Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон (онлайн книга без TXT, FB2) 📗

– Пара мужчин, один пьяный, другой тащит его на себе. Тот, кто трезвый, среднего роста, круглое лицо, коренастый, короткая стрижка, гладко выбрит, мог быть в кепи с завязанными ушками. – Ванзаров знал, что филер пришел в отряд после того, как прогнали Почтового.

Без раздумий Еремин решительно мотнул головой.

– Не было таких.

– Вы вроде Почтового описали, Родион Георгиевич? – спросил Курочкин. Показав, что филер – это талант и призвание. – Ваше распоряжение о розыске мои люди помнят. Его бы не упустили.

– Так точно, не дал бы ему уйти, – добавил Еремин.

– Благодарю, господа. Вопрос был без умысла. Что-то примечательное было?

– Прошу простить: что именно? – уточнил филер.

– Например, двое тащат смотанный ковер.

Еремин засомневался в умственных способностях чиновника сыска, о которых имел самое высокое мнение.

– Чтоб по парадной лестнице половые ковер выносили? Что вы, господин Ванзаров, такое на черной лестнице позволено… Прошу простить, не было, – поправился он после слишком вольного ответа.

– Женщина под руку с мужчиной, у которого замотано лицо?

– Проходило несколько пар, но господа лиц не прятали, наоборот, не скрывали радостей, – ответил филер.

– Еще одна персона: красивая брюнетка, волосы вьются, – сказал Ванзаров, вспоминая образ. – Одета богато: куничья шубка, шапка-боярка камчатского бобра с перышком, закрепленным золотой брошкой…

Еремин уверенно кивнул:

– Так точно, видел такую… Спускалась около восьми.

– С ней был мужчина?

– Никак нет… Они втроем сходили.

Ванзаров потребовал пояснений. Филер простыми словами описал, как дамы под руки вели приятельницу. Вели осторожно, будто та больна. Лицо больной под густой вуалью разглядеть невозможно. Третья дама тоже прятала лицо за теплой зимней вуалью. Одеты чисто, но не слишком дорого. Не то что чернавка с перышком, которая обращала на себя внимание.

– Куда они делись? – спросил Ванзаров, зная бесполезность вопроса.

Филер пожал плечами.

– Не могу знать… Вышли из гостиницы. Мое поручение: держать лестницу под наблюдением…

Что Еремин выполнил образцово.

– Так за что же такая опала, Родион Георгиевич? – спросил Курочкин. – Кажется, ни в чем не провинились. Не могу представить, как объект наблюдения Призрак исчез, а на его месте чей-то труп появился…

Объяснить фокус Ванзаров не имел права. Его привлекла дама в густой вуали. Войдя в холл, она замерла, будто нерешительно осматривалась. Но, заметив Ванзарова, слишком резко повернула к выходу. Скрыться ей не удалось. Курочкин дал условный знак. Пара филеров, что мерзли на улице, остановили ее, подхватили под руки и затащили внутрь. Не замечая криков и гневных возражений.

Как только дама была поставлена перед Ванзаровым, поток жалоб и угроз иссяк по мановению волшебства. Дама виновато опустила голову. Пахло от нее крепкими духами и нежным табаком.

– Приятная встреча, – сказал Ванзаров, отдавая поклон вежливости. – Кого осчастливили визитом в рождественское утро?

Никого не хотел видеть Пяткин. Приятели-извозчики звали в трактир отметить праздник, дать отдых душе; всех денег не заработаешь, а тех, что уже имеются, хватит на веселье. Не пошел, отказался. Настроение Пяткина было непраздничным. С самого того проклятущего дня не стало ему покоя. Так и вертелось в голове: «Приходи ко мне в сыск, расскажешь все как на духу, помогу».

А по ночам новая беда: стала во снах являться она, та самая, что лежит в сугробе на Обводном. Встанет перед ним, смотрит мертвыми зенками и говорит немым ртом: «Что же ты, извозчик, меня сгубил». Пяткин в холодном поту просыпается, глаза сомкнуть боится. Весь измаялся. Но в сыск идти еще страшнее. Хоть не виноват, а поди докажи. Обещаниям полицейского верить нельзя. Народ это твердо знает. На своей шкуре выучил. Надо терпеть.

И Пяткин терпел, как мог.

Каждый извозчик знает, что в рождественское утро улицы пусты до полудня и позже. Потом начинают ездить с визитами. Тут уж не теряйся. А до того можно поспать, лошаденке дать отдых. Спать Пяткин не мог. Выехал засветло. Кругом тишь, покой, только мороз поскрипывает да городовые топчутся. Пяткин на них окончательно смотреть не мог. Будто каждый пальцем ему грозит и думает: «Попался ты, Пяткин, нет тебе спасения».

Постояв на Исаакиевской площади, он потащился на Невский. По главному проспекту столицы ветер шелестел снегом. Будто все вымерли. Хоть бы кухарка пробежала. Так никого, кроме проклятущих городовых. Маячат черными столбами.

Свернув на Казанскую, Пяткин подъехал к гостинице «Виктория». Может, кто из постояльцев проветриться изволит. Сидя на облучке, он озирался на пустоту. И вдруг приметил фигуру, которая торопливо пересекала улицу: шинель до пят болтается, лицо шарфом замотано, фуражка черная, очки на носу зеленые. Пугало, одним словом, а не пассажир. Извозчик в личностях разбирается, клиента сразу видит.

В тоске Пяткин вертел головой. И увидел, как вдалеке, через угол Екатерининского канала и Демидова переулка быстро прошел господин приличного вида. Так быстро, что Пяткин не успел толком разглядеть. Показалось, что это тот самый, что посадил мертвую женщину, виновник его несчастий. Пяткин подумал: не догнать ли, не спросить ли строго, зачем так поступил. А может, городового кликнуть? Порыв вспыхнул и сошел на нет. Пяткин засомневался: вдруг ошибся, вдруг честного человека напугает, да как еще городовому объяснишь. Да и похож одним кепи.

В пустом проеме переулка, на дальней стороне канала, проскочили двое парней в теплых полушубках. Наметанным глазом Пяткин определил лихих ребятишек. Наверняка за тем господином охотятся. Возьмут на ножик на пустой улице, ограбят и поминай как звали. Надо бы помочь человеку… Нет, его не касается, не станет вмешиваться. Пусть городовые за порядком следят. Делом займутся, а не его стращают.

Тронов лошаденку, Пяткин выехал на Садовую улицу. И тут повезло. Подгулявший господин приказал на Английский проспект, угол Офицерской улицы поблизости от реки Пряжки, напротив Матисова острова. Кинул щедро три рубля. Сегодня Пяткину деньги не важны, главное тоску разогнать дорогой.

Вез бережно, аккуратно. Пассажир соснул. Пяткин разбудил, помог сойти, довел до парадной. За что получил хлопок по плечу и рубль. Сняв малахай, поклонился, поздравил с праздником. Господин пробурчал поздравление и поплелся по лестнице.

На душе полегчало. Опустило малость. Пяткин подумал: не погреться ли чаем в ближайшем трактире? И тут приметил товарища, извозчика. Извозчики все товарищи. Кроме лихачей. Те зазнаются. Пролетка стояла чуть поодаль, на другой стороне проспекта. Извозчик дремал, голову в тулуп опустив. Неужто всю ночь трудился? Ну так вдвоем, чай, слаще и дешевле.

Спрыгнув, Пяткин подошел к пролетке. Чужая, не их конюшни.

– С праздничком, православный! – сказал нарочно громко.

Извозчик не шевельнулся.

Спит, что ли? Пяткин дернул его за локоть.

– Эй, друг сердешный, чай, замерз?

Лошаденка покосилась на шум и беспокойство.

– Просыпайся, соня! – крикнул Пяткин и потянул за подол овчинного тулупа.

И тут случилось то, что бывает в страшном сне. Извозчик покосился, стал заваливаться, наклонился боком и свалился с козел на дорогу, приложившись спиной и затылком. Не закричал от боли, не проснулся. Глаза его пусто смотрели на Пяткина, а растянутый рот будто говорил: «Что ж ты, дружок, не видишь, что я мертвый, окончательно, значит, мертв».

Пяткин попятился, попятился и побежал. Запрыгнул на пролетку, не разобрав вожжей, хлестнул лошаденку и помчался. Улица была пуста и тиха, свистка городового не слыхать. А перед взором Пяткина мельтешили глаза извозчика. И ее. Теперь она пришла наяву. Пяткин жмурился, мотал головой так, что потерял малахай и не заметил. Ветер жег лицо. Не помогало. Мертвые смотрели на него. Они ждали.

Ожидание затягивалось. В окружении четырех филеров дама вела себя покорно, но вуаль не подняла. Она упрямо молчала. Ванзаров не мешал осознать безнадежность ситуации. Наконец, раздался жалобный вздох. Сеточка вуали шевельнулась.