Комиссар Его Величества - Кайл Дункан (полные книги .txt) 📗
Голощекин угрюмо посмотрел на меня.
– Мало. Нам приходится воевать не только с белыми, но и с чешским легионом.
– Так отступайте, – пожал плечами я.
Голощекин слегка улыбнулся.
– Так мы и делаем. Они замучаются нас догонять. А потом... – Он многозначительно провел пальцем по горлу. – Но учтите, Яковлев, многим сейчас захочется поскорее прикончить Романовых, чтобы те не попали в лапы к белым.
По правде говоря, судьба царской семьи беспокоила Голощекина гораздо меньше, чем оборона Урала от белых. Ведь Голощекин исполнял обязанности губернского комиссара по военным делам, а «военные дела» приближались к Екатеринбургу не по дням, а по часам. Когда мы наконец прибыли к месту назначения – это произошло двенадцатого июля, – на платформе нас ждал сам председатель губсовета; мы еще издалека увидели пузатую фигуру, нетерпеливо прохаживавшуюся по перрону.
– Хорошо, что ты вернулся, – сказал Белобородов Голощекину. – Ситуация на фронте аховая!
Он коротко взглянул на меня и явно узнал, но не сказал ни слова. Через несколько секунд мы уже сидели в «мерседесе» и мчались от вокзала в сторону гостиницы «Американа». Белобородов говорил исключительно о войне. Вид у него был весьма встревоженный, да и неудивительно. Большевики сами взрастили дикого зверя, который теперь набросился на них. После подписания Брест-Литовского договора между Германией и Россией всех чехов, готовившихся к участию в боевых действиях на стороне Антанты, собрали вместе, посадили в поезда и отправили во Владивосток, чтобы оттуда морем переправить в Европу. Конфликт начался, когда легион попытались разоружить. Чехи сами разоружили своих конвоиров, создали независимый корпус и присоединились к белогвардейцам, чтобы воевать вместе с ними против красных.
Прибыв в гостиницу «Американа», мы немедленно отправились на верхний этаж, где в маленьком конференц-зале собрались члены малого Совета. У стены стояла школьная доска, на которой висела карта района. Рядом, с указкой в руках, стоял мужчина в защитного цвета гимнастерке, докладывавший присутствовавшим положение на фронте.
При появлении Голощекина военный вытянулся по стойке «смирно». Вскоре я понял, что это и есть командарм Берзин, уверявший телеграммой Свердлова, что с императорской семьей все в полном порядке.
Его рапорт звучал неутешительно. Стрелки на карте передавали сложную конфигурацию линии фронта, однако общая тенденция развития событий не вызывала ни малейших сомнений.
Голощекин угрюмо посмотрел на карту, обернулся к Берзину и коротко спросил:
– Окружение?
Берзин кивнул.
– Избежать этого нельзя?
– Мы не можем остановить их наступление, – устало развел руками Берзин. – Против нас две полностью укомплектованные дивизии белочехов, да еще белогвардейцы. Нам нечего им противопоставить!
– Сколько продержимся? – спросил Голощекин.
– В лучшем случае неделю. Возможно, меньше. Товарищ комиссар, красноармейцы сражаются как львы. Но нас меньше, мы хуже обучены, хуже вооружены...
– Я все понимаю, – кивнул Голощекин. – Все равно победа будет за нами. Пока же придется отступать...
Началось обсуждение. Я тихо сидел в углу, глядя на лица присутствующих и пытаясь угадать, кто есть кто. Здесь был Бронар (Рузский). Еще одного, некоего Чуцкаева, я узнал по описанию Престона. Но меня в первую очередь интересовал комиссар юстиции Юровский, начальник охраны Ипатьевского дома. В конце концов я пришел к выводу, что его здесь нет, а когда совещание окончилось, спросил о нем Голощекина.
Ответил мне Белобородов:
– Он почти не покидает своего поста.
Я спросил почему. Председатель пожал плечами:
– Юровский прямо помешался на этих Романовых.
