Компромат на кардинала - Арсеньева Елена (первая книга .TXT) 📗
Мама будет думать, отец, Майя. Девчонки, девочки, с которыми он танцевал, кокетничал, целовался, которые обожали его, расплывались при встречах в обалделых улыбках, смотрели на него плывущими от нежности глазами, и он на них смотрел…
Ему теперь не отмыться. И не пережить.
Господи, почему же все это так поздно в голову пришло? Почему не в те минуты, когда он был практически на набережной? Волга – она совсем рядом была, под откосом. Скатиться с обрыва, еще перемахнуть полоску асфальта – и сигануть с гранитного парапета ласточкой… улететь навсегда.
Просто. Быстро. И все бы уже было позади.
А сейчас надо что-то придумывать, веревку искать, что ли… Это все она напророчила, ведьма-попутчица. Она! Зачем она только посмотрела на Сергея своим странным, напряженным взглядом, зачем обратила на него внимание? Ну ехала бы своей дорогой, шла бы своим путем, так нет же! Наверное, она на него глаз положила, как все остальные женщины. И вот… Он всегда считал свою красоту и общую любовь даром бога, а теперь вдруг понял смысл слов, которые раньше всегда были только словами: «Горе тебе, если все говорят тебе только приятное!»
Вскочил, кинулся из комнаты. Гаврюша залаял, бросился следом, словно пытался удержать. Не удержишь, лучше не путайся под ногами, от твоей шерстяной, кудлатой любви еще тяжелее.
Нет, веревка – это ужасно, болтаться под потолком с вытаращенными глазами… «Я спросил электрика Петрова, почему у вас на шее провод, ничего Петров не отвечает, он висит и ботами качает…» Газ открыть, голову в духовку? А если дом рванет потом? Мало того, что его хоронить, да еще и все пропадет у родителей, квартира, вещи, деньги в тайничке, да и у скольких людей добро пропадет!..
Вены перерезать, залезть в ванну, уснуть? Долго. Еще передумаешь, испугаешься, начнешь сам себе «Скорую» вызывать. Приедут, спасут. В психушку увезут. Адвокат на процессе скажет: парнишка, мол, невменяемый был. Вообще он со сдвигами, вон, кончать с собой собирался…
Лучше не вены, лучше горло перерезать. Знать бы только, куда ножиком ударить, чтоб побыстрей все кончилось.
Сергей зашел на кухню, хотел еще компоту попить, да отчего-то страшно стало этого последнего желания . Выбрал в мамином столовом наборе самый острый нож, поправил его немножко на точиле. Ужасно вжикало лезвие…
Гаврюша, который таскался следом как пришитый, сел рядом, глядя снизу вверх сонными глазами. А говорят, собаки чувствуют, если у хозяина беда. Ничего этот теплый дурень не чувствует, ему чихать, что Сережка сейчас…
Главное дело, пес и в самом деле начал чихать. Придурок! Только настроение сбивает. И все-таки защемило сердце. Есть в собаках, в их безропотной преданности что-то, от чего порою бывает невыносимо. Нестерпимо! Может, Гаврюша умрет на его могиле…
Нет, надо запереть пса на кухне. Он не должен видеть!
Сергей покрепче закрыл кухонную дверь. Боясь передумать, рванул в комнату, встал перед зеркалом, нащупывая на шее, где тут бьется пульс. С силой надо ударить, наверное. Как можно резче! Главное, не промахнуться.
Глянул в зеркало… ну и вид. Глазищи провалились, вокруг черные круги, глаза натурально в четыре раза больше стали. Кто это ему говорил, какая-то дамочка из тех, что на индивидуалки ходят: «Вы, моя радость, – романтический герой!» Сейчас он точно романтический герой, даже кончать с собой собрался.
Интересно, как он будет выглядеть в гробу? Бледный? Желтый? Страшный? Или останется красивым? Хорошо бы… тогда как-то не так жутко было бы…
Ну все, все, хватит собой бесконечно любоваться! И так всю жизнь в зеркало смотрел – досмотрелся. Решил, так делай! А мысли мешают – так телевизор включи, чтоб орал погромче. Эх, сейчас бы какую-нибудь музыку веселую, самбу, например, а еще лучше – пасодобль, чтобы уйти красиво, с этаким движением плащом, которое называется «вероника»!
