Убийство на Аппиевой дороге (ЛП) - Сейлор Стивен (книги .TXT, .FB2) 📗
Антоний оборвал смех. Лицо приняло непроницаемое выражение. Он снова наполнил свою чашу до краёв, осушил её и, глядя мне прямо в глаза, сказал:
- Гордиан, я клянусь тебе тенью своего отца, что не имею ни малейшего отношения к смерти Публия Клодия. Надеюсь, что вернувшись в Рим, ты найдёшь этих торгашей и вправишь им мозги.
Мне стоило усилий выдержать его взгляд. Не часто приходится иметь дело со столь прямодушным собеседником; ещё реже - самому кривить перед ним душой.
- Я так и сделаю, Марк Антоний.
- Вот и хорошо. Такие слухи надо пресекать на корню, пока какой-нибудь Цицерон не успел ими воспользоваться. – Внезапно он хлопнул себя ладонью по лбу. – О, Меркурий и Минерва!
- В чём дело? – спросил Эко.
- Что если эти слухи дойдут до Фульвии? С тех пор, как Клодия убили, я из кожи вон лезу, пытаясь заслужить её доверие, внушить ей, что на меня она всегда может положиться. Я просто не вынесу, если… Хотя что я это я? Фульвия ни за что не поверит в такую чушь. Она слишком хорошо меня знает.
Я пожал плечами и изобразил сочувственную улыбку.
Вечером мы узнали от Тирона, что они с Цицероном понапрасну прождали весь день. Назавтра Цицерон собирался снова добиваться встречи с Цезарем; а это значило, что в обратный путь он тронется самое раннее послезавтра утром. Для нас с Эко, жаждущих поскорее увидеться с близкими, каждый день вдали от Рима был вечностью.
- А какие проблемы? – удивился Метон, узнав об этом. – Завтра утром Антоний выезжает в Рим. Почему бы вам не поехать с ним?
- Не хочешь же ты сказать, что после такого разговора…
- Да что тут такого, папа? Хочешь, я сам его попрошу?
- Не вздумай, Метон! Мы из-за тебя сегодня один раз уже чуть не влипли.
- Но вам же нужно поскорее вернуться домой, а ехать одним опасно. Цицерон когда он ещё поедет. И потом, своими речами он вас с ума сведёт. Да и ехать будет медленнее. Поезжайте с Антонием. Вы оба пришлись ему по душе, я это сразу заметил. Он будет рад вашей компании. И потом, в дороге вы лучше узнаете его и увидите, что он за человек. Видите, как удачно всё складывается. Должно быть, сами боги решили вам помочь.
- Ну, даже не знаю. Как по-твоему, Эко?
- По-моему, я хочу вернуться в Рим как можно скорее, а Цезарь намерен мариновать Цицерона как можно дольше.
- Ладно, Метон, если ты думаешь, что Антоний не будет против…
- Пошли, спросим у него.
Видимо, тут все вопросы решались так запросто. Мне, прожившему много лет в Риме, где к цели шли путём многоходовых хитроумных комбинаций, такие нравы были в новинку.
На следующее утро мы ещё затемно выехали в Рим.
Путешествие продлилось четыре дня и обошлось без особых приключений. Антоний действительно оказался человеком прямодушным. Он пил больше, чем следовало, и под влиянием вина не скрывал ни мыслей своих, ни чувств. Я легко мог представить себе, как он убивает в припадке ярости или на поле боя – в конце концов, он ведь солдат; но на роль заговорщика Антоний совершенно не подходил. Он равно искренне говорил и о тех, кого терпеть не мог, и о тех, кто был ему дорог. К первым относился, главным образом, Цицерон; ко вторым - Курион, Фульвия, Цезарь, а также его жена и родственница Антония – насколько я мог судить, именно в таком порядке. Его безыскусность подкупала уже сама по себе, точно так же, как простота черт лица придавала ему своеобразную красоту. Словом, Антоний и вправду совершенно не умел скрытничать. С ним было легко. Я начал понимать, почему мой сын доверяет ему и так горячо за него заступается.
В последний день пути речь зашла о его службе в Египте. Четыре года минуло с тех пор, как Антоний помог римскому квестору в Сирии вернуть на престол египетского царя Птолемея по прозвищу Флейта, свергнутого своей дочерью Береникой.
- Ты бывал когда-нибудь в Александрии? – спросил Антоний. – Мне там понравилось. И александрийцам я пришёлся по душе.
- Да, бывал. Там я познакомился со своей женой. – Я вдруг вспомнил, о чём говорили Антоний с Метоном в Равенне. - Антоний, а что вы тогда говорили про эту дочь Птолемея?
