Плач - Сэнсом К. Дж. (читать книги полностью без сокращений txt, fb2) 📗

Я ничего не сказал, но сочувственно кивнул.

— Мой викарий сказал, что я зайду слишком далеко, а отрицание мессы противоречит указам короля, который является главой Церкви и поставлен Богом, — продолжил рассказывать Томас. — Но вскоре я познакомился с мастером Кёрди.

— Пропавшим другом Грининга. Свечником.

— Да, сэр. Он был немного знаком с моей матерью. Она умерла в начале этого года. Я поговорил с ним после похорон, и он пригласил меня выпить. И свернул разговор на религию. Он образованный человек, самоучка, и приятная, обаятельная личность. Мы снова встретились, и он сказал, чтобы я приходил на дискуссии с людьми схожих мыслей, мне может быть это интересно.

Я посмотрел на вытянутое, бледное лицо Милдмора. Одинокий, серьезный, внутренне противоречивый молодой человек, которого, вероятно, недолюбливают из-за его работы, — то, что нужно, чтобы завербовать на сторону радикалов. Меня также поразило, что все члены сообщества были холосты, хотя у Вандерстайна могла быть семья во Фландрии. То есть жены и дети не отвлекали их от цели.

— И вы пошли? — спросил я тюремщика.

— Я впервые посетил собрание в апреле. Они всегда встречались в мастерской у мастера Грининга. Туда могли прийти только приглашенные, и нас просили никому не говорить о наших встречах. — Томас вдруг осекся и закусил губу. — И все, кого я там встречал, теперь разбежались, исчезли. Мастер Грининг мертв, а остальные пропали — не знаю, по собственной ли воле. Подмастерье Элиас, мастер Кёрди, Маккендрик, шотландский проповедник, голландец Вандерстайн, Майкл Лиман, служивший у королевы в Уайтхолле…

Я выпрямился.

— Лиман был членом вашего кружка? — Я и раньше думал, что между ними могла быть связь, но теперь получил подтверждение.

— Да. — Глаза Милдмора расширились. — А вы не знали? Что с ним случилось?

— Я лишь знаю, что он тоже исчез.

Я глубоко вздохнул. Значит, Майкл Лиман взял «Стенание» и отдал Гринингу. Теперь это ясно. И этот тюремщик также упоминал «книгу». Но я должен был ступать осторожно.

Милдмор снова встревоженно посмотрел на меня.

— Пожалуйста, поймите меня, сэр. Я никогда полностью не принадлежал к их кружку. Они относились ко мне настороженно, задавали вопросы о моей вере и все время переглядывались, когда я отвечал. Они как будто… как будто испытывали меня.

— Да, думаю, я понимаю.

Теперь это начинало напоминать не кружок религиозных радикалов, а скорее группу заговорщиков.

А Томас продолжал:

— Им, похоже, не понравилось, что я все еще сомневался насчет мессы. Хотя у них были сильные доводы, что Библия ничего не говорит про мессу… — Он вдруг осекся, еще не совсем доверяя мне.

— Нам вовсе не нужно обсуждать это, — ободрил его я. — Заверяю вас: кто что думает о мессе, совершенно не касается моего расследования.

Молодой человек как будто успокоился и продолжил:

— Они еще что-то говорили и на что-то намекали, чего я не понимал или не соглашался с ними. Они настаивали, что люди должны принимать крещение не в младенчестве, а во взрослом возрасте, как Иоанн Креститель и апостолы. А когда я сказал, что Бог поставил короля главой Церкви, они рассердились. И еще они говорили о бедных людях, которым запрещают читать Библию — мол, это все равно что вырывать слово Божие у людей — и благодарили Бога, что Джон Бойл и другие работают над Евангелием, присланным с материка. Хотя они говорили, что Бойл не понимает, как необходимо свергнуть существующие власти.

— Так они говорили? Именно такими словами?

— Да, сэр. И еще говорили, что королевская кровь ничего не стоит: все мы произошли от Адама, нашего общего отца. — Томас неистово замотал головой. — Такие слова — измена. Я сказал, что это неправильно. — Молодой тюремщик тяжело вздохнул. — Вскоре после этого они сказали мне, что нас разделяет слишком многое, чтобы я мог оставаться членом их кружка. И я ушел, поклявшись никому ничего не говорить о них. Признаюсь, я был рад: я чувствовал, что они все больше и больше меня тяготят.

