом было что вспомнить?
Нет, такие мысли позволить себе нельзя, они отнимают волю победе. И я заговорила, выбрав самый любезно-нахальный тон из своего арсенала:
— Я тоже должна попросить прощения, но мне как-то недосуг раскатывать с вами по тихим местам. А если вы намерены меня арестовать, прошу соблюдать формальности — во-первых, докажите, что у вас есть такие полномочия, во-вторых, предъявите ордер на мой арест, в-третьих, я требую присутствия представителя посольства России, я — подданная Российской империи.
— Мадам, я — враг всяческого формализма! Не вынуждайте меня быть с вами жестоким. К чему нам идти на крайности? Пройдите к машине!
Если бы Люденсдорф выступал с этим монологом не в гордом одиночестве, а в компании парочки прусских верзил, готовых выполнить любое его указание, шансов на спасение у меня было бы немного.
А вот так, один на один, справиться со мной непросто, не каждому излишне самоуверенному мужчине это удается.
— Учтите, я намерена дорого продать свою жизнь! — усмехнувшись заявила я и резким движением вытащила из сумочки некий предмет. Люденсдорф, очевидно, ожидавший выстрела, инстинктивно ударил меня по локтю, намереваясь выбить его. Но откуда у меня в Берлине могло взяться огнестрельное оружие? В моей руке была всего лишь фарфоровая перечница, предусмотрительно позаимствованная из ресторанного столика в отеле (надеюсь, это не послужит основанием для обвинения меня в краже гостиничного имущества?), удар Люденсдорфа, от которого я вся содрогнулась, послужил на пользу моему плану обороны — из перечницы прямо в глаза противника вылетело такое мощное облако едкого перца, какое мне вряд ли удалось бы извлечь без посторонней помощи.
Люденсдорф принялся отчаянно тереть глаза и оглушительно чихать. Чихал он просто беспрерывно, и у него, беспомощного, полуослепшего, даже не хватало сил на проклятья, не то что на преследование…
Я получила минуту-другую форы, кинулась бежать по улице, свернула за угол, молясь о чуде, и — увидела свободный таксомотор.
Останавливая авто, я буквально бросилась ему наперерез, и всю дорогу до отеля «Кайзерхоф» шофер недовольно бубнил о моем неосмотрительном поведении, едва не приведшем к несчастью. Желая примирить его с жизнью, в которой случаются столь вопиющие нарушения порядка, я заплатила шоферу щедрые чаевые — все равно оставшаяся немецкая валюта вскоре не будет мне нужна…
Ну что ж, если у вредоносного Люденсдорфа не хватит наглости заявиться ко мне в отель с нарядом полиции (а что-то подсказывало, что полиция не склонна принять его сторону, иначе уже давно бы вмешалась), завтра я отбуду из Берлина восвояси.
Берлинскими приключениями я уже была сыта по горло и уснула с приятным чувством, что они подходят к концу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Бесплодный обыск на таможне. — Носильщик из Вержболово. — Разлагающее влияние Германии. — Усталый, измученный человек, проехав пол-Европы, возвращается под родной кров… — Копеечка, чтобы обмануть судьбу. — Розы, как насущная необходимость. — В этом деле все, чего ни коснись, похоже на нелепые басни.
На границе немецкие таможенники проявили особый интерес к моему багажу — похоже, их предупредили, что в вещах этой мэм при должном усердии можно найти много интересного.
Не хотелось их разочаровывать, но предложить им мне было нечего — ни бумаг Крюднера, ни хотя бы заурядной контрабанды у меня при себе не было, и ничего особо замечательного найти они так и не смогли, хотя перетрясли каждый платочек и каждую связку в моих чемоданах.
Перебравшись, наконец, через границу на российскую сторону, в Вержболово, я была так счастлива, что мне хотелось целовать землю под ногами. От полноты чувств я сердечно, как с родным, поздоровалась со станционным жандармом, повергнув его в немалое изумление, и дала носильщику, перетаскивавшему мои распотрошенные немецкой таможней вещи в состав; приспособленный для нашей родной широкой колеи, целый рубль на чай.