- Это когда? Напомни-ка мне.
- На вилле, когда мы первый раз пришли к тебе. Ты тогда сказал Метону: «Клянусь, я её и пальцем не тронул!» Я ещё подумал, что это наверняка какая-то ваша шутка. По крайней мере, вы оба смеялись.
- А, это про другую дочь, младшую.
- И что? – спросил Эко, многозначительно поднимая бровь.
- Да ничего! Ей и было-то всего четырнадцать – слишком молода на мой вкус. – Что верно, то верно: Фульвия была старше Антония. – А нашим почему-то втемяшилось, что я от неё без ума. До сих пор не уймутся со своими шуточками. Ерунда, короче. Хотя должен признать, в ней что-то есть.
- Очень красива? – Я вспомнил Диану, от которой меня отделяло лишь несколько часов пути.
- Не сказал бы. И не в красоте дело. Мало ли на этом свете красивых женщин; да и мальчиков тоже. Нет, дело не в красоте. Это что-то другое, более замечательное – и более редкое. Что-то в характере. Даже не знаю, как это назвать. Она даже чем-то напомнила мне Цезаря.
- Четырнадцатилетняя девчонка? Цезаря? – рассмеялся Эко.
- Звучит по-дурацки, знаю. Будь она хоть чуточку постарше…
- Но ведь прошло четыре года, - заметил я. – Теперь ей должно быть восемнадцать.
На лице Антония появилось странное выражение. Как там говорили его товарищи? Без ума от неё.
- Что ж, может, когда-нибудь я и загляну в Египет, чтобы поглядеть, что с ней стало.
- И как же зовут эту необычную девицу?
- Клеопатра.
Глава 27
На исходе четвёртого дня, когда дневной свет уже сделался по-вечернему мягким, мы оставили за спиной Тибр, и Рим открылся нашим глазам.
По правую руку от нас простиралось Марсово поле. По левую старые городские стены окружали застроенные холмы города. Впереди Фламиниева дорога убегала туда, где возвышался увенчанный храмами Капитолийский холм. Много раз доводилось мне возвращаться из поездок, но ещё никогда вид города не радовал так моё сердце.
У Родниковых ворот мы спешились и распростились с Марком Антонием. Ворота, вопреки обыкновению, охраняли вооружённые солдаты, но это не резануло мне глаз: в лагере Цезаря и в свите Антония я успел к ним привыкнуть.
Но чуть позднее, идя через Форум мимо обугленных развалин Гостилиевой курии, я отметил, что вокруг много солдат и все с оружием, точно за время нашего отсутствия город был захвачен неприятелем. На протяжении своей истории Рим знавал гражданские войны и не раз видел вооружённых солдат на своих площадях и улицах; но никогда прежде армии не поручалось поддерживать порядок с согласия сената. Горожане, насколько я мог судить, вели себя как обычно; но меня не покидало ощущение, что вокруг всё сделалось чужим. Перед рострой собралась толпа – похоже, там происходило контио. Мы с Эко далеко обошли её, обогнули храм Кастора и Поллукса и достигли Спуска. Здесь солдат было особенно много. Сердце моё заколотилось чаще, но не от усталости, а от нетерпения. Подняться по Спуску, перейти улицу - и вот я у дверей своего дома.
На мой стук дверь отворилась, и в неё просунулась незнакомая свирепая физиономия. На миг я почувствовал себя как во сне. Этот дом не был моим домом. И город этот не был Римом – по крайней мере, тем Римом, который я знал. Должно быть, так чувствуют себя лемуры умерших, когда идут по земле, превратившись в тени и обнаруживая, что всё вокруг теперь чужое.
Но это, конечно же, был мой дом. А лицо открывшего было незнакомым, потому что открыл мне присланный Помпеем охранник.
- Чего надо? – прорычал он. Вид у него был такой, точно при малейшей попытке проскользнуть в дом он разорвёт нас в клочья. Мне же на миг захотелось заключить его в объятия. Значит, наши родные живы и здоровы.
- Остолоп! – рявкнул в ответ Эко. – Это Гордиан, хозяин; а я его сын. Беги скажи…
Его речь был прервана радостным воплем. Охранник шагнул в сторону с широкой улыбкой, преобразившей его лицо. В следующий миг я уже обнимал Диану, а за её спиной стояли Бетесда и Менения, и дети. Их счастливые, смеющиеся лица я видел, как сквозь пелену: в глазах у меня стояли слёзы.
