Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
– Но рохданит Моисей? Зачем он сорок лет держал народ в пустыне? А потом Исайя, который уводил хазараимов в пустынные горы?
– Ты еще больше нравишься мне, богоподобный царь, – мягко проговорил легионер. – Твои вопросы разжигают страсть... Но я вынужден сдерживать себя, чтобы в порыве чувств не нарушить Таинства Знаний. Ведь ты посвящен мудрецами лишь в Первый Круг.
По опыту каган знал, что излишняя горячечность вопросов может привести к обратному действию и вместо откровения можно поиметь обидное оскорбление. Он как бы смирился и доверительно спросил:
– Тогда скажи, милостивейший, зачем меня заставили торговать хлебом среди лавчонок черных хазар?
– У тебя воистину по-женски хитрый ум! – засмеялся рохданит и потрепал его за щеку. – Ну, так тому и быть, отвечу... Тебя держали среди рабов, чтобы ты до восхождения на трон не утратил рабской сути.
– Ты хочешь сказать, я и доныне раб?
– Ты царь царей и раб рабов.
Каган помедлил, стараясь понять смысл, но рохданит не позволял ему размышлять:
– Не мучай себя тем, что недоступно разуму. Если бы ты был посвящен во Второй Круг, тебе бы не стоило труда познать, кто есть царь царей и раб рабов.
– Теперь мне будет еще печальнее, – загоревал каган. – Я был уверен, что существует всего один Круг Великих Таинств... Сколько же их всего?
– Три.
– Три Круга?!. О, всевышний! Не видать мне отныне покоя! Ты, премудрый, обласкал меня вниманием своим, но ты и разочаровал меня! Хватит ли срока моего царствования, чтобы вымолить у бога возможность хотя бы приблизиться к Таинствам Второго Круга?
– Если будешь послушен моей воле.
Богоподобный сделал попытку вскочить с колен, чтобы пасть в ноги рохданиту, однако тот обнял его покрепче и прижал к груди.
– Не делай этого, прекрасный мой царь. Что приятнее: валяться у меня в ногах или сидеть на коленях?
– Несравненное счастье – на коленях! – воскликнул каган. – Кто же введет меня во Второй Круг? Господь?
– У господа иных дел довольно, – ответствовал подзвездный владыка. – И потому я послан к тебе, возлюбленный каган. Сейчас я совершу один из таинственных ритуалов, смысл которого доступен не многим на земле. Готов ли ты к посвящению?
– О, Знающий Пути! – с восторженным благоговением воскликнул каган. – Во снах об этом грезил, просил в молитвах!..
Рохданит-легионер бережно снял с него голубой хитон, страстно и долго мазал какой-то скользкой и благовонной мазью, поставив его посередине зала, под звезду, а затем, рыча по-львиному, совершил с ним содомский грех...
2
Ранним весенним вечером, на закате солнца, к киевским воротам выплыл из зеленой степи чудной, ровно на потеху разряженный караван. Видом он напоминал заморский, купеческий, тканями торгующий, поелику так пестрел от яркого многоцветья, будто скрестилась, сплелась под городскими стенами дюжина радуг. Да токмо персидские либо греческие гости в Русь прибывали на кораблях и товар свой вывешивали на реях уж когда у причала стояли, в Почайне. Эти же сухопутьем пожаловали, в кибитках разукрашенных, и даже малорослые лошадки у них дорогими лентами повиты, упряжь златом и серебром убрана. А как остановились у ворот и вышли из повозок, тут и вовсе смутились стража и киевляне, на стены высыпавшие.
Едва земли ногами коснувшись, стали гости сии танцевать и песни петь, да так ладно, что очаровали слух и очи, ибо несвычные их наряды полонили взор. Невиданной красоты шали, ровно крылья, летали в руках женщин, а какие очелья и мониста, какие серьги да обручья искрились и сияли, какие звонкие бубенцы и бубенчики украшали персты, платья и трепещущие в руках бубны! А поверх всех нарядов и ожерелий у каждой на шее небольшой нож в золоченых ножнах. И черноокие, чернокудрые молодые мужчины тоже напоминали птиц, летая в чудном танце округ черных лебедиц своих, при этом травы сапогом не поправ. Одежды на них не менее яркие – кумачовые шаровары, шитые пурпуром белые рубахи, малиновые скуфейчатые шапки в узорочье, богатые кривые кинжалы за широкими поясами красной кожи, и у каждого в правом ухе – золотая серьга.
