Темное солнце - Вербинина Валерия (читать книги полные TXT) 📗
Она зажмурилась, чтобы легче было сосредоточиться, и сжала руками виски. Итак. Отряд всадников — человек двадцать, не меньше — нападает на…
И тут Мадленка вздрогнула. Нет, эти не просто напали. Они сидели в засаде, выбрав достаточно удобное и уединенное место, и ждали, ждали именно их. Когда караван остановился, чтобы Мадленка могла без помех проститься с братом, они нанесли удар. Это — первое.
Они перебили людей — часть прямо на месте, ибо Мадленка видела там кровь, а часть на той поляне, и убрали с дороги тела. Возможно, Михал пытался ускользнуть или отчаянно сопротивлялся — Мадленка знала, что он никогда не сдался бы без боя — и враги поймали его и расстреляли, привязав к дубу. Так, потехи ради.
После чего нападающие делят добычу и расходятся. После чего бросают добычу и… Нет, тут что-то не так.
Платье, которое нацепила на себя грязная толстая попрошайка, было расшито мелким жемчугом и стоило целое состояние. Ни один уважающий себя разбойник не оставил бы его, особенно если учесть, что из-за него было загублено столько христианских душ. Допустить же, что разбойники были настолько глупы, что догадались устроить засаду по всем правилам воинского искусства, но не распознали ценности награбленного, Мадленка отказывалась категорически.
Возможно, впрочем, что бродяга соврал. Что он был заодно с татями и что они отдали ему часть добычи в награду, скажем, за прошлые услуги. Тогда он просто морочил Мадленке голову.
Да, но рассказ его был вполне правдоподобным, и повозка стояла именно там, где он указал. Однако стоп, барышня Соболевская. Ну и что, что повозка здесь — зачем, в конце концов, разбойникам какая-то повозка? Он мог сам помочь столкнуть ее с дороги, оттого и знал, где она.
Однако зачем он вообще упомянул про повозку? Наверху пронзительно заверещала какая-то птица, и Мадленка недовольно дернулась и открыла глаза. Может, он догадался, что Мадленка его подозревает?
Мадленка наморщила нос. Нет, в его поведении и облике не было ничего фальшивого, ничего настороженного. Мадленка и сама не знала как, однако она еще в детстве могла безошибочно определить по интонации голоса, лжет человек или говорит правду. Мадленка была убеждена, что никто в целом свете не умеет лгать — все либо переигрывают, либо недоигрывают, и ей, например, ничего не стоило уличить воровку-служанку в том, что именно она украла ее гребень. Бродяга, сидевший у креста, был побит жизнью и, скорее всего, не отличался особой добродетелью, однако, когда он рассказывал о своей находке, в его голосе звучали искренняя радость и гордость своей удачливостью. Все это определенно ставило Мадленку в тупик.
Если разбойники напали на них из-за добычи (а из-за чего же еще?), то почему они ее бросили? Или им помешали? Скажем, тот польский отряд, при появлении которого она вчера спряталась в кусты на обочине. Потом волы, тащившие повозку, где они? Кто их увел — разбойники или те, кто разбойников обнаружил? Были ли разбойники крестоносцами или кем-то еще? Ох, как все сложно, как все запутано.
Надо вернуться и порасспрашивать бродягу, решила Мадленка. Похоже, он человек неглупый и в своем роде толковый, может, сообщит ей еще что-нибудь полезное или просто заслуживающее внимания. Надо будет выведать у него побольше о его находке, только осторожно — не надо, чтобы он что-нибудь стал подозревать.
Мадленка в последний раз поглядела на повозку, вздохнула и выбралась на дорогу. Тут-то уж точно не заблудишься. Вон крест, а вон и две фигуры под ним. Хорошо, что эти бродяги никуда не ушли.
Мадленка махнула им рукой, но никто из бродяг не пошевельнулся. Лже-Михал ускорил шаг, подыскивая слова, чтобы завязать нужный разговор, — но, когда он подошел к кресту ближе, все слова вылетели у него из головы. Впрочем, вряд ли он жалел об этом.