С движением ножом по горлу…
Не глядя, он ткнул в какую-то кнопку на пульте – и застыл с нелепо вывернутыми руками: в правой занесенный нож, в левой – простертый к телевизору пульт.
– …потому что мы ставим не Чехова какого-нибудь, а Булгакова! Здесь следует ожидать всего, всего самого неожиданного. Вот вы мне говорите: «Зрительская масса требует объяснений!» – Хохоток. – А что я могу объяснить? Читайте роман. Там есть сцены с обнаженкой? Есть. Почему их не может быть в спектакле? То меня, главное дело, упрекают за то, что я слишком вольно отношусь к булгаковскому тексту, то поедом едят, когда я намерен строго следовать букве романа. Уж как-нибудь договоритесь между собой!
Телевизор был у них довольно-таки старый, нагревался медленно. И Сергей все еще не верил своим ушам, пока слушал этот мягкий, чуточку бабий голос. Но вот засветился экран…
Мисюк («Зови меня просто Эмиль!») сидел в первом ряду зрительного зала ТЮЗа, совершенно там, где он сидел вчера, когда перед ним выплясывали Сережа и Майя. Он был одет в тот же, что и вчера, обтягивающий пиджак, делавший его похожим на толстую женщину, и физиономия у него была такая же бабья, обрюзгшая. Бестолковая «Ни-на» точно так же маячила слева за своим столиком, а рядом толпились Азазелка, Сперматозоид и этот, как его, «Было-десять-часов-утра». Можно, можно подумать, что запись сделана вчера, однако вчера не было на лбу у Мисюка этой громадной шишки, заклеенной толстым слоем пластыря.
Мисюк отвернулся от сидящей рядом черноволосой, коротко стриженной дамы, похожей на большую красивую змею, и посмотрел прямо в камеру, встретившись глазами с Сергеем.
Сергей выронил нож.
– Прошу прощения за свой вид, – приветливо сказал ему брудер Эмиль. – Но вчера я до глубокой ночи не мог уснуть, все обдумывал вариант сегодняшней сцены. Была даже бредовая мысль вставить туда сольный номер танцевальный, что-то вроде танго. Мне показалось, это будет недурно, именно мужское соло, ведь танго – это в принципе танец мужской, то есть начинался как чисто мужской, в Аргентине там или в Бразилии, потом уже, когда в моду начал в Европе входить, туда приплелась женская партия. Я был так увлечен этой мыслью, что даже начал танцевать, да так увлекся, что крепко налетел на косяк! – Он изящно коснулся лба. – Ну и, видимо, этот удар сыграл свою благотворную роль. Так сказать, в глазах у него помутилось, но в голове, безусловно, прояснилось. – Мисюк выставил пухлые ладошки: – Никакого танго не будет. Работаем строго по плану. А сейчас, я прошу прощения… Нам надо вернуться к работе.
Кадр сменился. Возникла ведущая «Новостей» на канале «Око Волги»:
– Вы смотрели интервью, которое буквально час назад наш корреспондент Тамара Шестакова взяла у скандально знаменитого режиссера Эмиля Мисюка, который ставит в нашем ТЮЗе спектакль «Мастер собачьего сердца» – некий гибрид по мотивам двух известных булгаковских романов. Продолжаем наш выпуск новостей…
Сергей выключил телевизор. Подобрал нож, отнес его в кухню и положил на место. Гаврюша спокойно лежал под столом, то зевая, то чихая.
«Значит, правду говорят, что собаки все чувствуют. Гаврюша чувствовал, что мне не придется…»
Не придется!
Ему не придется!
Ему не придется умирать! И ему не пришлось убивать! Поганый Мисюк жив, дай ему бог здоровья… нет, пусть его пришьют, тварь паршивую, но кто-нибудь другой. Сергей достаточно потрудился на этой ниве. Все, что мог, он уже совершил. Мавр сделал свое дело, мавр может пойти танцевать.
Попил компотику, забрался снова в постель, поджал к подбородку озябшие коленки. Облегчение было огромным, как шок. Сергей даже ничего не чувствовал, даже радоваться не мог тому, что все страшные картины, чуть не подтолкнувшие его к последней черте , мощным откатом пошли, пошли назад, в невозвратность, в невероятность.
Ох, слава богу!
Зря он, конечно, так уж злился на ту загадочную даму из купе, которая… да, вот именно. Ничего, никакого зла она ему не совершила, даже наоборот. А Майя, как всегда, права: «Всё, что ни делается, делается к лучшему!»