Белобородов отошел от меня и стал на прощание пожимать руки прочим членам Совета. Однако ушли не все – возможно, он сам задержал их. В зале остались шестеро: сам Белобородов, Голощекин, Чуцкаев, Берзин, Рузский и я. Голощекин сразу перешел к делу:
– Мы должны передать Романовых их германским родственникам. Если вас удивляет подобное решение Москвы, объясню:
у нас есть дела поважнее, чем возня с бывшим царем. Товарищ председатель получил сегодня еще одну телеграмму, в которой сообщается, что немцы намерены разместить батальон солдат прямо в Москве – вы слышите, товарищи, в Москве! – якобы с целью защиты своего посольства. Мы не можем этого позволить, но и воспрепятствовать им не в силах. Сейчас нужно во что бы то ни стало успокоить немцев. Кинем им кость – никому не нужных Романовых!
– Так вот возьмем и отпустим? – взорвался Рузский. – Их необходимо покарать во имя народа!
– Пустяки, – оборвал его Белобородов. – Вопрос решен на высочайшем уровне.
Рузский, ворча, утих. Я наблюдал за ним и пытался понять, к чему весь этот балаган. Очевидно, он должен был всеми средствами поддерживать репутацию «пламенного революционера». Иного объяснения быть не могло.
– И еще одно, – продолжил Голощекин, показав на меня. – Это Яковлев. Некоторые из вас его уже знают. У него личное задание от товарища Свердлова передать Романовых немцам. Для этого необходимо вытащить семью бывшего царя из Дома особого назначения. Юровский не должен об этом знать ни в коем случае!
– Вытащить оттуда их будет непросто, – заметил Берзин. – Когда я там был в последний раз, Юровский клялся, что не выпустит их живыми.
– А если Совет издаст особый декрет? – с важным видом спросил Белобородов.
– Я задал ему такой же вопрос, – ответил Берзин. – Сказал, что Троцкий хочет устроить в Москве открытый процесс. Юровский заявил, что в этом случае товарищу Троцкому придется лично прибыть в Екатеринбург и клятвенно заверить его, Юровского, что Романовым будет вынесен смертный приговор за преступления против народа. Только в этом случае они смогут покинуть Ипатьевский дом.
– Значит, придется найти другой путь, – заключил Голощекин. – Мы с Яковлевым обсудим этот вопрос. Но повторяю: Юровский ни о чем не должен знать.
– Нужно действовать быстро, – вставил Белобородов. – Если белые и чехи прорвут линию фронта и захватят город, они могут попытаться вновь посадить Николая Кровавого на трон. Он должен умереть или немедленно оставить город. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его освободили белые.
С этими словами председатель удалился, и остальные тоже разошлись. Рузский взял меня за локоть и прошептал, что нам нужно поговорить. Мы договорились встретиться на прежнем месте, за гостиницей «Пале-Рояль», в одиннадцать часов.
Когда мы увиделись вновь, Бронар сообщил мне весьма зловещие новости:
– Хочу вам сообщить, что Юровский попросил Скрябина предоставить ему кое-какие карты.
Я совсем забыл о приятеле Рузского Скрябине и потому ничего не понял.
– Какие карты?
– Скрябин – комиссар по природным ресурсам, – напомнил Рузский. – В его ведении находятся шахты всей губернии.
– Ну и что?
– А то, что Юровский ищет какую-нибудь заброшенную отдаленную шахту.
– Господи Боже!
– И это еще не все.
Когда Рузский сообщал мне какие-нибудь скверные новости, в глазах у него появлялся нехороший, злорадный блеск. Считалось, что мы выполняем с ним одно и то же дело, но я с трудом выносил общество этого человека. Я стал ждать, что еще приятного он мне сообщит.
Рузский с улыбкой сказал:
– Еще Юровский заказал несколько бочек бензина. А также изрядный запас серной кислоты.
В этот миг вдали раздался глухой ропот. Я сразу понял, что это не летняя гроза, а канонада – белые и чехи теснили красных.
Наутро я встал в шесть часов и отправился на вокзал. У ресторана я остановился и принюхался. Пахло настоящим свежемолотым кофе и только что выпеченными булочками! Чувствуя себя преступником, я зашел в ресторан и как следует позавтракал. Это заняло не больше десяти минут, после чего я отправился на розыски немецкого поезда. Найти его оказалось нетрудно – состав стоял на запасном пути, совсем недалеко от здания вокзала.
