Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина (книга жизни txt) 📗
Они перемещались вдоль линии берега, но казалось, что идут по воде. Их полупрозрачные тела словно плыли в воздухе, и не ясно было — явь ли это, или же галлюцинации, страшное порождение мозга... Было в них что-то настолько темное и завораживающее, что ни Таня, ни Андрей не могли отвести от них глаз.
Зрелище действительно было страшным. В этих фигурах не было ничего человеческого. Являясь воплощением вселенской тьмы, они словно подсвечивались изнутри адским огнем. И казалось, что это адские души, вырвавшиеся из вечного пекла, блуждают по земле, ища живых душ, чтобы увлечь их с собой... в порывах своей сатанинской злобы.
— Матерь Божья... Спаси и сохрани нас, заступница... — Андрей, бросив весла, судорожно крестился дрожащими руками, и Таня не могла его в том обвинять.
Она и сама бы перекрестилась, если б верила в Бога, но Бог исчез из ее души давным-давно...
Теперь ей было понятно, почему так театрально обставленное появление призраков наводило на суеверное местное население такой непередаваемый ужас. Всё было просчитано очень точно. И эти страшные души представали в таком виде, что местные воспринимли их как призраков — настолько все это выглядело правдоподобно.
— Успокойся, — Таня тронула Андрея за плечо, — это живые люди. Всего-навсего. А то, что они двигаются так, — просто эффектный театральный ход, как на сцене.
— Но почему они так выглядят? — Рыбак не мог ей поверить.
— Краска, — пожала плечами Таня, — дешевый фокус. Играет на нервах местного населения.
— Но они же идут по воде! — Он не мог прийти в себя.
— Там, в глубине, чуть в стороне от берега, есть тропка из камней. Они идут по камням, а кажется, что по воде, — спокойно, как учитель на уроке, говорила Таня.
— Но зачем? Зачем они делают так? — Андрей почти плакал, напоминая ребенка, которому рассказали правду о фокусах.
— Чтобы местное население принимало их за призраков и списывало на них всё то страшное и ужасное, что происходит в крепости. И чтобы никто не опознал в них живых людей.
Страшные существа отдалились от них на достаточное расстояние. И вдруг Таня вздрогнула:
— Смотри, сигнал!
На камнях возле берега появилась человеческая фигура и начала подавать сигнал ярко горящим фонарем — то поднимая его наверх, то опуская вниз.
— Нам туда, и быстрее! — скомандовала Таня, хватаясь за вторую пару весел, чтобы помочь Андрею быстрее достичь цели.
— Они ушли, у нас есть часа два. — Голос профессора дрожал, и выглядел он гораздо хуже, чем днем.
— Что случилось? — Таня участливо тронула его за руку. — Вам угрожали?
— Страшно! Сначала расстрелом. А затем отправкой в подземную тюрьму, к остальным. Но я не из пугливых. Я хочу всё показать вам, что тут происходит. Пусть узнают об этом! — Профессор, казалось, ожил и победоносно посмотрел на Таню с Андреем.
Они быстро миновали раскопки и вошли внутрь крепости. По двору прошли бесшумно, стараясь прижиматься к стене. То и дело на стенах мелькали огни.
— Караульные, — шепнул профессор, — сторожат крепость до возвращения призраков. Они всего боятся.
Так они оказались внутри двора за тюремной башней.
— Нам туда, — профессор показал вход в подвал, увлекая их за собой.
Спустившись по высоким ступенькам, они оказались в узком коридоре, заканчивающимся тупиком.
— Но здесь тупик! — вслух удивился Андрей.
— Нет, — профессор покачал головой, а затем по какому-то ему одному ведомому образу повернул в каменной кладке стены четыре камня, — это ход вниз.
Скрипнув, стена отодвинулась в сторону, открыв взгляду винтовую лестницу, ведущую глубоко под землю. Сняв висящий тут же масляный фонарь, профессор зажег его и первым ступил на ступеньки подземелья, увлекая всех за собой.
Шли они долго. В воздухе чувствовалась влажность. Вдруг стало слышно, как где-то капает вода.