— Они вели вас на опасный путь.

— Возможно. Не знаю.

Речь моего собеседника снова стала уклончивой, и он отводил взгляд. Милдмор был молод и неопытен, но не глуп. Он, наверное, понял, как и я, что с верой в крещение в зрелом возрасте и ожесточенной критикой существующих общественных устоев он окажется в компании, по крайней мере сочувствующей революционерам-анабаптистам. А если они были анабаптистами, замышляющими какой-то экстремистский акт, завербовать человека в Тауэре, уже имея одного в окружении королевы, было бы им очень полезно.

— Я уверен, что вы поступили правильно, — сказал я, тщательно взвешивая слова. Мне отчаянно хотелось перевести разговор на книгу, но на молодого человека не следовало слишком давить. Кроме того, нужно было дать время Бараку, и я сказал: — Хотя, наверное, это было печально — порвать с такими людьми, когда вы узнали их лучше.

Милдмор вздохнул:

— С ними было нелегко. Кёрди был приличный человек, он спрашивал, как я живу один в мире. И хотя, наверное, преуспевал в своем свечном деле и имел деньги, всегда одевался скромно. Думаю, он поддерживал деньгами шотландца и Грининга тоже. Из слов мастера Кёрди я понял, что его родные были старыми лоллардами, которые читали Библию, втайне переведенную на английский. Ну, он был щедр и в самом деле действовал так, как проповедовал, что надо делиться. — Томас посмотрел на меня и вдруг спросил: — Они мертвы, сэр?

— Не думаю. Но мне нужно разыскать их. Не для того, чтобы причинить вред, но, возможно, чтобы не дать нечаянно совершить одну глупость.

— Они не были жестоки, — сказал Милдмор. — Они отвергали насилие. Хотя часто говорили горячо… — Он грустно улыбнулся. — Элиас говорил, что все богатые должны быть повержены, что их надо заставить работать в поле, как простых людей.

Мне вспомнились слова Оукдена, как он подслушал громкий спор друзей Грининга в его лачуге совсем недавно.

— Они во многом не соглашались друг с другом? — уточнил я.

Тюремщик кивнул:

— Частенько, хотя обычно по каким-то неясным для меня вопросам. Например, если кого-то крестили в младенчестве, то нужно ли погружать его в воду целиком при повторном крещении в зрелом возрасте.

— А в том, что касается общественного устройства? Например, кто-нибудь не согласился с замечанием Элиаса, что богатых нужно свергнуть?

— Нет, с этим все были согласны.

Я улыбнулся Томасу:

— Люди жестоки в своей праведности?

— Да. Хотя Грининг был мягкий и дружелюбный человек, пока дело не касалось религии. Хуже всех был голландец. Иногда из-за акцента его трудно было понять, но это не мешало ему употреблять такие слова, как «слепой дурень» или «глупый грешник, обреченный на ад», если с ним не соглашались. Это он чаще всех говорил о Джоне Бойле.

Я задумался, был ли Вандерстайн знаком с английским изгнанником. Для голландца, занимавшегося торговлей через пролив, это не так уж невозможно.

А Милдмор продолжал:

— Шотландец тоже был сердитым. Наверное, обиделся, что его прогнали из Шотландии. Он бывал страшен, такой большой рассерженный человек. Думаю, с ним плохо обошлись у него на родине. Я знаю, у него там осталась жена.

— А Лиман?

— Джентльмен из Уайтхолла? Я чувствовал в нем родственную душу, потому что его тоже, как и меня, беспокоил вопрос, избрал ли его Бог для спасения. Как и все они, Лиман всегда говорил о грядущем конце света, как предсказано в Откровении Иоанна, что придет Антихрист и мы должны быть готовы к суду. Этого я до конца не понимал.

В Откровении Иоанна предсказано пришествие Антихриста. Это еще одна черта веры анабаптистов, как и других радикальных протестантов. Оукден упомянул в этой связи Бертано, и вчера это имя было на устах убийц Грининга. Непринужденно, как только мог, я спросил:

— Многие отождествляют Антихриста с конкретным человеком. В кружке называли его имя?

Томас с искренним недоумением посмотрел на меня.

— Нет, сэр.