Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Ничтоже потужив, Русь разбрелась по своим городам и весям в поисках Аббая, и всякий, кто встречался, опрошен был, какое носит имя, куда идет и зачем. По разумению Гоев, никто не мог солгать, назвавшись иным именем, чем дано от рождения, поскольку имя – это рок. Кто пожелает отказаться от рока своего? Пути лишиться?..
Да мыслимо ли, чтобы человек слукавил?
Довольно было в Руси всяких имен, нелепых прозвищ и кличек, и только имени Аббай никто не слышал. Княжеский кормилец в тот час был либо мертв, либо, обернувшись зверем, покинул мир людей. Потому не утешилась княгиня розысками народными. Должно быть, чародей исчез иным, магическим образом. Ведь бывало уже так, когда он вещал из банного угла, оставаясь бестелесным и незримым. И тут вспомнила она о трехокой Креславе, что стояла на Пути между небом и землей, а оттуда все зримо!
– Явись ко мне, Креслава! – попросила она, прислушиваясь, нет ли шороха или дыхания за спиной, однако впервые за последнее время она не почувствовала ее присутствия.
– Отзовись, вездесущая! – стала молить княгиня. – Беда пришла, винюсь и перед тобой. Был светоносным мой сын, а теперь безродный, ибо утратил свой обережный Знак Рода.
В ответ даже воздух не колыхнулся. Отгоняя сомнения – уж не привиделась ли ей Креслава во сне? – княгиня закричала:
– Услышь меня! Ты всюду! Тебе далеко видно! Имеешь ты третье око, так позри, где сейчас чародей Аббай?!
Без пользы все! Знать, трехокая не крика ее душевного ждет, а слова отречения от рока материнства. И лишь на него отзовется...
Ей чудилось, будто стоит она у пропасти и подходит тот час, когда она в отчаянии произнесет проклятье судьбе своей. Однажды вконец обессиленная княгиня села на коня и поехала без нужды, куда глаза глядят, стараясь в поле развеять свою кручину. И встретился ей на дороге чернец с посохом, поклонился и осенил ее крестным знамением. Княгиня остановилась, взирая на пегобородого старца.
– Отчего так печальна, дочь моя? – спросил чернец.
– Горько мне, странник, – призналась она. – Зловещий чародей похитил у неразумного сына моего серьгу – Знак Рода, а самого опутал сетями тьмы.
– Кто же твой сын?
– Великий князь киевский...
– Знать, ты мать его, княгиня Ольга? – спросил чернец. – А я к тебе иду. И прежде слышал много... Добрая молва идет по всему миру.
– Что же можно сказать доброго о неразумной матери? – печально проговорила она. – Кругом моя вина...
– Говорят, краса твоя затмит всякую красу, и нет в мире иной. И зрю я сейчас – се истина. Но более всего, как иноку – суть мертвецу живому, служителю Господа, иная молва мне по душе. Слышал я, мученица ты великая, жена, скорбящая о свете истинном, Христовом. Ежели так говорят, сиять тебе среди темных варварских народов даже после смерти.
– Ох, старче, нет темнее меня на всем белом свете...
– Покаянные речи твои – знак мудрости, – определил старец. – Теперь и я верю: быть тебе предвестницей истинного света на Руси. Встанешь ты над северными землями как заря утренняя.
Говорил он так ласково и тепло, что слова его, как весенний ветерок, овеяли печальную душу.
– Кто ты, странник? – спросила княгиня и спешилась.
– Путник, – просто вымолвил чернец, опершись на посох. – Тебя хожу ищу. А иду по пути, которым хаживал святой апостол Андрей, прозвищем Первозванный. Мне откровение было: на сем пути и отыщу тебя.
– Почему же он – Первозванный?
– А потому, дочь моя, что Господь наш Иисус Христос первым его призвал во свиту свою.
– Так ты веришь в Христа?
– Да, преблагая княгиня, я христианин, – старец опустил глаза. – Гонимы ныне мы на Руси.
– Что-то не слышала я об этом, – сказал княгиня. – В Киеве ваш храм есть, и все, кто захочет, Христу там молится и требы воздает.
– Слышал я, что есть в городе десятинная церковь, да только не христианская она, а суть иудейская.
– Но я сама видела там Христа, распятого на кресте!
– Это, светлейшая мученица, ариане храм воздвигли, – сообщил старец. – Для своих богомерзких молитв, ибо не почитают они Христа как Господа, а считают его всего лишь пророком. Во главе же угла у них иудейский бог Яхве, он же именем Иегова.
– Не ведаю я вашей веры, – призналась княгиня. – Потому мне все одно, что ариане, что христиане...
– И не ведай до поры, – согласился чернец. – Истина придет к тебе в единый миг, как откровение, дарованное самим Господом, поскольку ты его избранница.
