Imprimatur - Мональди Рита (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗
Бедный, ничего не подозревающий Никола попался на удочку: выручив за должность один миллион четыреста тысяч фунтов, он отдал королю миллион.
– Получив деньги, король сказал: «Он сам надел на себя кандалы», – с горечью повествовал Атто, очищая свое платье от налипшей грязи и укоризненно взирая на испорченные кружева.
– Какой ужас! – невольно вырвалось у меня.
– Не настолько, как тебе представляется, мой мальчик. Молодой король впервые опробовал свою власть. А это возможно, лишь совершая произвол и несправедливость. Как иначе? Ведь благоволить к лучшим, которым в силу своих нравственных начал и без того предназначено быть на вершинах, – ничуть не способствует проверке того, насколько сильна твоя власть. Зато поставить посредственное и дурное над мудрым и добрым, опрокидывая в угоду капризу естественный ход вещей, – это и есть доказательство собственного могущества.
– Неужто Фуке так ничего и не заподозрил?
– Неизвестно. Его много раз предупреждали, что против него что-то замышляется. Но он ни в чем не хотел видеть подвоха. Помню, он частенько говаривал мне словами одного из своих предшественников: «Для того и существуют суперинтенданты, чтобы их ненавидели». Ненавидели короли, которым требуется все больше денег на войны и балы, ненавидел простой люд, который платит по долгам короля.
Фуке даже стало известно, будто вскоре в Нанте готовится некое важное событие, – продолжал Атто рассказ, – но он отказался взглянуть правде в глаза: узнав, что кого-то собираются задержать, уверил себя, что этим несчастным окажется Кольбер. По приезде в Нант он тем не менее послушался друзей, советовавших ему поселиться в доме с подземным ходом. Это был древний акведук, выходивший на морской берег, у которого на причале всегда стоял корабль, готовый к отплытию. Фуке обратил внимание, что день ото дня на улицах Нанта прибавляется мушкетеров. У него наконец-то стали открываться глаза, но он заявил своим сторонникам, что бежать не намерен: «Я обязан рисковать, поскольку не верю, что король желает моей погибели». Это было его фатальным заблуждением! – воскликнул Атто. – Он был приверженцем взаимоотношений, строящихся на доверии, и не заметил, что его эпоха была сметена ураганом подозрения всех и вся. Мазарини не стало, все изменилось.
– Но какой была Франция, пока ею правил Мазарини?
– Какой, какой… – завздыхал тут аббат. – Доброй и старой Францией Людовика XIII. Как бы тебе объяснить получше? Это был мир более открытый и подвижный, в котором свобода слова и суждения, веселость и незаурядность, смелость в поведении и нравственная стойкость главенствовали и казались незыблемыми. В изысканных кружках госпожи де Севинье и ее подруги госпожи де Лафайет, в максимах де Ларошфуко, в стихах Жана де Лафонтена… это проявлялось во всем. Никто не мог предвидеть засилья нового короля во всех областях и нового кодекса поведения, полного ледяного холода.
Полгода потребовалось Змее, чтобы уничтожить Белку. Прежде чем началась тяжба, Фуке три месяца гнил в тюрьме. В декабре 1661 года наконец-то была сформирована Судебная палата, которой надлежало заняться рассмотрением его дела. В нее вошел канцлер Пьер Сегье, председательствующий Ламуаньон и двадцать шесть членов, избранных в региональных парламентах и среди референдариев.
Председатель Ламуаньон открыл первое заседание речью, в которой с трагическим пафосом описал бедственное положение народа, облагаемого что ни год новыми налогами, изнуренного голодом, болезнями, отчаянием. Страшная ситуация усугублялась неурожаями последних лет. Многие провинции буквально вымирали, в то время как жадная рука сборщиков податей не знала пощады.
– А что, нищета народа была как-то связана с Фуке? – поинтересовался я.
– Ну разумеется. Она служила для подтверждения теоремы: в деревнях-де умирают от голода, поскольку Фуке сверх меры обогатился за государственный счет.