Бродяга полулежал у подножия креста, упершись затылком в камень. Горло его было перерезано, и кровь вытекала толчками. Женщина, страшно выкатив глаза, стояла неподвижно в шаге от него. Стрела пробила ей шею насквозь, пригвоздив несчастную к горизонтальному столбу. У ее ног лежал разбитый кувшин, а по дороге удалялось облачко пыли.
Глава пятая,
в которой не происходит почти ничего
К вечеру этого дня Мадленка решила, что она проклята.
Доказательства? Извольте: стоило матери-настоятельнице, добрейшей женщине, прокатиться с ней, и мать-настоятельница умерла, равно как и все, кто их сопровождал, сама же она, Мадленка окаянная, цела и невредима. Встретила двух бродяг, которые, похоже, что-то знали о случившемся, только поговорила с ними — и нет уже бродяг, отлетели их души.
Относительно бродяг, впрочем, дело несколько прояснилось, когда Мадленка удосужилась взглянуть на следы, оставшиеся на дороге. Мимо проезжали два всадника, один из них секанул бродягу, другой убил женщину из самострела, и убийцы ускакали. Мадленка даже бросилась бежать за ними, но куда ей было угнаться за двумя лошадьми! Единственное, что ей удалось разглядеть — что одна лошадь серая, другая, кажется, караковая, а на всадниках широкие плащи.
Мадленка вернулась на перекресток, придерживая рукой бок, в котором бешено кололо, и задумалась. Четыре дороги расстилались перед ней, и все четыре были открыты. Можно было двинуться туда, куда ускакали всадники, и, может статься, это что-нибудь дало бы. Можно было идти обратно к яблоне, при одной мысли о которой у Мадленки становилось отчего-то горько во рту, а можно было послать яблоню к черту и выбрать прямо противоположное направление.
Больше всего Мадленке хотелось домой, но она вовсе не была уверена в том, что хоть одна из этих дорог приведет ее в Каменки. Однако надо же было куда-то идти.
Мадленка отвергла направление, в котором ускакали всадники, по соображениям безопасности, а яблоню — из личной антипатии. Однако ей стало любо-
пытно, откуда эти всадники вообще взялись, и, подумав немного, она решила двигаться туда, откуда они прибыли.
Путь вышел, прямо скажем, довольно невразумительный. Примерно через полтора часа проклятая дорога разделилась надвое, и пришлось снова думать, что с ней делать, а когда Мадленка созрела для принятия решения, ее едва не раздавила какая-то богато украшенная карета, промчавшаяся в окружении верховых с алебардами.
Мадленка показала карете язык и назло ей двинулась налево, но через некоторое время опять оказалась на развилке. От себя добавлю, что, если бы она проследовала за каретой и у дерева, сожженного молнией, свернула бы вправо, то она вскоре наткнулась бы на одного из слуг, посланных на поиски ее брата, и к вечеру была бы уже дома. К сожалению, Мадленка ничего этого не знала.
Отказавшись от дальнейшей борьбы с проклятой дорогой, моя героиня свернула в лес, нашла ручей, напилась воды, поела земляники и забралась в дупло, где собралась переночевать. В дупле было темно и остро пахло гнилью, а желудок урчал, бунтовал и всячески выказывал неповиновение. Именно тогда Мадленку осенило, что она проклята. Она немножко поплакала, помолилась, полистала библию, испещренную пометками покойной матери Евлалии, но разобрать что-либо в таком освещении было невозможно, и наконец она попросту заснула.
Спала Мадленка плохо и помнила, что ночью к ней в дупло заглянула летучая мышь, почему-то висевшая в воздухе вниз головой. Мадленка ничуть не испугалась, шикнула на мышь, прогоняя ее, устроилась поудобнее (стрела, взятая на память, царапала бок) и снова уснула.
Проснулась Мадленка оттого, что у нее ломило все тело. Охая и кряхтя, она выбралась из дупла, вознесла положенные молитвы и отправилась на поиски пищи.
Скажем сразу же, что Мадленка ничего не нашла, и поэтому, когда она вернулась на дорогу, все ее мысли вертелись вокруг сочного куска мяса на вертеле (да простят нам читатели этот каламбур). Если бы в этот миг к Мадленке явился старый шутник дьявол и предложил моей героине отдать душу взамен хорошего обеда, я не уверена, что она бы послала его туда, где ему положено быть.