– Чудна твоя речь, старче, – тихо изумилась она. – Ты что же, ясновидец?
– Нет, скорбящая добродетель, я всего лишь монах-молитвенник. Но позревши на тебя, всякий праведный человек увидел бы на твоем челе печать избранницы.
Княгиня бросила поводья и приблизилась к старцу.
– Скажи, монах, что мне сотворить, чтобы вернуть Знак Рода сыну? Кому молиться, чтобы вернуть его разум и светоносность, данные от рождения?
– Никому не молись, дочь моя, ибо ты еще не умеешь молиться, – сказал чернец. – Я за тебя помолюсь, и все, что ты пожелаешь, вернется к тебе и к твоему сыну.
Слабая надежда упала слезой из очей княгини.
– Если бы сие свершилось... Ты сказывал, искал меня? Зачем? Чтобы вселить надежду?
– Иду я из Царьграда, а послан императором Константином Багрянородным. Прослышал он о тебе, боголюбимая, и о твоей красе да поручил мне снести свое послание царское. – При этом чернец достал из сумы свиток пергамента, запечатанный в серебряной трубке, и подал княгине. – На вот, возьми. А на словах сказал в ноги поклониться.
Взяла Ольга свиток, а посланец поклонился. Ни письмо, ни язык греческий она не знала и потому обратилась к страннику:
– Как твое имя, молельник?
– Именем я Григорий...
– Поелику ты в земле моей, то мне подвластен. Прочти послание!
Чернец Григорий виновато склонил голову:
– Всяк тебе подвластен, о владычица! Да токмо император наказал самой тебе прочесть, поелику в послании сокрыта тайна, мне, смертному и грешному, недоступная. Прочту я, и более не жить не быть.
– Что же творить мне? Наречия греческого я не ведаю, – смутилась Ольга. – И письма не знаю...
– Наука не хитра, а ты, мудрейшая из мудрых, ее скоро осилишь и тогда прочтешь.
– Добро, Григорий. Поеду я, – она достала золотую гривну. – Се вот тебе награда.
– Спаси тебя Христос! – дар принимая, вымолвил чернец. – Ступай своим путем и не кручинься более. Твою печаль я на себя принимаю. Ступай, исповедница, с богом!
Поклонился он еще раз и пошел своей дорогой. А княгиня впервые за последнее время вздохнула свободно и ощутила неяркую, призрачную радость. И усомнилась в правде своего порыва, когда сорвала с себя нательный крест и попрала его ногой. Ей в тот час же захотелось войти в десятинную церковь, однако отпущенный конь убежал, и теперь тиуны, скача по полю, пытались его словить. Не дожидаясь, когда ей приведут коня, она отправилась пешком и, ощущая незнакомый трепет, ступила в храм, где начиналась вечерняя служба. Неузнанная, княгиня протолкалась к алтарю и вскинула глаза...
Пред нею был мертвец, распятый на кресте...
12
Долго искал Аббай начало пути к Чертогам Рода, немало побродил он по Руси из конца в конец, и не единожды его останавливали на дорогах все встречные: странники, бояре, холопы, смерды, а то и тиуны и спрашивали, кто он и куда идет. Но в ответ слышали:
– Я Гой есть! Иду, повинуясь року.
– Не встречал ли ты чародея по имени Аббай?
– Много прошел мест и народов, но имени такого не слышал, – говорил Аббай, и ему верили на слово.
Подобных странников бродило по Руси довольно: иные доходили до Египта, иные путешествовали к реке Ганга или на Север к Студеному морю. Признать ли вора, если всякий вор и зловещий чародей всегда обряжен в белые одежды, прекрасен речью и чист взором? Позришь ли ложь, услышишь ли лукавство, если непривычно уху слышать кривду, а очам видеть обман?
Живущие на капищах и в рощеньях волхвы встречали Аббая с честью и провожали с достоинством, иных Знак Рода приводил в восторг и трепет. Не он, а его просили указать Путь к Чертогам, поскольку не всякий волхв владел даром путника, чтобы найти дорогу к Храму Света, однако всякий мыслил пройти этот Путь и поклониться Роду. На капищах сей кумир был заслонен Перуном, но предстоящий бог, имея громовой голос и норов грозный, владел молнией – сиюминутным светом. Он возжигал огни-сварожичи, он сотрясал пространство, казнил и миловал и потому был любим князьями, ибо и они творили в земной жизни нечто подобное. При этом как бы Перун не был зрим и велик, не имел он силы, чтобы править жизнью человека от рождения до смерти. Он предстоял, как воевода в сече, и потому собирал почет и славу. Однако тоска по Свету Истинному овладела волхвами, которые постигли многие мудрости мира. Даждьбожьи внуки, поклоняясь громовержцу, тосковали по своему прошлому, которое по прошествии лет всегда чудится прекрасным.