– А это было не так?
– Конечно, нет. Собственно говоря, Фуке и нельзя было назвать богатым. Да и после того, как он был отстранен от должности, обнищание французского народа усилилось. Но дослушай до конца.
В самом начале судебного разбирательства в храмах повсеместно зачитывалось обращение к жителям с просьбой выдавать соляных приставов и сборщиков податей, превысивших свои полномочия. Еще одним обращением им запрещалось покидать места, где это произошло, а в случае неповиновения они немедля обвинялись в казнокрадстве, что было равнозначно смертному приговору.
Последствия этого трудно было переоценить. Все должностные лица, имевшие отношение к финансам, в том числе подрядчики, сборщики налогов были представлены народу в качестве преступников, а богатейший суперинтендант финансов Никола Фуке тем самым становился ни больше ни меньше главарем банды разбойников, губителей народа.
И при этом не было ничего более ложного и несправедливого. Фуке не переставал докладывать при дворе о последствиях, коими чревато повышение налогов, но его не слышали. Однажды Мазарини выгнал его из кабинета после того, как, побывав в качестве интенданта финансов в провинции Дофине с поручением выжать из нее все, что можно, Фуке после тщательного изучения положения дел на месте сделал вывод, что налоги и без того непомерны для этих краев, и посмел подать официальное прошение об отставке. Парламентарии Дофине потом все как один встали на его защиту.
Казалось, все это забыто. Во время судебного разбирательства были зачитаны пункты обвинения в общей сложности не менее девяноста шести, правда, позже докладчик по делу мудро свел их к десяти. Главное, что вменялось в вину Фуке, – ложные займы, устроенные им королю, на которых он якобы нагрел руки. Второе: якобы он спутал деньги короля со своими, употребив их на личные нужды. Третье: будто бы получил от подрядчиков более трехсот тысяч ливров за предоставление им благоприятных условий и присвоил под видом займа эту сумму. Четвертое: предоставление просроченных векселей в обмен на наличные деньги.
Вначале гнев народный обрушился на Фуке. Его конвоирам приходилось стороной обходить иные населенные пункты, где разъяренная толпа готова была заживо содрать с него кожу.
Сидя в крохотной камере, изолированный от всех и вся, он был неспособен измерить глубину пропасти, в которую угодил. Здоровье его ухудшилось, он просил даже прислать ему духовника. Слал королю прошения о снятии с него виновности, трижды обращался с просьбой принять его – все впустую. Стал распространять письма, в которых защищал свое доброе имя. И тешил себя иллюзией, что все это еще может достойно завершиться, хотя уже было очевидно, что никакая брешь не откроется в стене враждебности, которой обнесли его король с Кольбером.
Все это время Кольбер вел закулисные интриги: устраивал заседания Палаты правосудия в присутствии короля, торопил судей, пускал в ход угрозы и посулы. Было опрошено множество свидетелей.
Наша беседа была прервана Угонио, указавшим нам на люк, которым они с Джакконио воспользовались за несколько недель до встречи с нами, открыв таким образом ту галерею, по которой мы теперь шли.
– Куда можно попасть отсюда?
– Дак на задворки Пантеона.
– Если я правильно понял, этот люк ведет в галерею, проходящую позади Пантеона, из нее можно попасть в подвальное помещение частного владения, где с помощью одного из ваших ключей открывается дверца, ведущая на улицу. Так, что ли?
Угонио довольно ухмыльнулся, уточнив, что нет надобности прибегать к помощи ключей, поскольку решетчатая дверь не на запоре. Взяв все это на заметку, мы двинулись дальше, и Мелани продолжил свой рассказ.
На суде Фуке защищал себя сам, не прибегая к помощи адвоката. Речи его были искрометны и стремительны, доводы убедительны, память безупречна, ответы попадали не в бровь, а в глаз. Никто не справился бы с этим лучше него самого. На все у него было объяснение. Все возражения блекли перед его аргументами. Бумаги его были конфискованы и, по-видимому, подверглись изъятию всего, что могло послужить к его защите.