Выгодный риск - Чиж Антон (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
– Не трогали мы его, господин в проруби плавал, – подал голос Колька.
Паплин на него рыкнул, но было поздно. Пристав потребовал, чтобы малый все рассказывал, как на духу. За что ему выйдет послабление. Колька и рассказал. Выслушав, Носков понял, что мужики не так просты, как кажутся: заранее сговорились. Значит, за ними могут и другие делишки водиться. Надо будет проверить по тем, что по участку проходят. Вдруг раскрытие случится.
– Куда шубу дели? – спросил он, зная, что ценная вещь уже припрятана в одном из сугробов. Не будешь же весь пруд обыскивать.
– Не было на нем шубы, – ответил за всех Паплин. – И не убивали мы господина этого… Колька как есть вам доложил… Вся вина, что я хотел тело обратно в воду скинуть и под лед затолкать… Чтобы вот такими допросами не мучили… Мы люди смирные, душегубством не промышляем…
Упорный оказался артельщик. Упорный и жадный. Надеется еще выкрутиться. Признает малую часть вины, чтобы на него большую не возложили.
– Значит, господин без шубы лежал… А багром его по хребтине саданули, чтобы разбудить. Так дело было?
Паплин тронул плечами, будто хотел броситься, но остался на месте.
– Вытащили его из проруби помершим… Багром Колька не бил, а подцепил, чтобы из воды достать…
Тут уж Носков позволил усмехнуться.
– А работник твой только что при всех показания дал, дескать, сома выудить решил… Глупо врешь, Иван Гаврилыч, глупо… Сознавайся… Запирательством только хуже себе делаешь…
– Не в чем нам сознаваться, ваш бродь, не убивали мы господина этого. И по карманам у него не шарили… Вот тебе слово, – и Паплин тщательно перекрестился.
Глядя на старшего, осенили себя крестным знамением Колька с Ванькой и Гришка.
На пристава это не произвело впечатления. Слишком много повидал он воров и убийц, которые самым истовым образом крестились и божились. Ничуть не боясь, что постигнет их кара или молния сразит на месте. Ничего, живехонькие отправлялись на каторгу. Настоящая расплата наступала там…
– Выходит, говорить с вами больше не о чем, только мерзнем зря. – Пристав плотнее запахнул концы башлыка, наверченные на шее. – Тараскин, задержанных в участок доставляй, караульного оставь у тела, пока санитарная карета не прибудет. Проследи, чтобы не перепутали и привезли к нам в Пресненский полицейский дом. А не куда им на ум взбредет… Дело оформим быстро, лишь бы опознание провести… Ну ничего, установим личность, передадим дело в суд, и там уже получите свое…
Городовой, козырнув, принялся толкать мужиков к заснеженному берегу. Паплин насупился и недобро хмыкал. А Колька вовсе заплакал. Арестованные уходили по льду пруда, оставляя дорогой инструмент и волокуши, на которых возвышались три ряда ледяных брусков. Пропала артель, пропало дело…
Напоследок пристав взглянул на тело. Что-то показалось ему странным, чего он не мог уловить и сказать точно. Лишние мысли ни к чему, преступники пойманы на месте преступления. Лучше и быть не может.
Отогнав сомнения, Носков быстрым шагом, согреваясь, направился к полицейской пролетке, что дожидалась на Конюшковской улице, шедшей вдоль пруда. Он был чрезвычайно доволен, что и это происшествие раскрылось так легко. Сегодня был удачный день: с утра уже второе дело, законченное одним махом. Редкое везение полицейской службы.
Не найти во всем Департаменте полиции Российского государства другого полицейского чина, который бы так ненавидел Масленицу, как ненавидел ее обер-полицмейстер Москвы полковник Власовский. Во всяком случае, в Москве – точно не найти. За отдаленные местности империи ручаться трудно, там своих чудаков хватает.
Причина его ненависти крылась глубоко. Во всем и везде Власовский старался навести порядок, причем порядок основательный. Чем противоречил коренным основам российского уклада жизни. Начиная с первого года властвования в Москве, Власовский добился зримых успехов в наведении порядка: улицы стали относительно чисты, городовые находились на постах и днем, и ночью, извозчики не смели требовать грабительскую плату, особенно с приезжих гостей. И даже кое-где купцы перестали обвешивать и обсчитывать. В крупных магазинах и лавках, разумеется. В Охотном ряду как продавали тухлятину до Власовского, так продавали и при нем. И будут продавать впредь до скончания века.