— Мы под лиманом, — ответил профессор на общий немой вопрос, — это одна из тайн крепости. Именно здесь, глубоко, они устроили тюрьму.
Вход им преградила густая решетка. Профессор достал ключ. Таня вдруг поняла, что они находятся в настоящем тюремном коридоре. По обеим сторонам находились огороженные решетками клетки, в которых прямо на полу в разных позах лежат люди. В воздухе стоял какой-то ужасающий сладковатый запах, показавшийся ей смутно знакомым.
— Эти люди... они... спят? — запинаясь, спросила она.
— Это трупы, — грустно ответил профессор, — живых здесь мало. Когда в камерах умрут все, их уберут и заполнят новыми. Отсюда никто не выйдет.
Вдруг Таня застыла как вкопанная, помимо своей воли, что-то почувствовав. В одной из камер возле стены на цепи был прикован человек — глубокий старик с длинными белыми волосами и густой бородой. Одежда его почти истлела от сырости и долгого нахождения в этой подземной тюрьме. Таня вцепилась в руку профессора.
— Мне надо туда войти!
Тот, пожав плечами, молча достал ключ и отпер решетку. На сгибающихся ногах Таня подошла к старику. Отодвинув лохмотья с его груди, она увидела точно такой же медальон, какой был у Рваного... На когда-то белой рубашке старика запеклись следы крови, а ноги его были так сильно обожжены, что ступни превратились в уголь...
Сдерживая слезы, Таня смотрела на своего отца...
Глава 24
Опустившись на колени, Таня пристально всматривалась в лицо отца, ища в нем свои собственные черты. Старик был без сознания, дыхание его было тяжелым.
Она искала в нем то, что могло подсказать ей, кем она могла стать. Дать подсказку о другой жизни, о неслучившемся будущем... Но вдруг Таня поняла, что в умирающем человеке, лежащем перед ней, она лихорадочно ищет себя. Но ей не нужно было искать! Ничего! Ни себя! Ни будущего! Ни прошлого! Перед нею лежал просто ее отец...
Таня крепко сжала его леденеющие руки. Ей так много захотелось рассказать ему... Но она вдруг почувствовала, что близкая смерть отца накладывала на ее губы вечную печать молчания.
Что она могла рассказать ему? Какими словами? А между тем, кровь из ее сердца напрямую, без слов, беседовала с кровью его сердца. Она рассказывала ему об улочках Одессы, ощущениях, которых всегда носила с собой. О мужчинах, прошедших через ее жизнь красным, воспаленным шрамом, — Алексее, Геке, Володе... О том упоительном счастье, которое охватывало ее каждый раз, когда в гимназии бабушка приходила за ней. И о теплом море, в котором купалась с подружками. О своем детском смехе. О чайках над волной...
Прошлое текло и по щекам Тани, оставляя борозды на ее коже. Она слушала дыхание отца, прерывистое, неровное. Холодная бледность, лед рук, предвестник близкой освободительной смерти, всё это поднималось к сердцу снизу, от ступней. Прошлое становилось шрамом точно так же, как и настоящее, но Таня знала, что будет носить и этот шрам с гордостью. Как памятные знаки, эти шрамы навсегда останутся с ней...
Что рассказала бы она отцу в первую очередь? Человеку, который столько лет так горько оплакивал ее смерть? Перед глазами Тани вдруг встало любимое лицо бабушки — самый драгоценный дар ее памяти. Оно благословляло ее на жизнь.
Поднеся руки отца к губам, Таня поцеловала их. Она целовала бы эти руки до конца жизни. Но его смерть отнимала у нее такую возможностью. Таня вдруг поразилась, до чего тупы люди, как не понимают эту самую простую в мире истину: нет ничего дороже, чем поцеловать руки своих родителей! Они прячутся в вымышленных, в возведенных собою же башнях обид и проклятий, отнимая у себя такую хрупкую возможность — хотя бы один раз в жизни прижать к губам руки родителей, тех, кто подарил им жизнь...
Таня не знала своего отца, но в этот страшный миг он вдруг стал для нее таким же дорогим, как была бабушка. И, смахивая горькие слезы рукой, она прошептала:
