Невеста Борджа - Калогридис Джинн (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
Джофре был подавлен этим повелением, которое он принял за наказание; мне же было жаль, что приходится покинуть Лукрецию в такое тяжелое для нее время, но чувство вины мешалось с радостью. Мы собрались и отправились в путь — на юг, к побережью, где и провели два месяца, август и сентябрь, вдали от римской гнетущей жары и сплетен. Сквиллаче был таким же каменистым, бесплодным и провинциальным, каким он мне запомнился. По сравнению с великолепием Рима наш дворец казался жалкой лачугой, а еда и питье — просто ужасными. И тем не менее я наслаждалась отсутствием роскоши; голые беленые стены производили освежающее впечатление, а отсутствие позолоты умиротворяло. Я гуляла по чахлому садику под палящим солнцем, не боясь, что из кустов может кто-нибудь выскочить и наброситься на меня. Я бродила по коридорам, не тревожась, что могу натолкнуться на какую-нибудь ужасную сцену. Я смотрела на синее море — ну и пусть с балкона открывался не самый лучший вид! — и оно мне нравилось, хотя и было не таким красивым, как Неаполитанский залив. Я ела незамысловато приготовленную рыбу с местными оливками и лимоном, и она казалась мне вкуснее любого лакомства на папском пиру.
А лучше всего было то, что нас навестил Альфонсо.
— Как ты изменился! — рассмеялась я, крепко обняла брата, а потом, не выпуская его рук, отстранилась, чтобы полюбоваться им. Альфонсо превратился в высокого, красивого восемнадцатилетнего мужчину; его аккуратно подстриженная белокурая бородка поблескивала на солнце. — Как могло случиться, что ты до сих пор не женат? Должно быть, ты сводишь с ума всех девушек Неаполя!
— Ну, я делаю, что могу, — с улыбкой отозвался Альфонсо. — Но ты на себя взгляни, Санча, — ты так изменилась! Ты потрясающе выглядишь! Такая богатая и эффектная дама!
Я посмотрела на себя. Я позабыла, что на юге принято одеваться скромно. На мне было платье из серебристого бархата, отделанное бордовым, а на шее и в волосах — рубины и алмазы. И где — в Сквиллаче! Эта неестественная роскошь, похоже, отражала, до какой степени развратили меня Борджа; я жаждала присутствия Альфонсо, которое очистило бы меня, вернула ныне скрытую доброту. Я заставила себя улыбнуться.
— В Риме не носят так много черного.
— Несомненно, из-за жары, — шутливо парировал Альфонсо, и я осознала, до чего же я по нему соскучилась.
Какое же это блаженство — снова очутиться рядом с любящей, бесхитростной душой, не знающей коварства! И я наслаждалась его обществом каждый день, сколько Альфонсо смог нам уделить. Я понимала, что ему не разрешат остаться в Сквиллаче навсегда; это была лишь временная передышка. Каждый день я проживала так, словно он был последним, потому что знала, что решающую встречу с Чезаре нельзя отложить навечно.
И все же рядом с добротой Альфонсо мое сердце, так сильно израненное жестокостью Хуана и двуличием Чезаре, начало исцеляться. Я часто думала о Лукреции и часто писала ей, стараясь подбодрить.
К сожалению, новообретенная любовь к благочестию вскоре наскучила Александру, и он велел нам возвращаться.
Мы вернулись в Рим поздней осенью, перед самым наступлением зимы. Чезаре уже был дома. Он все еще оставался кардиналом, хотя убедил Александра в необходимости помудрить с церковными законами и освободить его от алой рясы. К счастью, он был занят урегулированием юридических вопросов и не появлялся на семейных ужинах. На протяжении этих недель я редко видела его.
Лукреция же оставалась в Сан-Систо до кануна Рождества, когда ей велено было прибыть в Ватикан, к кардиналам, которые должны были решать вопрос о ее разводе.
Я навестила Лукрецию в ее покоях. Пантсилея как раз пыталась одеть ее, но Лукреция находилась на седьмом месяце беременности, и даже самый просторный, подбитый мехом горностая плащ, накинутый поверх платья, не мог скрыть этого факта. Мы обнялись и поцеловались; Лукреция улыбнулась, но губы ее дрожали.
— Они сделают все, что велит им твой отец, — напомнила я Лукреции, но голос ее не перестал дрожать.
— Я знаю, — неуверенно отозвалась она.
— Все будет в порядке, — продолжала я. — Роды скоро минуют, и мы сможем проводить время вместе. Ты очень храбро держалась, Лукреция. Твое мужество будет вознаграждено.
Лукреция успокоилась и погладила меня по щеке.
— Я не ошиблась, когда поверила тебе, Санча. Ты — настоящий друг.
Я слыхала, что Лукреция превосходно держалась перед консисторией и даже глазом не моргнула, когда было объявлено, что повитухи нашли ее virgo intacta. Никто из кардиналов не посмел и заикнуться о том, что, похоже, Господь второй раз в истории человечества счел уместным ниспослать беременность девственнице.
После этого Лукреция осталась дома, во дворце Святой Марии, но вела жизнь затворницы. С ее стороны было бы весьма неуместно сидеть с таким пузом рядом с отцовским троном во время приемов, и потому она не покидала своих покоев.
В отсутствие дочери Александр время от времени просил присутствовать на приемах меня; только я сидела не на подушке Лукреции, а на другой, некогда специально отведенной для меня. Отказаться я не могла, потому что эта просьба по сути своей была приказом.
Однажды февральским утром я сидела у трона, слушая просьбу одного занудного аристократа: он хотел, чтобы его святейшество даровал право на развод его старшей дочери. Мне было скучно, и Александру тоже; он позевывал и то и дело поправлял на плечах горностаевую мантию, стараясь укрыться от зимнего холода. Присутствующие на аудиенции старые кардиналы дрожали, невзирая на пылающий в очаге огонь.
Внезапно издалека донеслись какие-то крики.
— Ублюдок! Шлюхин сын! Как ты посмел прикоснуться к ней?!
В голосе звучала необузданная ярость, и принадлежал он Чезаре.
Монотонно бубнивший аристократ умолк; все, кто присутствовал в тронном зале, с изумлением повернулись в ту сторону, откуда доносились крики.
Стремительные шаги приблизились. Чезаре гнался за кем-то, а этот кто-то бежал в нашу сторону.
— Я убью тебя, ты, мерзавец! Кем ты себя возомнил, что посмел прикоснуться к ней?!
В тронный зал стремительно вбежал какой-то парень. Я узнала его: это был Перотто, слуга, сопровождавший меня в поездках в Сан-Систо, когда я ездила к Лукреции.
Следом за ним влетел Чезаре, красный от гнева, размахивающий мечом и выказывающий все признаки совершенно несвойственной ему ярости.
— Чезаре? — вопросительно произнес Папа. Но от изумления голос его сорвался. Тогда он откашлялся и повторил уже более властно: — Чезаре, что это значит?
— Ваше святейшество, спасите! — вскричал белый от страха Перотто. — Он сошел с ума, выкрикивает какой-то бред и хочет убить меня!
Он взлетел по ступеням трона, бросился к ногам Александра и вцепился в подол белой шерстяной рясы Папы. Я была так потрясена, что вскочила, не спросив дозволения, и сбежала вниз, прочь с дороги.
Чезаре ударил Перотто мечом.
— Остановись! — приказал Папа. — Чезаре, изволь объясниться!
И объяснения действительно требовались, равно как и прекращение каких бы то ни было враждебных действий, поскольку в соответствии со священным обычаем тот, кто ухватился за подол папской рясы, получал право на убежище — даже вернее, чем тот, кто укрылся в церкви.
В ответ Чезаре метнулся вперед, перевернул скорчившегося, стонущего Перотто и полоснул мечом по его шее.
Я отпрянула и инстинктивно вскинула руки в попытке защититься. Александр ахнул; кровь брызнула на его белое одеяние и горностаевую мантию и даже на лицо.
Перотто захрипел, несколько раз конвульсивно дернулся и застыл, растянувшись на ступенях трона.
Чезаре смотрел на него с мрачным торжеством, и на скулах у него играли желваки. Когда Перотто умолк навеки, Чезаре наконец произнес:
— Лукреция. Это он — отец ребенка. И я как ее брат не мог допустить, чтобы он остался жить. Я должен был отомстить.
Казалось, Александра куда больше волнует кровь, стекающая с его лица, чем объяснения.
— Принесите же наконец полотенце! — приказал он, потом с отвращением взглянул на труп Перотто. — И уберите отсюда эту дрянь.