Не менее получаса стояли киевляне на стенах, зачарованные невиданным зрелищем и сами уж готовые открыть ворота да в пляс пуститься с гостями, покуда старая Карная, прибредшая в Киев волхвица из своего затвора, вдруг не узрела их и не крикнула голосом глашатая:
– Дивитесь, люди! Се не купцы! Не потешники! Се же волхвы и волхвицы! Се племя раманов! Позрите – у каждого в ухе Знак Рода!
Тут и неискушенный опамятовался и позрел на сей благословенный знак – свастику, в центре которой стоял солнечный камень карбункул. Кто устрашился, кто возрадовался, и вмиг отослан был гонец в терем княгини, ибо всякий помнил, какие страсти возгорелись на отчине, когда Святослав по неразумению своему одарил своей серьгой пришлого кормильца и вмиг беспутным сделался. Кто сии чудные певцы и танцоры, будто витязи доспехами, златом укрытые, да еще и серьгами отмеченные? С добром иль худом явились к городским вратам и невиданные пляски устроили?..
Княгиня тем часом занималась делом, в последние годы ставшим вровень с иным занятием – ловлей: в своих покоях беседы вела с братом своим во Христе. Говорили они то душа в душу, то супротив друг друга становились, когда Ольга чуяла, как от слов Люта Свенальдича кипит возмущенное сердце и разум лишается воли. И внуки ее, Святославовы дети – Ярополк, Олег и Владимир – при сих беседах присутствовали, дабы учиться уму-разуму. Прибежавший гонец посмел нарушить ход мысли княгининого названного брата, поклонился, просил слова молвить, и в тот же час получил гневливый окрик Лютов.
– Изыди вон, холоп!
Гонец к двери было шатнулся: уж лучше битым быть толпою киевлян, пославших ко княгине, чем попасть в немилость к Свенальдичу. Оглянуться не успеешь, как со свету сживет, заключив в сруб или еще хуже, в яму каменную...
Но Ольга кивнула старшему, Ярополку: дескать, спроси, чего прибежал этот заполошный боярский сын. Внук поймал гонца за рукав, зашептал ему на ухо, а брат во Христе в тот миг вещал:
– Допрежь того, как могу я по твоей воле снарядить корабль и послать в святую землю за митрополитом, след тебе исполнить несколько благих деяний, без коих ни один епископ не ступит в подвластную тебе сторону. А надобно ныне, сестра, непременно собрать со всех земель письмена, исполненные на пергаменте, бересте, камне или дереве, свезти в Киев и отдать сжечь в огне, поелику всякий знак, оставленный рукой волхва, вещего странника либо сведомого мужа, суть поганый знак, влекущий на Русь силу черную, сатанинскую...
На сей раз Люта прервал Ярополк, подбежавший к бабке своей с сияющим взором:
– К Киеву племя раманов явилось! И пляску творят у ворот невиданную! Любо бы позреть, княгиня!
– С чем явилось сие племя? Где дары? Где их послы?
– Ан нет послов и даров! Ворот отворить не просят, танцуют себе да и только! Тешат народ...
– Вели гонцу мое слово передать: пусть убираются восвояси. Неведомо мне племя Раманов и в землях моих такого не значится.
– Мудрый ответ, сестра, – одобрил Свенальдич. – В Руси своих потешников да скоморохов довольно. Иное дело – молельников истинных нет...
– Гонец сказывает, у каждого мужа в ухе – Знак Рода! – воскликнул старший внук.
– У каждого? – встрепенулась Ольга и поднялась со скамьи. – Да возможно ли сие?!
– Ей-ей, возможно! – осмелился гонец. – Сам зрел – сияет, как некогда у князя нашего сгинувшего сиял. И о сем же провозгласила Карная, бывшая там!
Здесь и Лют подскочил, взял гонца за бороду.
– Брешешь, холоп! Сей знак поганый я самолично токмо детине-князю добыл и вернул! И нет другого на свете!
Княгиня же взволновалась, метнулась от окна к окну.
– Желаю сама позреть! Эко дивное племя – раманы. Молву слыхала, они манят к себе, как солнце, и русский дух не в силах устоять против. Хочу сама испытать!
– В сей же миг пойду к воротом и взгляну! – Свенальдич шапку схватил. – Не суетись, сестра. Диво ли, когда потешники рядятся? И знаки носят потехи для! Твою волю исполню, прогоню незваных от ворот, пускай себе идут.