Железный кулак обер-полицмейстера и его стальная глотка наводили порядок, колотя по хребтинам и головам. Порядок кое-как в Москве устанавливался. Особенно в отчетах, которые Власовский предоставлял генерал-губернатору, великому князю Сергею Александровичу, а затем отсылал в столицу.
Только на двух явлениях не отразился порядок, который устанавливал Власовский. Незыблемой крепостью стояла Сухаревка – самый страшный и бездонный, как ад, рынок Москвы, место, куда полиция и днем не спешила показываться. С Сухаревкой (как и с Хитровкой) ничего нельзя было поделать: только снести под корень и заложить брусчаткой. На что даже лихости Власовского не хватало.
Другой бедой стала Масленица. Ну как тут наведешь порядок, когда Масленица – в застольях каждого дома, в горах блинов в каждом трактире, в гуляниях и катаниях с горок на площадях. Кажется, Масленицей пропитались мозги каждого москвича. И ничего поделать с этим обер-полицмейстер не мог. Только пуще злился, только выпускал грозные циркуляры по полицейским участкам. Да толку-то…
В этот год Масленица нанесла Власовскому удар, откуда не ждали. По этой причине обер-полицмейстер вызвал к себе начальника сыска. Метод был простой и проверенный: устроить взбучку или выволочку, смотря по настроению, благо статский советник Эфенбах всегда под рукой. Не то что приставы полицейских участков, у которых оставался шанс вовремя спрятаться.
Прибыв в кабинет обер-полицмейстера, Эфенбах сразу понял, что в очередной раз избран мальчиком для битья. С чем умел справляться по-своему. Он вытянулся по стойке «смирно», являя образец преданного служаки. Сесть Власовский не предложил, возвышался над письменным столом и потрясал какой-то желтой бумажкой, судя по всему, телеграммой.
– Вот что творится! – громыхнул он и швырнул бумажку на край стола. – Изволь-ка ознакомиться!
Эфенбах исполнил приказание. В телеграмме не было ничего такого, что могло привести в расстройство чувств. Не сообщалось о начале новой войны с турками или эпидемии холеры. Напротив, из департамента полиции доносили, что в Москву должен прибыть инспектор французской полиции Жано. Далее назывались дата, время и даже поезд прибытия. На взгляд Михаила Аркадьевича, депешу можно было с успехом выбросить и забыть.
Власовский на этот счет был иного мнения.
– Ты только подумай: нам присылают ин-спек-то-ра… – проговорил он по слогам. – Инспектора! Инспектировать Москву будет! И когда? Когда кругом дым коромыслом! Катастрофа, не иначе, случилась!
Причина волнений оказалась проста: оказывается, обер-полицмейстер не знал, что во французской полиции инспектор – всего лишь служебный чин, причем не из значительных. Как у нас коллежский чиновник, не более. Инспектировать ничего не может и не будет. Разуверять Власовского было бесполезно, так что оставалось всячески поддерживать его ошибку.
– Да уж, срубили сосенку под самую шляпку, – трагическим образом высказался Михаил Аркадьевич. – И не знаешь, где курица в темечко клюнет!
Власовский уже привык, что начальник сыска своеобразно владел русским языком, а его пословицы могли привести в оторопь знатока народного фольклора. Зато он понял главное: Эфенбах полностью разделяет его тревогу.
– Как спасать Москву будем, Аркадьич?!
Эфенбах точно знал, от кого лучше бы спассти Москву. Но это было выше его сил. Зато сразу придумал хитрость: встретить француза и не выпускать из гостеприимных объятий. Крепко держать, чтобы не рыпнулся куда не следует. Что Михаил Аркадьевич немедля изложил. Идея была столь проста, что нашла отклик в израненной душе Власовского.
– Молодец, просветленная голова! – похвалил он. – Собирай своих чиновников, чтобы со мной в почетном карауле встречали. Потом будешь лично развлекать инспектора. Глаз с него не спускать! Об остальном распоряжусь. Свободен…
